Мы прошли одну школу — ты и я, — и я еще помню достаточно, чтобы понять, чего это тебе стоило.
«Какой боли», — говорили его глаза. «Какого стыда». Он кивнул туда, где тенью в ночи исчез Потерянный.
— Прими это как малое выражение благодарности. Несколькими сотнями смертей меньше. Они не будут у вас на совести, преподобный Райс. Это не перевесит всего зла моего существования… но это все, что я могу предложить, не рискуя лишний раз жизнью. Я сожалею об этом.
— Только помоги нам сейчас, и больше от тебя ничего не потребуется, — твердо произнес Дэмьен. — Для того я тебя и вытащил.
Джеральд Таррант поклонился. И если он и чувствовал сейчас слабость, ее пересилила ненависть к врагу. Такая ненависть, что представить было страшно. Жажда мести и кровь Сиани укрепили не только плоть, но и дух.
— Как скажешь, — прошептал Охотник.
44
Туннель был длинный, темный и весь провонял плесенью. Это значило, во-первых, что живые ходили здесь достаточно часто, разнося повсюду ее хрупкие споры; во-вторых, сюда не задувал зимний ледяной ветер.
На Дэмьене были шерстяная сорочка и бриджи; еще надетая на голое тело плотная кожаная рубаха, которую скрывали складки верхней одежды, и к ней такие же наручи. Тяжелую куртку он бросил у входа в туннель, там же вязаный шарф и прочие теплые вещи. Утеплять-то они утепляли, но зато делали его толще, а это сейчас было ни к чему. Ножны теперь не были привязаны за спиной — он пристегнул их к поясу и горячо надеялся, что вовремя вспомнит об этом, когда понадобится быстро выхватить меч. Еще при нем были длинный нож, моток веревки, два крюка, набор отмычек и несколько амулетов. Последними он был обязан Тарранту, который Заговорил их — ровно настолько, чтоб оправдать их наличие. Арбалета при нем не было. Его трудней всего было оставить, но это громоздкое оружие, управляться с ним неловко, а человек, идущий на тайное убийство, не должен брать с собой то, что может его связать. Так уговаривал себя Дэмьен, чувствуя некоторую неуверенность без привычной тяжести в руке.
На бедре висел флакон с Огнем, тщательно упакованный в кожаный футляр. Его как раз стоило оставить, но если первая часть плана пойдет наперекосяк, Дэмьену надо будет чем-то отбиваться от демонической стражи. Больше он ничего стоящего не взял.
Поэтому он чувствовал себя почти голым. Но это и бодрило. Впервые с тех пор, как они покинули Джаггернаут, он был самим собой. Нет, его тревожила безопасность Сиани, его окутывало Творение Тарранта — зловещий, плотный кокон, затемнявший сознание… Но их самих здесь не было. Ему не приходилось следить за каждым их шагом, обдумывать, планировать, проверять… И насколько же так было легче! Он отвечал только за себя. Каждый услышанный звук имел значение, если касался его, и не имел, если не касался. Никак иначе. Мир разделился на черный и белый, угрожающий и безопасный, и разум его служил одной задаче: добраться из одного места в другое. Из одной точки в другую. И сделать это с минимальным ущербом для собственной персоны.
«Если это вообще возможно». Он вспоминал, что Таррант говорил ему про врага, перебирал одну за другой детали, пока медленно полз в темноте, насторожив глаза и уши. Он молился, чтобы Таррант оказался прав, молился, чтобы ему хватило снаряжения… и просто молился, за удачу. Он не ожидал, что его Бог вмешается в земные дела, не ожидал немедленного результата. Он просто напоминал себе, кто он такой. Пелена, которой окутал его Таррант, — порочный покров, темное облако, пятнающее каждую мысль, — заставляла его вспоминать об этом почаще.
«Только бы он оказался прав. Только бы он действительно понимал ее так хорошо, как думает». И еще одна отстраненная мысль пришла в голову: «Жестокость, анализирующая безумие…»
Время от времени в тот туннель, по которому он полз, открывались какие-то другие, и ему приходилось останавливаться и проверять их. «Выходы из нижних пещер, — говорил Таррант. — Они соединяются с основным проходом в цитадель». Им еще повезло, что подземная система ходов подходила к поверхности Эрны так близко и влияла на структуру потоков. Иначе Тарранту пришлось бы долго их искать. А так он хотя бы разведал вход и основное направление под восточными горами. Этого, конечно, далеко не хватало, но это и все, что у них было.
На каждом перекрестке священник останавливался, прикрывал ладонью фонарь и вслушивался, всматривался, вчувствовался во тьму. Но не Задействовал чувства. После того, что сделал с ним Таррант, это было невозможно. И именно для этого он подчинился ему, позволил черной, извращенной душе окутать его, позволил Охотнику вонзиться в свой разум, как опытная вышивальщица вонзает иглу в ткань, кладя стежок за стежком…
«Не думай об этом». Сердце колотилось, он глубоко, медленно дышал, пытаясь унять дрожь в руках. Вся вера мира не избавит его от ужаса этого воспоминания. К горлу подкатывала тошнота, когда он вновь переживал, вспоминая, как Охотник пил его страх, так же уверенно запуская щупальца в его душу, как он запускал зубы в его вены. Но это было куда хуже. Зловещая пагуба вползла, извиваясь, в самые тайники его сознания, тонкие язычки слизывали мысли, дрожащие меж нейронами…
«Прекрати!»
От перекрестка до перекрестка он полз быстро, зная, что в ровных ракханских туннелях на таких участках негде спрятаться. Время от времени он ловил себя на том, что нащупывает меч, и отводил кулак от рукояти. Он должен быть безоружен. Это было важно. Каждая деталь плана была важна. Но мало приятного было в том, что он продвигался навстречу явной и определенной опасности, испытывая зуд в ладонях, напрягая мышцы, но не хватаясь за спасительную сталь.
И вот он услышал это. Тихий шорох позади, в бесконечном туннеле. Шаги? Он заставил себя остановиться, напряженно прислушался, ловя каждый звук. Мягкий, ритмичный… Да, шаги. Босиком идет, догадался он. Крупных животных здесь быть не могло, значит…
Он резко развернулся. Слишком поздно. Он знал это, уже потянувшись к рукояти, проклиная себя за то, что рука дернулась к плечу, а не к бедру. Холодные когтистые лапы вцепились в него из тьмы, одна стиснула его правую руку и с размаху вывернула ее за спину. Он попытался вырваться, ножны пробороздили грязный пол, выворачивая комья земли. Дэмьен отчаянно боролся, но дикая боль в вывернутой руке полоснула по сознанию, и он понял, что сейчас ему сломают кость. Второй схватил его за горло и сдавил, из-под когтей на воротник брызнула кровь. Нападающих было слишком много, они двигались слишком быстро, были слишком сильны. Зловоние забило его ноздри, его чуть не вывернуло, а в это время кинжал его уже выдернули из-за пояса и с бедра сорвали ножны. Холодные лапы шарили по телу, один за другим находя и отбирая его инструменты и оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
«Какой боли», — говорили его глаза. «Какого стыда». Он кивнул туда, где тенью в ночи исчез Потерянный.
— Прими это как малое выражение благодарности. Несколькими сотнями смертей меньше. Они не будут у вас на совести, преподобный Райс. Это не перевесит всего зла моего существования… но это все, что я могу предложить, не рискуя лишний раз жизнью. Я сожалею об этом.
— Только помоги нам сейчас, и больше от тебя ничего не потребуется, — твердо произнес Дэмьен. — Для того я тебя и вытащил.
Джеральд Таррант поклонился. И если он и чувствовал сейчас слабость, ее пересилила ненависть к врагу. Такая ненависть, что представить было страшно. Жажда мести и кровь Сиани укрепили не только плоть, но и дух.
— Как скажешь, — прошептал Охотник.
44
Туннель был длинный, темный и весь провонял плесенью. Это значило, во-первых, что живые ходили здесь достаточно часто, разнося повсюду ее хрупкие споры; во-вторых, сюда не задувал зимний ледяной ветер.
На Дэмьене были шерстяная сорочка и бриджи; еще надетая на голое тело плотная кожаная рубаха, которую скрывали складки верхней одежды, и к ней такие же наручи. Тяжелую куртку он бросил у входа в туннель, там же вязаный шарф и прочие теплые вещи. Утеплять-то они утепляли, но зато делали его толще, а это сейчас было ни к чему. Ножны теперь не были привязаны за спиной — он пристегнул их к поясу и горячо надеялся, что вовремя вспомнит об этом, когда понадобится быстро выхватить меч. Еще при нем были длинный нож, моток веревки, два крюка, набор отмычек и несколько амулетов. Последними он был обязан Тарранту, который Заговорил их — ровно настолько, чтоб оправдать их наличие. Арбалета при нем не было. Его трудней всего было оставить, но это громоздкое оружие, управляться с ним неловко, а человек, идущий на тайное убийство, не должен брать с собой то, что может его связать. Так уговаривал себя Дэмьен, чувствуя некоторую неуверенность без привычной тяжести в руке.
На бедре висел флакон с Огнем, тщательно упакованный в кожаный футляр. Его как раз стоило оставить, но если первая часть плана пойдет наперекосяк, Дэмьену надо будет чем-то отбиваться от демонической стражи. Больше он ничего стоящего не взял.
Поэтому он чувствовал себя почти голым. Но это и бодрило. Впервые с тех пор, как они покинули Джаггернаут, он был самим собой. Нет, его тревожила безопасность Сиани, его окутывало Творение Тарранта — зловещий, плотный кокон, затемнявший сознание… Но их самих здесь не было. Ему не приходилось следить за каждым их шагом, обдумывать, планировать, проверять… И насколько же так было легче! Он отвечал только за себя. Каждый услышанный звук имел значение, если касался его, и не имел, если не касался. Никак иначе. Мир разделился на черный и белый, угрожающий и безопасный, и разум его служил одной задаче: добраться из одного места в другое. Из одной точки в другую. И сделать это с минимальным ущербом для собственной персоны.
«Если это вообще возможно». Он вспоминал, что Таррант говорил ему про врага, перебирал одну за другой детали, пока медленно полз в темноте, насторожив глаза и уши. Он молился, чтобы Таррант оказался прав, молился, чтобы ему хватило снаряжения… и просто молился, за удачу. Он не ожидал, что его Бог вмешается в земные дела, не ожидал немедленного результата. Он просто напоминал себе, кто он такой. Пелена, которой окутал его Таррант, — порочный покров, темное облако, пятнающее каждую мысль, — заставляла его вспоминать об этом почаще.
«Только бы он оказался прав. Только бы он действительно понимал ее так хорошо, как думает». И еще одна отстраненная мысль пришла в голову: «Жестокость, анализирующая безумие…»
Время от времени в тот туннель, по которому он полз, открывались какие-то другие, и ему приходилось останавливаться и проверять их. «Выходы из нижних пещер, — говорил Таррант. — Они соединяются с основным проходом в цитадель». Им еще повезло, что подземная система ходов подходила к поверхности Эрны так близко и влияла на структуру потоков. Иначе Тарранту пришлось бы долго их искать. А так он хотя бы разведал вход и основное направление под восточными горами. Этого, конечно, далеко не хватало, но это и все, что у них было.
На каждом перекрестке священник останавливался, прикрывал ладонью фонарь и вслушивался, всматривался, вчувствовался во тьму. Но не Задействовал чувства. После того, что сделал с ним Таррант, это было невозможно. И именно для этого он подчинился ему, позволил черной, извращенной душе окутать его, позволил Охотнику вонзиться в свой разум, как опытная вышивальщица вонзает иглу в ткань, кладя стежок за стежком…
«Не думай об этом». Сердце колотилось, он глубоко, медленно дышал, пытаясь унять дрожь в руках. Вся вера мира не избавит его от ужаса этого воспоминания. К горлу подкатывала тошнота, когда он вновь переживал, вспоминая, как Охотник пил его страх, так же уверенно запуская щупальца в его душу, как он запускал зубы в его вены. Но это было куда хуже. Зловещая пагуба вползла, извиваясь, в самые тайники его сознания, тонкие язычки слизывали мысли, дрожащие меж нейронами…
«Прекрати!»
От перекрестка до перекрестка он полз быстро, зная, что в ровных ракханских туннелях на таких участках негде спрятаться. Время от времени он ловил себя на том, что нащупывает меч, и отводил кулак от рукояти. Он должен быть безоружен. Это было важно. Каждая деталь плана была важна. Но мало приятного было в том, что он продвигался навстречу явной и определенной опасности, испытывая зуд в ладонях, напрягая мышцы, но не хватаясь за спасительную сталь.
И вот он услышал это. Тихий шорох позади, в бесконечном туннеле. Шаги? Он заставил себя остановиться, напряженно прислушался, ловя каждый звук. Мягкий, ритмичный… Да, шаги. Босиком идет, догадался он. Крупных животных здесь быть не могло, значит…
Он резко развернулся. Слишком поздно. Он знал это, уже потянувшись к рукояти, проклиная себя за то, что рука дернулась к плечу, а не к бедру. Холодные когтистые лапы вцепились в него из тьмы, одна стиснула его правую руку и с размаху вывернула ее за спину. Он попытался вырваться, ножны пробороздили грязный пол, выворачивая комья земли. Дэмьен отчаянно боролся, но дикая боль в вывернутой руке полоснула по сознанию, и он понял, что сейчас ему сломают кость. Второй схватил его за горло и сдавил, из-под когтей на воротник брызнула кровь. Нападающих было слишком много, они двигались слишком быстро, были слишком сильны. Зловоние забило его ноздри, его чуть не вывернуло, а в это время кинжал его уже выдернули из-за пояса и с бедра сорвали ножны. Холодные лапы шарили по телу, один за другим находя и отбирая его инструменты и оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158