Но когда Кулугис хотел расстегнуть платье, она отпрянула назад и нашла убежище за стоявшим посреди кают-компании столом.
— Ну уж нет! Только не это!..
Ренегат сделал удивленную гримасу, затем, пожав плечами, раздраженно позвал.
— Стефанос!
Это было, по всей видимости, имя лежавшего на диване красавца, и не менее очевидно, что Кулугис звал его на помощь.
Видно, тому это не особенно понравилось, так как он стал испускать ужасные крики, забился поглубже в подушки, словно призывал своего хозяина вытащить его оттуда, и пронзительным голосом, рашпилем прошедшимся по нервам Марианны, излил целый поток слов, основной смысл которых был ясен; деликатный персонаж отказывался испачкать свои красивые руки прикосновением к такому отвратительному существу, как женщина! Марианна посчитала, что непослушание будет стоить фавориту хорошей взбучки, но Кулугис только пожал плечами с извиняющей улыбкой, плохо идущей к его физиономии, и… бросился на Марианну.
Отвлекшись разыгравшейся перед ее глазами сценой, она не ожидала этого. Но на этот раз он удовольствовался тем, что поверх платья быстро ощупал все тело молодой женщины, задержавшись на груди, чья упругость вызвала у него довольное ворчанье. Такое обращение пришлось не по вкусу Марианне, и, вскипев, она влепила работорговцу две звонкие пощечины!
На мгновение она испытала торжество триумфатора. Кулугис, превратившийся от изумления в статую, машинально потер одну щеку, тогда как его очаровательный друг, похоже, готов был от возмущения потерять сознание. Но это длилось буквально одно мгновение, а в следующий момент она поняла, что дорого заплатит за свой проступок.
Желчь залила и так желтое лицо ренегата, и оно сделалось почти зеленым. Из-за подобного унижения на глазах его милого друга его охватила дикая ярость, и Марианна с ужасом увидела, как на нее бросилось существо, в котором больше не было ничего человеческого.
Возбужденный криками юноши, который теперь гнусаво завывал, как обезумевший муэдзин, он схватил молодую женщину и увлек ее наружу.
— Ты заплатишь мне за это, сука! — прошипел он. — Я тебе покажу, кто хозяин!..
«Он будет бить меня бичом, — подумала испуганная Марианна, увидев, что он тащит ее к одной из каронад, — или еще хуже!»
И в самом деле, в один миг она оказалась привязанной к орудийному стволу, который перед этим двое матросов накрыли просмоленной парусиной. Но это было сделано не для того, чтобы избавить ее от неприятного контакта с металлом пушки.
— Мельтем поднимается, — сказал Кугулис. — Сейчас будет шторм, и ты останешься на палубе, пока он не кончится. Может быть, это успокоит тебя, и когда тебя освободят, у тебя больше не появится желания ударить Николаев Кулугиса. Ты будешь ползать на коленях перед ним и лизать его сапоги, чтобы он избавил тебя от других пыток… если только удары моря не прикончат тебя!
Море действительно угрожающе вздувалось, и корабль начало сильно качать. У Марианны появились в желудке предвестники морской болезни, но она старалась держаться уверенно, ибо не хотела проявить перед этим подонком слабость. Он мог принять это за проявление страха. Наоборот, она вскинула голову и дерзко бросила:
— Вы просто глупец, Николае Кулугис, и даже не подозреваете, в чем ваш интерес!
— Мой интерес в том, чтобы отомстить за оскорбление, которое ты нанесла мне в присутствии одного из моих людей.
— Одного из людей? Этого? О, не смешите меня! Но дело совсем не в нем. Вы собираетесь потерять много денег!..
Такие слова при любых обстоятельствах нельзя было произнести при Кулугисе, чтобы немедленно не возбудить его любопытства.
Он забыл при этом, что минуту назад хотел задушить эту женщину, а также что смешно обсуждать что-либо с пленницей, привязанной к дулу каронады.
Почти машинально он спросил:
— Что ты хочешь сказать?
— Очень просто: вы недавно заявили, что хотите отдать Теодороса паше Канди, меня же — продать в Тунисе. Ведь так?
— Так.
— Вот почему я говорю, что вы потеряете деньги. Вы думаете, паша Канди заплатит полную стоимость пленника? Он будет мелочиться, даст задаток, скажет, что нужно время, чтобы собрать всю сумму… тогда как султан заплатит дороже, немедленно и звонким золотом! То же относительно меня: хотя вы не хотите поверить в мою подлинную идентичность, вы не можете не признать, что я стою дороже грязного гарема какого-нибудь тунисского бея. В гареме великого султана не найдется такой красивой женщины, как я, — вызывающе заявила она.
Цель, которую она преследовала, была ясна: если она сможет убедить его изменить курс и направиться к Босфору вместо Африки, где она затеряется навсегда, это уже будет победа. Главное, как она тогда подумала в лодке Иоргоса, добраться туда, и не важно, при каких обстоятельствах…
Со страхом в душе она следила, как отразятся ее слова на хитром лице Кулугиса. Она угадала, что затронула его чувствительную струну, и с облегчением вздохнула, когда он наконец пробормотал:
— Возможно, ты права…
Но сейчас же спокойный тон уступил место злобной вспышке.
— Тем не менее, — закричал он, — из-за этого ты не избежишь наказания, которое заслужила. После шторма я сообщу тебе свое решение… может быть!
И он направился на нос корабля, оставив Марианну в одиночестве на опустевшей палубе. Не пошел ли он изменить курс?
А Марианну охватило ощущение, что что-то делается не так.
Когда после отплытия из Венеции «Волшебница» попала в бурю, она могла наблюдать за поведением матросов, а здешние не делали ничего похожего.
Команда брига почти полностью оголила мачты, оставив только фок. А матросы шебеки сгрудились на носу и, похоже, вели перебранку с капитаном. Некоторые из них, безусловно, более смелые, брали на гитовы нижние паруса и с тревогой посматривали на верхние. Но никто не собирался взбираться на ванты, что при такой качке таило явную опасность.
Большинство, перебирая четки, на коленях возносили к небу молитвы, но никто, — и это было тоже по меньшей мере странно, — не подумал спрятаться внутри корабля.
Со своей стороны, Марианна чувствовала себя все хуже и хуже.
Корабль теперь плясал, как пробка в кипящей воде, и связывавшие ее веревки начали впиваться в тело. Громадная волна обрушилась прямо на нее, заставив задохнуться, затем, шипя и пенясь, ушла через шпигаты.
Тем не менее, когда Кулугис, с трудом пробираясь к полуюту, проходил мимо нее, молодая женщина не могла удержаться, чтобы не бросить ему:
— Забавные у вас матросы! Если они так собираются бороться с бурей…
— Они в этом полагаются на Бога и его святых, — злобно отпарировал тот. — Бури приходят с неба, и ему решать, кого погубить, а кого помиловать. Все греки знают это!
Слышать этого человека, этого пирата, ренегата, говорившего о Боге, было последним, чего можно было ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Ну уж нет! Только не это!..
Ренегат сделал удивленную гримасу, затем, пожав плечами, раздраженно позвал.
— Стефанос!
Это было, по всей видимости, имя лежавшего на диване красавца, и не менее очевидно, что Кулугис звал его на помощь.
Видно, тому это не особенно понравилось, так как он стал испускать ужасные крики, забился поглубже в подушки, словно призывал своего хозяина вытащить его оттуда, и пронзительным голосом, рашпилем прошедшимся по нервам Марианны, излил целый поток слов, основной смысл которых был ясен; деликатный персонаж отказывался испачкать свои красивые руки прикосновением к такому отвратительному существу, как женщина! Марианна посчитала, что непослушание будет стоить фавориту хорошей взбучки, но Кулугис только пожал плечами с извиняющей улыбкой, плохо идущей к его физиономии, и… бросился на Марианну.
Отвлекшись разыгравшейся перед ее глазами сценой, она не ожидала этого. Но на этот раз он удовольствовался тем, что поверх платья быстро ощупал все тело молодой женщины, задержавшись на груди, чья упругость вызвала у него довольное ворчанье. Такое обращение пришлось не по вкусу Марианне, и, вскипев, она влепила работорговцу две звонкие пощечины!
На мгновение она испытала торжество триумфатора. Кулугис, превратившийся от изумления в статую, машинально потер одну щеку, тогда как его очаровательный друг, похоже, готов был от возмущения потерять сознание. Но это длилось буквально одно мгновение, а в следующий момент она поняла, что дорого заплатит за свой проступок.
Желчь залила и так желтое лицо ренегата, и оно сделалось почти зеленым. Из-за подобного унижения на глазах его милого друга его охватила дикая ярость, и Марианна с ужасом увидела, как на нее бросилось существо, в котором больше не было ничего человеческого.
Возбужденный криками юноши, который теперь гнусаво завывал, как обезумевший муэдзин, он схватил молодую женщину и увлек ее наружу.
— Ты заплатишь мне за это, сука! — прошипел он. — Я тебе покажу, кто хозяин!..
«Он будет бить меня бичом, — подумала испуганная Марианна, увидев, что он тащит ее к одной из каронад, — или еще хуже!»
И в самом деле, в один миг она оказалась привязанной к орудийному стволу, который перед этим двое матросов накрыли просмоленной парусиной. Но это было сделано не для того, чтобы избавить ее от неприятного контакта с металлом пушки.
— Мельтем поднимается, — сказал Кугулис. — Сейчас будет шторм, и ты останешься на палубе, пока он не кончится. Может быть, это успокоит тебя, и когда тебя освободят, у тебя больше не появится желания ударить Николаев Кулугиса. Ты будешь ползать на коленях перед ним и лизать его сапоги, чтобы он избавил тебя от других пыток… если только удары моря не прикончат тебя!
Море действительно угрожающе вздувалось, и корабль начало сильно качать. У Марианны появились в желудке предвестники морской болезни, но она старалась держаться уверенно, ибо не хотела проявить перед этим подонком слабость. Он мог принять это за проявление страха. Наоборот, она вскинула голову и дерзко бросила:
— Вы просто глупец, Николае Кулугис, и даже не подозреваете, в чем ваш интерес!
— Мой интерес в том, чтобы отомстить за оскорбление, которое ты нанесла мне в присутствии одного из моих людей.
— Одного из людей? Этого? О, не смешите меня! Но дело совсем не в нем. Вы собираетесь потерять много денег!..
Такие слова при любых обстоятельствах нельзя было произнести при Кулугисе, чтобы немедленно не возбудить его любопытства.
Он забыл при этом, что минуту назад хотел задушить эту женщину, а также что смешно обсуждать что-либо с пленницей, привязанной к дулу каронады.
Почти машинально он спросил:
— Что ты хочешь сказать?
— Очень просто: вы недавно заявили, что хотите отдать Теодороса паше Канди, меня же — продать в Тунисе. Ведь так?
— Так.
— Вот почему я говорю, что вы потеряете деньги. Вы думаете, паша Канди заплатит полную стоимость пленника? Он будет мелочиться, даст задаток, скажет, что нужно время, чтобы собрать всю сумму… тогда как султан заплатит дороже, немедленно и звонким золотом! То же относительно меня: хотя вы не хотите поверить в мою подлинную идентичность, вы не можете не признать, что я стою дороже грязного гарема какого-нибудь тунисского бея. В гареме великого султана не найдется такой красивой женщины, как я, — вызывающе заявила она.
Цель, которую она преследовала, была ясна: если она сможет убедить его изменить курс и направиться к Босфору вместо Африки, где она затеряется навсегда, это уже будет победа. Главное, как она тогда подумала в лодке Иоргоса, добраться туда, и не важно, при каких обстоятельствах…
Со страхом в душе она следила, как отразятся ее слова на хитром лице Кулугиса. Она угадала, что затронула его чувствительную струну, и с облегчением вздохнула, когда он наконец пробормотал:
— Возможно, ты права…
Но сейчас же спокойный тон уступил место злобной вспышке.
— Тем не менее, — закричал он, — из-за этого ты не избежишь наказания, которое заслужила. После шторма я сообщу тебе свое решение… может быть!
И он направился на нос корабля, оставив Марианну в одиночестве на опустевшей палубе. Не пошел ли он изменить курс?
А Марианну охватило ощущение, что что-то делается не так.
Когда после отплытия из Венеции «Волшебница» попала в бурю, она могла наблюдать за поведением матросов, а здешние не делали ничего похожего.
Команда брига почти полностью оголила мачты, оставив только фок. А матросы шебеки сгрудились на носу и, похоже, вели перебранку с капитаном. Некоторые из них, безусловно, более смелые, брали на гитовы нижние паруса и с тревогой посматривали на верхние. Но никто не собирался взбираться на ванты, что при такой качке таило явную опасность.
Большинство, перебирая четки, на коленях возносили к небу молитвы, но никто, — и это было тоже по меньшей мере странно, — не подумал спрятаться внутри корабля.
Со своей стороны, Марианна чувствовала себя все хуже и хуже.
Корабль теперь плясал, как пробка в кипящей воде, и связывавшие ее веревки начали впиваться в тело. Громадная волна обрушилась прямо на нее, заставив задохнуться, затем, шипя и пенясь, ушла через шпигаты.
Тем не менее, когда Кулугис, с трудом пробираясь к полуюту, проходил мимо нее, молодая женщина не могла удержаться, чтобы не бросить ему:
— Забавные у вас матросы! Если они так собираются бороться с бурей…
— Они в этом полагаются на Бога и его святых, — злобно отпарировал тот. — Бури приходят с неба, и ему решать, кого погубить, а кого помиловать. Все греки знают это!
Слышать этого человека, этого пирата, ренегата, говорившего о Боге, было последним, чего можно было ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126