Когда сумерки перешли в вечернюю мглу, Галеад на повороте тропы увидел мужчину, привалившегося спиной к дереву. Он подъехал к нему и соскочил с коня. У сидящего из раны в груди густой струей текла кровь, лицо выглядело землистым, губы и веки посинели от потери крови. Галеад разорвал грязную тунику и постарался, как сумел, остановить кровь. Спустя несколько минут подошел Катерикс. Опустившись на колени рядом с раненым, он взял его за кисть и пощупал пульс.
— Отнесем его к тележке, — сказал он. — У меня там есть холст, чтобы разорвать на повязку, и игла с нитками.
Вместе они полупонесли-полуповолокли раненого к полянке у серебристого ручейка. Женщины помогли промыть рану, а Катерикс умело сшил ее рваные края. Потом они завернули раненого в согретые у костра одеяла.
— Он выживет? — спросил Галеад.
Катерикс пожал плечами.
— Все в руце Господней. Он потерял много крови.
Ночью Галеад внезапно проснулся и увидел, что молодая женщина, Пиларас, стоит на коленях над раненым.
Лунный свет поблескивал на лезвии ножа в ее руке.
Долгую минуту она оставалась неподвижной, потом занесла нож и прижала острие к горлу спящего. Вдруг ее голова упала на грудь, и Галеад понял, что она плачет.
Пиларас отвела руку, сунула нож в ножны на поясе и вернулась к своему одеялу у тележки.
Галеад перевернулся на другой бок и вновь погрузился в сновидения. Он увидел, как вражеские отряды высаживаются на берегах Британии, увидел, как готы двинулись на ближайшие города, но два видения продолжали преследовать его: голова демона, заполонившая небеса, окруженная клубящимися тучами в блеске молний, и Меч, сияющий, как светоч в полночь.
Тем не менее проснулся он освеженный. Раненый продолжал спать, но его лицо уже не отливало свинцом.
Галеад умылся у ручья, а потом подошел к Катериксу, который сидел рядом со спящим.
— Я должен расстаться с вами, — сказал Галеад. — Мне надо найти корабль, чтобы вернуться на нем домой.
— Да поведет тебя Господь, да возьмет под свой покров на пути твоем.
— И тебя на твоем, Катерикс. Спасти ему жизнь было поистине благородным поступком.
— Вовсе нет. Что мы такое, если не станем помогать ближним в час их нужды?
Галеад встал, направился к своему коню, но внезапно вернулся к Катериксу.
— Вчера ночью твоя дочь прижала нож к его горлу.
Катерикс кивнул:
— Утром она рассказала мне. Я очень ею горжусь.
— Но почему она занесла над ним нож?
— Это он надругался над ней и убил ее мужа.
— А ты перевязал ему рану? Митра сладчайший!
Он заслужил смерть!
— Очень возможно, — ответил Катерикс с улыбкой.
— Ты думаешь, он поблагодарит тебя за свое спасение?
— Поблагодарит или нет, это значения не имеет.
— Но ведь, может быть, ты спас его только для того, чтобы он продолжал убивать ни в чем не повинных людей… и насиловать других женщин.
— Я не отвечаю за его поступки, Галеад. Только за свои. Ни один человек не допустит по своей воле, чтобы те, кого он любит, терпели страдания и боль.
— С этим я не спорю, — сказал Галеад. — Любовь — прекрасное чувство. Но он-то не принадлежит к тем, кого ты любишь.
— Да нет же. Он брат мне.
— Ты его знаешь?
— Нет. Я имею в виду не брата по плоти. Но он — как и ты — мой брат. И я должен ему помочь. Все очень просто.
— Так не поступают с врагами, Катерикс.
Старик посмотрел на раненого разбойника.
— Лучше всего поступить с врагом так, чтобы он стал твоим другом, ведь верно?
Галеад вернулся к коню, сел в седло и дернул поводья. Конь зашагал по дороге. Чуть дальше рядом с ней Пиларас собирала травы и улыбнулась ему, когда он проезжал мимо.
Галеад ударил коня каблуками и поскакал к морю.
Кулейн сидел под звездами шестнадцатой ночи своего пребывания на острове. Каждое утро, просыпаясь, он находил у входа в башню деревянный поднос с едой и питьем. Каждый вечер поднос с пустыми мисками и кувшином кто-то уносил. Часто он замечал неясную фигуру на тропинке внизу, но всегда тут же возвращался в башню, чтобы его ночные посетительницы могли избежать встречи с ним, раз они этого столь явно желали.
Но в эту ночь на него в лучах луны упала тень, и, подняв голову, он увидел женщину в белом одеянии, чье лицо скрывал глубокий капюшон.
— Привет тебе, госпожа, — сказал он, жестом предлагая ей сесть, а когда она села, он заметил, что под капюшоном ее лицо спрятано под покрывалом. — Есть ли здесь нужда в подобной скромности? — спросил он.
— Здесь, как нигде, Кулейн. — Она откинула капюшон, сняла покрывало, и у него перехватило дыхание, когда лунный луч упал на бледное, так хорошо ему знакомое лицо.
— Гьен? — прошептал он и приподнялся, чтобы подойти к ней.
— Останься там, — велела она с суровым безразличием в голосе.
— Но мне сказали, что ты умерла!
— Я устала от твоих посещений, а для тебя я уже умерла.
В ее волосах появились серебристые пряди, паутинка морщинок у глаз и в уголках губ, но для Кулейна королева не утратила и йоты своей красоты.
— И все-таки ты снова здесь, — продолжала она, — и вновь меня терзаешь. Зачем ты привез ко мне… его?
— Я не знал, что ты здесь.
— Я потратила шестнадцать лет, стараясь забыть прошлое и его муки. И думала, что сумела. Ты, решила я, был фантазией молоденькой девушки. Ребенком я любила тебя — и тем уничтожила свое право на счастье.
Одинокой королевой я любила тебя — и тем погубила своего сына. Несколько лет я ненавидела тебя, Кулейн, но это прошло. Теперь осталось только безразличие — и к тебе, и к Кровавому королю, которым стал мой муж.
— Ты, конечно, знаешь, что твой сын не погиб?
— Я многое знаю, Владыка Ланса. Но больше всего я хотела бы узнать, когда ты покинешь Остров.
— Ты стала безжалостной женщиной, Гьен.
— Я не Гьен Авур, не твоя маленькая Лесная Лань.
Я Моргана Острова, хотя мне говорили, что меня называют и другими именами. Ты знаешь, как это бывает, Кулейн. Ты, который был Аполлоном, и Энеем, и королем Кунобелином, и носил еще столько не менее прославленных имен.
— Я слышал, что здешнюю правительницу называют Феей-Ведьмой. Но я и вообразить не мог, что это ты.
Что с тобой произошло, Лейта?
— Мир изменил меня, Владыка Ланса, и больше меня не трогают ни он, ни его обитатели.
— Так зачем ты здесь, в этом священном месте?
Обители мира и исцелений?
— Оно таким и остается. Сестры преуспевают в своем служении, но я и еще некоторые отдаем свое время приобщению к истинным Таинствам: нитям, соединяющим звезды, вплетающимся в человеческие жизни, перекрещиваясь и сплетаясь, образуя ткань судьбы мира.
Прежде я называла все это Богом, но теперь я вижу, что такое величие далеко превосходит любого бессмертного, доступного человеческому воображению… Здесь в этом…
— С меня довольно, женщина! А Утер? — оборвал ее Кулейн.
— Он умирает, — злобно сказала она, — и когда умрет, потеря для мира будет невелика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67