Однако у Марианны начало складываться собственное мнение о греках, люди странные, одновременно храбрые и суеверные, безжалостные и благородные, совершенно нелогичные в большинстве своих поступков.
Пытаясь пожать плечами, она заметила:
— Без сомнения, по этой причине турки так легко добиваются намеченных целей. У них другой метод, но вы должны знать об этом, раз выбрали службу у них.
— Да, я знаю. Вот почему я пойду стану за штурвал, даже если это ничему не поможет.
Марианна не могла продолжать разговор. Новый соленый поток обрушился на нее и пронесся почти по всей длине палубы.
Кашляя и отплевываясь, она старалась отдышаться. Когда она наконец смогла оглядеться, то заметила Кулугиса, стоявшего за штурвалом, который он сжимал обеими руками, напряженно всматриваясь в бушующее море. Рулевой забился в закуток и тоже вытащил четки.
Медленно наступал день. Серый день расстилался над мрачным морем, которое, словно ступившая на путь раскаяния кокетка, сменило синий атлас на серое рубище. Волны вздымались теперь высокие, как горы, а воздух, казалось, состоял из одной пены. Несмотря на усилия Кулугиса за штурвалом, корабль несся вслепую в направлении, известном только ему и, конечно, дьяволу, хотя пираты упорно надеялись на помощь Всевышнего.
Ренегат, очевидно, принимал как должное молитвы своих людей и, может быть, внутренне согласился предоставить буре решение: продолжать путь к Криту или свернуть на Константинополь.
Оборвало крепление кливера, и он, как опьяненная птица, унесся в черное небо. Никто и не подумал поставить новый парус, только возносимые к небу заклинания усилились, покрывая плеск воды и завывание бури. В низко несущихся тучах мачты выплясывали дикую сарабанду.
Но вскоре Марианна была уже не в состоянии замечать что бы то ни было. Промокшая до костей, ослепленная и оглушенная ударами моря, испытывая адскую боль от врезавшихся в тело набухших веревок, она открыла, что наказание оказалось гораздо более жестоким, чем она предполагала, и ей захотелось потерять сознание.
Но беспамятство не приходит по желанию, и единственным утешением было то, что морская болезнь отступила перед этими мучениями. Опасность крушения увеличивалась с каждой минутой, и Марианна смирилась с мыслью, что она так и утонет, как пойманная в ловушку крыса.
Возможно, такая же мысль пришла в голову ренегату и, сообразив, что его барыш может растаять, он сбежал по лестнице с полуюта и разрезал впившиеся в тело Марианны веревки.
В самый час! Она была на исходе сил, и ему пришлось схватить ее обеими руками, чтобы она не покатилась по сильно накренившейся в этот момент палубе. Он почти волоком дотащил ее до люка, открыл крышку и спустил свою жертву на нижнюю палубу, где и оставил, залитую влетевшей вместе с ними очередной волной. То, чего не удалось сделать ударам моря, без труда совершила царившая там удушающая атмосфера, и Марианна, сотрясаясь от спазм, выдала обратно все, что было в ее желудке. Отвратительное ощущение, но после того она почувствовала себя лучше, на ощупь нашла мешки, на которых сидела после прихода, и растянулась на них.
Но проникшая на нижнюю палубу вода и ее промокшая одежда быстро пропитали их, и она подумала, что теперь ей только остается терпеливо пережидать бурю. По крайней мере она больше не страдала от холода, потому что здесь было жарко, как в бане.
Мало-помалу она пришла в себя, не без помощи сдавившей виски мигрени. В этом замкнутом пространстве удары моря отдавались, как в барабане, и прошло некоторое время, пока она сообразила, что причиняющие ей боль удары имеют другое происхождение: в глубине нижней палубы кто-то с силой колотил по дереву.
Внезапно подумав о Теодоросе, Марианна с трудом, большей частью на четвереньках, направилась к месту, откуда доносился шум.
Там оказалась дверь из громадных, едва обструганных досок, запертая на большой замок.
Она с тревогой приложила ухо к створке, цепляясь за что попало. Сразу же удары возобновились, и она почувствовала, как дрожит под ее руками дверь.
— Теодорос! — позвала она. — Это вы там?
Ей ответил разъяренный, словно удаляющийся голос, тогда как бросок корабля прижал ее к двери.
— Конечно, тут я! Эти собаки так крепко связали меня, что я не могу держаться на ногах и бьюсь о проклятую переборку, когда эта дрянная посудина ныряет между волнами! Хоть бы буря успокоилась: я весь разбит!
— Если бы я только смогла открыть эту дверь… но у меня нет ничего, абсолютно ничего под рукой.
— Как? Вы не связаны?
— Нет…
В двух словах Марианна рассказала своему товарищу по несчастью, что произошло между ней и ренегатом. Она даже услышала смех, который тут же сменился стоном, в то время как переборка загудела под ударами невольного тарана, но на этот раз не так сильно.
— Как будто немного успокаивается, — после некоторого молчания сказал Теодорос. — Вы все-таки поищите вокруг себя. Может быть, найдете какой-нибудь предмет, который поможет мне освободиться. Под дверью щель, и в нее можно просунуть кусок железа, лезвие… я не знаю что…
— Мой бедный друг, боюсь разочаровать вас, однако я поищу.
По-прежнему на коленях, она начала исследовать свою темную обитель, когда до нее снова донесся голос грека:
— Княгиня!
— Да, Теодорос? — откликнулась она удивленно, ибо он впервые употребил такое обращение.
До сих пор он не утруждал себя необходимостью как-нибудь называть ее. И также впервые он отказался от своего постоянного обращения на ты.
— Я хочу честно сказать… я очень сожалею, что обращался с вами так, как я это делал… Вы храбрая женщина… и добрый товарищ в бою. Если мы отсюда выберемся, я хотел бы, чтобы мы стали друзьями! Вы не против?..
Несмотря на трагичность их положения, она улыбнулась, в то время как теплая волна заставила чуть быстрее биться сердце и добавила мужества. Такая мужская дружба, на которую она могла положиться, была именно тем, в чем она нуждалась! С этого момента она не ощущала себя одинокой, и неожиданно ей захотелось заплакать.
— Нет, Теодорос, я очень рада этому, — сказала она чуть дрогнувшим голосом. — Более того, мне кажется, что ничто не смогло бы доставить мне большее удовольствие.
— Тогда смелее! Вы разговариваете так, словно собираетесь заплакать! Вот увидите, мы выберемся отсюда…
Утомительное, но тщательное обследование нижней палубы не дало результата. Отчаявшись, она вернулась сообщить Теодоросу, что ее постигла неудача.
— Не надо падать духом, — вздохнул он. — Подождем…
Может быть, представится какая-нибудь возможность. Когда буря успокоится, дадут же эти негодяи нам поесть. Надо будет использовать этот момент. А пока попытаемся немного поспать, чтобы набраться сил.
Марианна старалась устроиться поудобнее, но это было нелегко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Пытаясь пожать плечами, она заметила:
— Без сомнения, по этой причине турки так легко добиваются намеченных целей. У них другой метод, но вы должны знать об этом, раз выбрали службу у них.
— Да, я знаю. Вот почему я пойду стану за штурвал, даже если это ничему не поможет.
Марианна не могла продолжать разговор. Новый соленый поток обрушился на нее и пронесся почти по всей длине палубы.
Кашляя и отплевываясь, она старалась отдышаться. Когда она наконец смогла оглядеться, то заметила Кулугиса, стоявшего за штурвалом, который он сжимал обеими руками, напряженно всматриваясь в бушующее море. Рулевой забился в закуток и тоже вытащил четки.
Медленно наступал день. Серый день расстилался над мрачным морем, которое, словно ступившая на путь раскаяния кокетка, сменило синий атлас на серое рубище. Волны вздымались теперь высокие, как горы, а воздух, казалось, состоял из одной пены. Несмотря на усилия Кулугиса за штурвалом, корабль несся вслепую в направлении, известном только ему и, конечно, дьяволу, хотя пираты упорно надеялись на помощь Всевышнего.
Ренегат, очевидно, принимал как должное молитвы своих людей и, может быть, внутренне согласился предоставить буре решение: продолжать путь к Криту или свернуть на Константинополь.
Оборвало крепление кливера, и он, как опьяненная птица, унесся в черное небо. Никто и не подумал поставить новый парус, только возносимые к небу заклинания усилились, покрывая плеск воды и завывание бури. В низко несущихся тучах мачты выплясывали дикую сарабанду.
Но вскоре Марианна была уже не в состоянии замечать что бы то ни было. Промокшая до костей, ослепленная и оглушенная ударами моря, испытывая адскую боль от врезавшихся в тело набухших веревок, она открыла, что наказание оказалось гораздо более жестоким, чем она предполагала, и ей захотелось потерять сознание.
Но беспамятство не приходит по желанию, и единственным утешением было то, что морская болезнь отступила перед этими мучениями. Опасность крушения увеличивалась с каждой минутой, и Марианна смирилась с мыслью, что она так и утонет, как пойманная в ловушку крыса.
Возможно, такая же мысль пришла в голову ренегату и, сообразив, что его барыш может растаять, он сбежал по лестнице с полуюта и разрезал впившиеся в тело Марианны веревки.
В самый час! Она была на исходе сил, и ему пришлось схватить ее обеими руками, чтобы она не покатилась по сильно накренившейся в этот момент палубе. Он почти волоком дотащил ее до люка, открыл крышку и спустил свою жертву на нижнюю палубу, где и оставил, залитую влетевшей вместе с ними очередной волной. То, чего не удалось сделать ударам моря, без труда совершила царившая там удушающая атмосфера, и Марианна, сотрясаясь от спазм, выдала обратно все, что было в ее желудке. Отвратительное ощущение, но после того она почувствовала себя лучше, на ощупь нашла мешки, на которых сидела после прихода, и растянулась на них.
Но проникшая на нижнюю палубу вода и ее промокшая одежда быстро пропитали их, и она подумала, что теперь ей только остается терпеливо пережидать бурю. По крайней мере она больше не страдала от холода, потому что здесь было жарко, как в бане.
Мало-помалу она пришла в себя, не без помощи сдавившей виски мигрени. В этом замкнутом пространстве удары моря отдавались, как в барабане, и прошло некоторое время, пока она сообразила, что причиняющие ей боль удары имеют другое происхождение: в глубине нижней палубы кто-то с силой колотил по дереву.
Внезапно подумав о Теодоросе, Марианна с трудом, большей частью на четвереньках, направилась к месту, откуда доносился шум.
Там оказалась дверь из громадных, едва обструганных досок, запертая на большой замок.
Она с тревогой приложила ухо к створке, цепляясь за что попало. Сразу же удары возобновились, и она почувствовала, как дрожит под ее руками дверь.
— Теодорос! — позвала она. — Это вы там?
Ей ответил разъяренный, словно удаляющийся голос, тогда как бросок корабля прижал ее к двери.
— Конечно, тут я! Эти собаки так крепко связали меня, что я не могу держаться на ногах и бьюсь о проклятую переборку, когда эта дрянная посудина ныряет между волнами! Хоть бы буря успокоилась: я весь разбит!
— Если бы я только смогла открыть эту дверь… но у меня нет ничего, абсолютно ничего под рукой.
— Как? Вы не связаны?
— Нет…
В двух словах Марианна рассказала своему товарищу по несчастью, что произошло между ней и ренегатом. Она даже услышала смех, который тут же сменился стоном, в то время как переборка загудела под ударами невольного тарана, но на этот раз не так сильно.
— Как будто немного успокаивается, — после некоторого молчания сказал Теодорос. — Вы все-таки поищите вокруг себя. Может быть, найдете какой-нибудь предмет, который поможет мне освободиться. Под дверью щель, и в нее можно просунуть кусок железа, лезвие… я не знаю что…
— Мой бедный друг, боюсь разочаровать вас, однако я поищу.
По-прежнему на коленях, она начала исследовать свою темную обитель, когда до нее снова донесся голос грека:
— Княгиня!
— Да, Теодорос? — откликнулась она удивленно, ибо он впервые употребил такое обращение.
До сих пор он не утруждал себя необходимостью как-нибудь называть ее. И также впервые он отказался от своего постоянного обращения на ты.
— Я хочу честно сказать… я очень сожалею, что обращался с вами так, как я это делал… Вы храбрая женщина… и добрый товарищ в бою. Если мы отсюда выберемся, я хотел бы, чтобы мы стали друзьями! Вы не против?..
Несмотря на трагичность их положения, она улыбнулась, в то время как теплая волна заставила чуть быстрее биться сердце и добавила мужества. Такая мужская дружба, на которую она могла положиться, была именно тем, в чем она нуждалась! С этого момента она не ощущала себя одинокой, и неожиданно ей захотелось заплакать.
— Нет, Теодорос, я очень рада этому, — сказала она чуть дрогнувшим голосом. — Более того, мне кажется, что ничто не смогло бы доставить мне большее удовольствие.
— Тогда смелее! Вы разговариваете так, словно собираетесь заплакать! Вот увидите, мы выберемся отсюда…
Утомительное, но тщательное обследование нижней палубы не дало результата. Отчаявшись, она вернулась сообщить Теодоросу, что ее постигла неудача.
— Не надо падать духом, — вздохнул он. — Подождем…
Может быть, представится какая-нибудь возможность. Когда буря успокоится, дадут же эти негодяи нам поесть. Надо будет использовать этот момент. А пока попытаемся немного поспать, чтобы набраться сил.
Марианна старалась устроиться поудобнее, но это было нелегко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126