И напомнила им, что если они отыщут что-нибудь ценное — расшитое золотом или украшенное камнями, например, — таковое одеяние следует отложить для приношения богу. В других сундуках лежали свитки и зажатые между дощечками папирусные и пергаментные листы. Еще два Ариадна приоткрыла и торопливо захлопнула: в одном были драгоценные украшения, в другом — серебро и золото. Их так же, как сундуки с манускриптами, Ариадна велела оставить на месте. Пусть бог сам решит, что делать с их содержимым. Она понадеялась, что никто не заметил сокровищ — впрочем, решила девушка, даже рабы поостерегутся красть у божества столь неистового.
После этого дел у Ариадны почти не осталось. Пора домой, с дрожью подумала она, сжавшись и озираясь в полном отчаянии. К облегчению своему, она заметила, что солнце уже почти в зените; если она поест со жрецами и жрицами, то возвращение во дворец отложится. Потом, после трапезы, по-прежнему оттягивая неприятный момент, она задержалась еще немного, отдавая распоряжения насчет спальни. Однако больше обманывать себя было нельзя: как ни крутись, а ей не избежать столкновения с матерью — отказываться от своего бога из-за Пасифаи она не собирается.
Жрицы и жрецы проводили Ариадну от святилища вниз. На тракте все уступали ей дорогу, и это было приятно — но лишь усилило ее тревогу, как и то откровенное почтение, которое выказывали ей все, кто работал в полях и винокурнях. Вот разъярится мать, если узнает об этом — но вряд ли тогда рискнет сотворить что-нибудь с признанной верховной жрицей Диониса.
Спускаясь к Царской Дороге, Ариадна размышляла, стоит ли ей оставить сопровождающих при себе. Ей понадобилось немного времени, чтобы сообразить: четверо пожилых оборванцев из храма не произведут на ее мать впечатления и не заставят ее изменить себе. К тому же лучше не позволять помощникам видеть их верховную жрицу униженной — а может быть, и наказанной.
Возможно, если она войдет через западные ворота — ей удастся взбежать по ступеням и пробраться к себе в комнату незамеченной. Ариадна поморщилась. Это бесполезно. Раньше или позже встретиться с Пасифаей ей придется; так лучше покончить с этим побыстрее и сразу все выяснить. Решено — она войдет через парадный северный вход, как и пристало верховной жрице, коей коснулся бог.
У начала спуска к северному портику Ариадна поблагодарила своих провожатых, сказала, что скоро возвратится в святилище, и отпустила их. Повернувшись, она с изумлением увидела, что оба стража ворот застыли, опустив оружие и прижав кулаки ко лбу: ее приветствовали жестом почтения и поклонения. На миг Ариадне захотелось обернуться, взглянуть, здесь ли Дионис, но она знала, что его нет: приди он — она бы почувствовала.
Официальное приветствие заставило ее осознать, что она совершенно одна, — и пожалеть об этом. Надо было оставить жрецов. По правилам у нее должна бы быть целая свита.
Свита есть даже у быков, которых ведут на ритуальные танцы, с легким раздражением подумала Ариадна, сглотнув комок в горле. Быков приносят в жертву — но до этого они переживают мгновение славы. Жаль, что это не пришло ей в голову раньше. Да, сказала она себе, размечталась — откуда же взяться свите, если Дионис сам разогнал своих прихожан. Вспомнив обещание бога защитить ее, Ариадна глубоко, хоть и с некоторой дрожью, вздохнула — и пошла по насыпи к воротам.
Проходя меж приветствующих ее стражей, Ариадна негромко произнесла:
— Вижу вас, — ритуальный ответ жриц и жрецов на обращение верующих.
Стражи опустили ладони. Один просто улыбался, а другой, тоже с улыбкой, сообщил, что отец ожидает ее в царской зале.
Страх, что сжимал ее сердце, развеялся. Отец доволен ею, уж в этом-то Ариадна была уверена, и она с облегченной душой почти побежала через многоколонную залу, по коридору и через Двор Танцев. На площадке широкой лестницы девушка приостановилась, сообразив, что рядом с отцом может быть и мать, но все же пошла дальше — и совершенно успокоилась, услышав доносящиеся из залы голоса. Минос и Пасифая не одни, а отец никогда не позволит Пасифае унижать и мучить дочь перед придворными. Кое-кто из них видел Диониса и слышал, как он признал ее.
Ариадна остановилась в дверях — и поняла, что обе ее догадки верны. Справа от нее через световой колодец падал сноп солнечного света — винно-красные колонны пылали в нем, озаряя переливчатые юбки дам и добавляя блеска браслетам и ожерельям мужчин. У дальней стены, под яркой мозаикой с изображением человека в короне, что шел, опустив руки на гривы двух львов, на помосте рядом с восседавшим на царском престоле Миносом сидела на маленьком троне Пасифая.
Большей части мозаики Ариадна не разглядела: в зале было полно народу, куда больше, чем она ожидала. От удивления она даже вскрикнула негромко. Повернул голову один придворный, другой... Вскоре по залу волной прокатился звук ее имени. И как волна, следом поднимались правые руки, а левые кулаки прижимались ко лбам. Ариадна бросила быстрый взгляд на мать. Пасифая сидела очень прямо, полные ее губы сжались в тонкую линию. Придворные ждали — обратив к Ариадне лица, они застыли в позе почтения.
Ариадна затаила дыхание, страшась принять это общее поклонение — и в то же время боясь отвергнуть его. Дионис обидится, если она не примет этого, ведь она его жрица, и в ее лице поклоняются ему. С другой стороны — мать скорее всего решит, что дочь собирает лавры для себя, и обозлится вконец. Но Дионис был для Ариадны важнее, чем Пасифая.
— Вижу вас, — звонко произнесла Ариадна, с достоинством склонила голову и двинулась меж собравшимися.
Придворные опустили руки, но отступали, освобождая проход, и поворачивались, стараясь встретить ее взгляд. Дойдя до родителей, она поклонилась им — и понадеялась, что Дионис либо не узнает об этом, либо согласится, что царю и царице должна кланяться даже верховная жрица.
Губы Пасифаи дрогнули, но Минос так сжал ее руку, что у него побелели пальцы, — и она промолчала.
— Где ты была все это время? — мягко спросил он.
— Сначала — и долго — с моим богом; а после — выполняла его повеления.
— Какие повеления? — на сей раз резче осведомился Минос.
— Ему не понравилось, во что превратили покои жрицы, и он разгневался, что верховная жрица не отдавала ему ценные приношения, а утаивала для себя.
— Они возлагались на алтарь, — быстро проговорил Минос, — но бог не принял их, вот моя мать и взяла их — чтобы сохранить для него.
Однако в глаза Ариадне он не смотрел, и она заподозрила, что богу пришлось бы проявлять чудеса прыткости, чтобы выхватывать то, что ему нравится, из цепких рук старой царицы. Но отец не мог — да и не должен был — следить за действиями своей матери, так что винить его в ее проступках Ариадна не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
После этого дел у Ариадны почти не осталось. Пора домой, с дрожью подумала она, сжавшись и озираясь в полном отчаянии. К облегчению своему, она заметила, что солнце уже почти в зените; если она поест со жрецами и жрицами, то возвращение во дворец отложится. Потом, после трапезы, по-прежнему оттягивая неприятный момент, она задержалась еще немного, отдавая распоряжения насчет спальни. Однако больше обманывать себя было нельзя: как ни крутись, а ей не избежать столкновения с матерью — отказываться от своего бога из-за Пасифаи она не собирается.
Жрицы и жрецы проводили Ариадну от святилища вниз. На тракте все уступали ей дорогу, и это было приятно — но лишь усилило ее тревогу, как и то откровенное почтение, которое выказывали ей все, кто работал в полях и винокурнях. Вот разъярится мать, если узнает об этом — но вряд ли тогда рискнет сотворить что-нибудь с признанной верховной жрицей Диониса.
Спускаясь к Царской Дороге, Ариадна размышляла, стоит ли ей оставить сопровождающих при себе. Ей понадобилось немного времени, чтобы сообразить: четверо пожилых оборванцев из храма не произведут на ее мать впечатления и не заставят ее изменить себе. К тому же лучше не позволять помощникам видеть их верховную жрицу униженной — а может быть, и наказанной.
Возможно, если она войдет через западные ворота — ей удастся взбежать по ступеням и пробраться к себе в комнату незамеченной. Ариадна поморщилась. Это бесполезно. Раньше или позже встретиться с Пасифаей ей придется; так лучше покончить с этим побыстрее и сразу все выяснить. Решено — она войдет через парадный северный вход, как и пристало верховной жрице, коей коснулся бог.
У начала спуска к северному портику Ариадна поблагодарила своих провожатых, сказала, что скоро возвратится в святилище, и отпустила их. Повернувшись, она с изумлением увидела, что оба стража ворот застыли, опустив оружие и прижав кулаки ко лбу: ее приветствовали жестом почтения и поклонения. На миг Ариадне захотелось обернуться, взглянуть, здесь ли Дионис, но она знала, что его нет: приди он — она бы почувствовала.
Официальное приветствие заставило ее осознать, что она совершенно одна, — и пожалеть об этом. Надо было оставить жрецов. По правилам у нее должна бы быть целая свита.
Свита есть даже у быков, которых ведут на ритуальные танцы, с легким раздражением подумала Ариадна, сглотнув комок в горле. Быков приносят в жертву — но до этого они переживают мгновение славы. Жаль, что это не пришло ей в голову раньше. Да, сказала она себе, размечталась — откуда же взяться свите, если Дионис сам разогнал своих прихожан. Вспомнив обещание бога защитить ее, Ариадна глубоко, хоть и с некоторой дрожью, вздохнула — и пошла по насыпи к воротам.
Проходя меж приветствующих ее стражей, Ариадна негромко произнесла:
— Вижу вас, — ритуальный ответ жриц и жрецов на обращение верующих.
Стражи опустили ладони. Один просто улыбался, а другой, тоже с улыбкой, сообщил, что отец ожидает ее в царской зале.
Страх, что сжимал ее сердце, развеялся. Отец доволен ею, уж в этом-то Ариадна была уверена, и она с облегченной душой почти побежала через многоколонную залу, по коридору и через Двор Танцев. На площадке широкой лестницы девушка приостановилась, сообразив, что рядом с отцом может быть и мать, но все же пошла дальше — и совершенно успокоилась, услышав доносящиеся из залы голоса. Минос и Пасифая не одни, а отец никогда не позволит Пасифае унижать и мучить дочь перед придворными. Кое-кто из них видел Диониса и слышал, как он признал ее.
Ариадна остановилась в дверях — и поняла, что обе ее догадки верны. Справа от нее через световой колодец падал сноп солнечного света — винно-красные колонны пылали в нем, озаряя переливчатые юбки дам и добавляя блеска браслетам и ожерельям мужчин. У дальней стены, под яркой мозаикой с изображением человека в короне, что шел, опустив руки на гривы двух львов, на помосте рядом с восседавшим на царском престоле Миносом сидела на маленьком троне Пасифая.
Большей части мозаики Ариадна не разглядела: в зале было полно народу, куда больше, чем она ожидала. От удивления она даже вскрикнула негромко. Повернул голову один придворный, другой... Вскоре по залу волной прокатился звук ее имени. И как волна, следом поднимались правые руки, а левые кулаки прижимались ко лбам. Ариадна бросила быстрый взгляд на мать. Пасифая сидела очень прямо, полные ее губы сжались в тонкую линию. Придворные ждали — обратив к Ариадне лица, они застыли в позе почтения.
Ариадна затаила дыхание, страшась принять это общее поклонение — и в то же время боясь отвергнуть его. Дионис обидится, если она не примет этого, ведь она его жрица, и в ее лице поклоняются ему. С другой стороны — мать скорее всего решит, что дочь собирает лавры для себя, и обозлится вконец. Но Дионис был для Ариадны важнее, чем Пасифая.
— Вижу вас, — звонко произнесла Ариадна, с достоинством склонила голову и двинулась меж собравшимися.
Придворные опустили руки, но отступали, освобождая проход, и поворачивались, стараясь встретить ее взгляд. Дойдя до родителей, она поклонилась им — и понадеялась, что Дионис либо не узнает об этом, либо согласится, что царю и царице должна кланяться даже верховная жрица.
Губы Пасифаи дрогнули, но Минос так сжал ее руку, что у него побелели пальцы, — и она промолчала.
— Где ты была все это время? — мягко спросил он.
— Сначала — и долго — с моим богом; а после — выполняла его повеления.
— Какие повеления? — на сей раз резче осведомился Минос.
— Ему не понравилось, во что превратили покои жрицы, и он разгневался, что верховная жрица не отдавала ему ценные приношения, а утаивала для себя.
— Они возлагались на алтарь, — быстро проговорил Минос, — но бог не принял их, вот моя мать и взяла их — чтобы сохранить для него.
Однако в глаза Ариадне он не смотрел, и она заподозрила, что богу пришлось бы проявлять чудеса прыткости, чтобы выхватывать то, что ему нравится, из цепких рук старой царицы. Но отец не мог — да и не должен был — следить за действиями своей матери, так что винить его в ее проступках Ариадна не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108