Перед ним стоял черноволосый воин из его сновидения, человек, который спрыгнул с обрыва в день, когда он родился.
— Что с тобой, малый? Неужели мое настоящее лицо так ужасно?
— Для меня — нет, — сказал Кормак. — Скажи мне твое имя, твое настоящее имя.
— Я Кулейн лак Фераг, когда-то называвшийся Владыкой Ланса.
— Великий Предатель!
Серые глаза Кулейна скрестились с глазами Кормака.
— Меня называли и так — причем не без основания. Но при чем тут ты?
— Я младенец, которого ты бросил в пещере, сын, которого ты бросил на погибель.
Глаза Кулейна закрылись, и он на мгновение отвернулся. Потом глубоко вздохнул и посмотрел на Кормака:
— Ты можешь это доказать?
— Мне не нужно ничего доказывать. Я знаю, кто я.
Гриста нашел меня в тот день, когда ты… я чуть было не сказал — погиб… но, оказывается, ты жив. Ты помог моей матери добраться до пещеры Сол Инвиктус. Ты сказал ей, как тебе тяжело, что ты навлек на нее все это.
Потом убил шестерых воинов и поднялся на вершину холма. Там ты метнул меч в дерево, а всадник и калека следили за тобой.
— Даже если ты правда этот младенец, ничего понять и запомнить ты тогда не мог бы, — сказал Кулейн.
Кормак снял с шеи цепочку с камешком и бросил ее воину.
— Я ничего не знал до того дня, когда убежал и переночевал в пещере, где мне было видение. Но меня нашли в этой пещере рядом с черной сукой и ее щенками, и всю мою жизнь меня называли — «даймонссон»— сын демона. Не будь Гристы, меня бы убили вместе с щенками.
— Мы думали, ты родился мертвым, — прошептал Кулейн.
— Годы и годы я грезил, как ты приезжаешь за мной… Это давало мне надежду и силы. Но ты не приехал. Почему ты не вернулся хотя бы для того, чтобы похоронить своего сына?
— Ты не мой сын, Кормак, как бы мне этого ни хотелось.
— Но ты был с ней!
— Я любил ее, но я не твой отец. Честь эта принадлежит ее мужу, Утеру, верховному королю Британии.
Кормак уставился на сильное лицо воина, который был Откровением, и попытался найти в своем сердце ненависть. И не нашел ничего. В миг узнавания что-то умерло в сердце мальчика, но это замаскировалось внезапной вспышкой гнева. И теперь, когда гнев угас, Кормак остался еще более одиноким, чем прежде.
— Я очень сожалею, малый, — сказал Кулейн. — Подбери меч. Нам пора.
— Пора? — прошептал Кормак. — Я никуда с тобой не пойду.
Он поднял меч, повернулся спиной к Кулейну с Андуиной и зашагал на юг к Новиомагусу. Однако когда он приблизился к краю Круга, перед ним словно взметнулось ослепительно белое пламя, и у него помутилось в глазах. Пламя тут же исчезло, и Кормак заморгал.
Перед ним простирался совсем не тот пейзаж, который он видел мгновение назад. Вместо мерцающего темного моря за белыми стенами Новиомагуса к небу громоздились величественные горы в снежных шапках в одеянии сосновых боров и рябиновых рощ.
— Нам необходимо поговорить, — сказал Кулейн. — И тут ты в большей безопасности.
Внезапно гнев Кормака забушевал снова — на этот раз гранича с божественным безумием берсерка. Без единого слова он прыгнул к Кулейну, уже опуская меч на его голову. Кулейн с молниеносной быстротой парировал удар, но вынужден был попятиться под свирепым натиском. Вновь и вновь Кормак почти опускал свой двуручный меч, но всякий раз лезвие отклонялось с несравненным искусством. Позади них Андуина, неспособная увидеть происходящее, спотыкаясь, протягивала руки вперед и звала их. Вне себя Кормак не заметил слепую, и его меч, отбитый Кулейном, описал широкую дугу, почти опустившись на голову Андуины. Кулейн прыгнул ногами вперед, опрокинул Кормака, и меч полоснул Андуину по плечу. Из раны брызнула кровь, Андуина вскрикнула, но Кулейн побежал к ней, прижал камешек Кормака к ране, и та мгновенно затянулась.
Кормак смотрел на них с земли, полный ужаса и стыда. Он поднялся на ноги и подошел к ним.
— Прости, Андуина. Я тебя не заметил.
Она наклонилась в его сторону, и он взял ее за руку. Ее улыбка показалась ему солнечным светом после грозы.
— Мы все опять друзья? — спросила она.
У Кормака не было сил ответить, а Кулейн хранил угрюмое молчание.
— Как грустно! — сказала Андуина, и ее улыбка угасла.
— Я наберу хвороста для костра, — сказал Кулейн. — Переночуем тут, а завтра отправимся в горы. Когда-то у меня было там убежище. Хотя бы некоторое время мы будем в безопасности.
Он выпрямился и вышел из Круга. В ярком свете луны Кормак сидел рядом с Андуиной и не находил слов, чтобы заговорить с ней. Но он сжимал ее руку точно талисман.
Она вздрогнула.
— Тебе холодно?
— Немножко.
Он с неохотой выпустил ее руку, принес одеяло и закутал ее тонкий стан. Во время боя с викингами чары преображения исчезли, и она вновь была такой, какой он увидел ее в проулке — темноволосой, исполненной хрупкой красоты.
— Твой гнев прошел? — спросила она.
— Нет, он затаился где-то в глубине меня. Я ощущаю его как вьюжный холод. Хотя и не хочу этого.
— Откровение тебе не враг.
— Я знаю. Но он предал меня, бросил.
— Он считал тебя мертвым.
— Но я был жив! Все годы моей жизни были полны мук. Если бы не Гриста, я бы умер. И никто бы бровью не повел. Я не знаю своей матери, ни разу не почувствовал ее прикосновения, ее любви. А почему? Потому что Кулейн украл ее у мужа. У моего отца! Это была подлость!
— История Предательства известна хорошо, — прошептала она. — Быть может, слишком хорошо. Но в Откровении нет и капли низости. Я знаю. По-моему, ты должен подождать, пока не поговоришь с ним. Сдержи свой гнев.
— Он был самым близким другом короля, — сказал Кормак. — Защитником королевы. Чем он может оправдать свой позор? Если уж ему требовалось уподобляться быку, почему он не выбрал какую-нибудь женщину из тысяч других? Почему ему понадобилась моя мать?
— У меня нет ответа на эти вопросы. Только у него.
— Это, во всяком случае, правда, — сказал Кулейн, бросив на траву охапку сухого хвороста. Вновь он был облачен в коричневое шерстяное одеяние и держал в руке деревянный посох, хотя не вернул себе седой львиной гривы и бороды.
— Что произошло с моей матерью? — спросил Кормак, когда костер запылал.
— Она умерла в Сикамбрии два года назад.
— Ты был с ней?
— Нет, я был в Тингисе.
— Если ты был так влюблен, то почему ты ее бросил?
Откровение не ответил, а откинулся на спину, устремив взгляд на звезды.
— Сейчас не время, — тихо сказала Андуина, положив руку на локоть Кормака.
— Время никогда не настанет. — прошипел мальчик, — потому что ответов нет! Только оправдания! Не знаю, любил ли ее Утер, но она была его женой. Предатель знал это и не должен был к ней прикасаться.
— Кормак! Кормак! — с упреком сказала Андуина. — Ты говоришь так, будто она была вещью вроде плаща. А она была женщиной, сильной женщиной! Она прошла с Кровавым королем сквозь Туман и сражалась с Царицей-Ведьмой рядом с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Что с тобой, малый? Неужели мое настоящее лицо так ужасно?
— Для меня — нет, — сказал Кормак. — Скажи мне твое имя, твое настоящее имя.
— Я Кулейн лак Фераг, когда-то называвшийся Владыкой Ланса.
— Великий Предатель!
Серые глаза Кулейна скрестились с глазами Кормака.
— Меня называли и так — причем не без основания. Но при чем тут ты?
— Я младенец, которого ты бросил в пещере, сын, которого ты бросил на погибель.
Глаза Кулейна закрылись, и он на мгновение отвернулся. Потом глубоко вздохнул и посмотрел на Кормака:
— Ты можешь это доказать?
— Мне не нужно ничего доказывать. Я знаю, кто я.
Гриста нашел меня в тот день, когда ты… я чуть было не сказал — погиб… но, оказывается, ты жив. Ты помог моей матери добраться до пещеры Сол Инвиктус. Ты сказал ей, как тебе тяжело, что ты навлек на нее все это.
Потом убил шестерых воинов и поднялся на вершину холма. Там ты метнул меч в дерево, а всадник и калека следили за тобой.
— Даже если ты правда этот младенец, ничего понять и запомнить ты тогда не мог бы, — сказал Кулейн.
Кормак снял с шеи цепочку с камешком и бросил ее воину.
— Я ничего не знал до того дня, когда убежал и переночевал в пещере, где мне было видение. Но меня нашли в этой пещере рядом с черной сукой и ее щенками, и всю мою жизнь меня называли — «даймонссон»— сын демона. Не будь Гристы, меня бы убили вместе с щенками.
— Мы думали, ты родился мертвым, — прошептал Кулейн.
— Годы и годы я грезил, как ты приезжаешь за мной… Это давало мне надежду и силы. Но ты не приехал. Почему ты не вернулся хотя бы для того, чтобы похоронить своего сына?
— Ты не мой сын, Кормак, как бы мне этого ни хотелось.
— Но ты был с ней!
— Я любил ее, но я не твой отец. Честь эта принадлежит ее мужу, Утеру, верховному королю Британии.
Кормак уставился на сильное лицо воина, который был Откровением, и попытался найти в своем сердце ненависть. И не нашел ничего. В миг узнавания что-то умерло в сердце мальчика, но это замаскировалось внезапной вспышкой гнева. И теперь, когда гнев угас, Кормак остался еще более одиноким, чем прежде.
— Я очень сожалею, малый, — сказал Кулейн. — Подбери меч. Нам пора.
— Пора? — прошептал Кормак. — Я никуда с тобой не пойду.
Он поднял меч, повернулся спиной к Кулейну с Андуиной и зашагал на юг к Новиомагусу. Однако когда он приблизился к краю Круга, перед ним словно взметнулось ослепительно белое пламя, и у него помутилось в глазах. Пламя тут же исчезло, и Кормак заморгал.
Перед ним простирался совсем не тот пейзаж, который он видел мгновение назад. Вместо мерцающего темного моря за белыми стенами Новиомагуса к небу громоздились величественные горы в снежных шапках в одеянии сосновых боров и рябиновых рощ.
— Нам необходимо поговорить, — сказал Кулейн. — И тут ты в большей безопасности.
Внезапно гнев Кормака забушевал снова — на этот раз гранича с божественным безумием берсерка. Без единого слова он прыгнул к Кулейну, уже опуская меч на его голову. Кулейн с молниеносной быстротой парировал удар, но вынужден был попятиться под свирепым натиском. Вновь и вновь Кормак почти опускал свой двуручный меч, но всякий раз лезвие отклонялось с несравненным искусством. Позади них Андуина, неспособная увидеть происходящее, спотыкаясь, протягивала руки вперед и звала их. Вне себя Кормак не заметил слепую, и его меч, отбитый Кулейном, описал широкую дугу, почти опустившись на голову Андуины. Кулейн прыгнул ногами вперед, опрокинул Кормака, и меч полоснул Андуину по плечу. Из раны брызнула кровь, Андуина вскрикнула, но Кулейн побежал к ней, прижал камешек Кормака к ране, и та мгновенно затянулась.
Кормак смотрел на них с земли, полный ужаса и стыда. Он поднялся на ноги и подошел к ним.
— Прости, Андуина. Я тебя не заметил.
Она наклонилась в его сторону, и он взял ее за руку. Ее улыбка показалась ему солнечным светом после грозы.
— Мы все опять друзья? — спросила она.
У Кормака не было сил ответить, а Кулейн хранил угрюмое молчание.
— Как грустно! — сказала Андуина, и ее улыбка угасла.
— Я наберу хвороста для костра, — сказал Кулейн. — Переночуем тут, а завтра отправимся в горы. Когда-то у меня было там убежище. Хотя бы некоторое время мы будем в безопасности.
Он выпрямился и вышел из Круга. В ярком свете луны Кормак сидел рядом с Андуиной и не находил слов, чтобы заговорить с ней. Но он сжимал ее руку точно талисман.
Она вздрогнула.
— Тебе холодно?
— Немножко.
Он с неохотой выпустил ее руку, принес одеяло и закутал ее тонкий стан. Во время боя с викингами чары преображения исчезли, и она вновь была такой, какой он увидел ее в проулке — темноволосой, исполненной хрупкой красоты.
— Твой гнев прошел? — спросила она.
— Нет, он затаился где-то в глубине меня. Я ощущаю его как вьюжный холод. Хотя и не хочу этого.
— Откровение тебе не враг.
— Я знаю. Но он предал меня, бросил.
— Он считал тебя мертвым.
— Но я был жив! Все годы моей жизни были полны мук. Если бы не Гриста, я бы умер. И никто бы бровью не повел. Я не знаю своей матери, ни разу не почувствовал ее прикосновения, ее любви. А почему? Потому что Кулейн украл ее у мужа. У моего отца! Это была подлость!
— История Предательства известна хорошо, — прошептала она. — Быть может, слишком хорошо. Но в Откровении нет и капли низости. Я знаю. По-моему, ты должен подождать, пока не поговоришь с ним. Сдержи свой гнев.
— Он был самым близким другом короля, — сказал Кормак. — Защитником королевы. Чем он может оправдать свой позор? Если уж ему требовалось уподобляться быку, почему он не выбрал какую-нибудь женщину из тысяч других? Почему ему понадобилась моя мать?
— У меня нет ответа на эти вопросы. Только у него.
— Это, во всяком случае, правда, — сказал Кулейн, бросив на траву охапку сухого хвороста. Вновь он был облачен в коричневое шерстяное одеяние и держал в руке деревянный посох, хотя не вернул себе седой львиной гривы и бороды.
— Что произошло с моей матерью? — спросил Кормак, когда костер запылал.
— Она умерла в Сикамбрии два года назад.
— Ты был с ней?
— Нет, я был в Тингисе.
— Если ты был так влюблен, то почему ты ее бросил?
Откровение не ответил, а откинулся на спину, устремив взгляд на звезды.
— Сейчас не время, — тихо сказала Андуина, положив руку на локоть Кормака.
— Время никогда не настанет. — прошипел мальчик, — потому что ответов нет! Только оправдания! Не знаю, любил ли ее Утер, но она была его женой. Предатель знал это и не должен был к ней прикасаться.
— Кормак! Кормак! — с упреком сказала Андуина. — Ты говоришь так, будто она была вещью вроде плаща. А она была женщиной, сильной женщиной! Она прошла с Кровавым королем сквозь Туман и сражалась с Царицей-Ведьмой рядом с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67