..
Трясущейся рукой он погладил ее по голове.
— Если я не стану принуждать тебя видеть себя таким, каков я есть, ты будешь отворачиваться от всего зла, что я творю, да, Избранница?
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Возможно, я и не буду отворачиваться, но я люблю тебя. Мне никуда не деться от этого.
— Я верю. — Дионис нагнулся, зарылся лицом в ее волосы и зашептал в макушку: — Я не знаю никого другого, равно в Верхнем и Нижнем Мире, кто любил бы меня.
Она обхватила его руками за шею.
— Это не может быть правдой, господин. Ты такой...
Обняв Диониса, Ариадна почувствовала, что кожа у него холодная и липкая и что он дрожит. Осторожно, чтобы не потревожить его, девушка подняла голову и прижалась щекой к его щеке.
— Ты замерз, промок, тебя знобит... — прошептала она. — Ты заболел, господин?
Но не успев еще сказать это, она удивилась, как может бог заболеть, и спросила себя — сильно ли он рассердится на нее за то, что она это заметила.
— Нет, не заболел. Просто устал. Слишком много прыгал туда-сюда — и слишком быстро. Даже мой источник Силы может иссякнуть.
Может ли иссякнуть источник Силы Матери? Ариадна считала — нет, но ей не хотелось задавать вопросы, на которые наверняка не получить ответов. Вместо этого — и прежде чем любопытство успело предать ее сердце — она спросила:
— Но ты пришел вовремя, чтобы спасти ту женщину?
— Женщину?.. — непонимающе переспросил Дионис, потом вспомнил, почему так изможден, почему нуждается в утешениях Ариадны. — Женщину, что навела чары на Эроса. Да. Ее зовут Психея. Я успел вовремя, но Афродита уже знала, что не должна ее трогать. Эрос — хоть и болен — уже попросил за нее. Так что Видение, напугавшее меня чуть не до смерти, снова оказалось бесполезным.
— Нет, господин, ты не прав. Ты несправедливо принижаешь себя. То, что Эрос просил за Психею, без сомнения сказало Афродите, насколько Психея дорога ему, но это — обоюдоострый меч. Афродита желает просто наказать Психею за то, что она сделала, и ее ревность может оказаться стрекалом, которое заставит ее забыть о здравомыслии. Твое предостережение от Матери уничтожит такую возможность.
Очень похоже на правду — однако самому ему в голову это не пришло. Жесткие ремни усталости и напряжения, что стягивали его шею и плечи, ослабли. Дионис поднял голову, немного откинулся — но не настолько, чтобы руки Ариадны соскользнули с его шеи, внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Избранница, во время нашей разлуки я натворил много зла.
— Возможно.
Ариадна ласково улыбнулась ему, ощущая, как туман серебристых лепестков превращается из сдерживающей гнев стены в уютное одеяло и укутывает Диониса с головы до пят. Он, должно быть, тоже почувствовал это, потому что глубоко вздохнул и выпрямился в кресле. Ариадна тихонько сняла руки с его плеч и снова сжала ладонями его пальцы.
— Но тебе не станет лучше от сокрушений о прошлом, — продолжила она. — Как и от мыслей, что и как можно исправить. Ты слишком устал. Идем, господин мой, любовь моя. Идем, ложись в мою постель и отдыхай. Завтра утром мы обсудим, что было сделано, что можно изменить, а что — исправить.
Ее саму поразили слова, слетевшие с ее языка. Она, простая смертная, говорит богу, что рассудит его отношения с почитателями? Но он совершенно не рассердился. Если выражение его лица и изменилось, то на нем проступили лишь облегчение и освобождение от забот. Ариадна поднялась, тихонько потянула Диониса за руку, и тогда он тоже встал.
Они стояли совсем рядом. Дионису вдруг захотелось теснее прижать ее к себе... Он чувствовал себя готовым на большее, чем просто отдых в постели. Но рука, что обнимала его талию, была маленькой и по-детски тонкой, а доверчиво поднятое к нему лицо оставалось где-то на уровне его плеча. Она слишком юна, он не может спать с ребенком.
Он позволил ей отвести себя в спальню и откинуть с постели покрывала, чтобы он мог лечь. От них пахло ее благовониями. Закрывая глаза, он вспомнил, как ее груди приподнимали платье, как обрисовывались под ним бедра... но лишь на миг — а потом погрузился в сон.
Несколько раз за ночь Дионис ощущал, что он не один в постели — но в этом не было ничего необычного, и он не просыпался, просто устраивался поудобнее. Но когда утром свет защекотал ему веки, а холодный металл изножья напомнил, что ложа смертных несколько короче лож олимпийцев, он все-таки проснулся.
Первым, что он увидел, была черная статуэтка в нише на противоположной стене.
— Ты нашла Ее! — таким возгласом встретил он вошедшую Ариадну.
Его вовсе не удивило, что она знала о его пробуждении. То, что их связывало, исходило от нее, и — он теперь понимал это — когда оно исчезало, то оставляло по себе пустоту, которая добавляла страданий ему и предостерегала ее.
— Да, — с волнением кивнула Ариадна. — Ее замотали в тряпье, сунули в старый ларец и убрали в самую глубину кладовки... Почему, господин? Кто мог так поступить с образом Матери — к тому же столь прекрасным?
— Скорей всего — та, что заняла место моей жрицы. В ней не было духа Матери. Возможно, образ будил в ней какие-то страхи или чувства, которые были ей не нужны... — Дионис улыбнулся. — Ну и вопросы у тебя! Откуда мне знать?
Словно не слыша его последнего восклицания, Ариадна улыбнулась в ответ и сказала:
— Купальня готова, господин.
Он выскочил из постели, потянулся, разминая затекшие ноги, ощутил едкий запах... и понял, что проспал всю ночь в тунике, пропитавшейся запахами его вчерашней спешки и страхов. Стащив ее и швырнув на пол, Дионис вспомнил, как пожелал вчера вечером Ариадну, и взглянул на нее повнимательнее.
В отличие от других народов критян не смущала нагота. Ариадна смотрела на него с искренним восторгом, по-прежнему улыбаясь — но она была не выше ребенка и в лице ее он не заметил ни намека на желание. А потом восторг ее сменился выражением легкой озабоченности.
— Ох, ты снова весь исцарапан... Я принесу бальзам.
Дионис расхохотался.
— Раны неглубоки. Это все Афродитины детки. Она и Эрос столь прекрасны, что взрослые слуги начинают пылать неподобающими страстями. Вот Афродита и вышла из положения — берет себе в услужение детей, которые уже в том возрасте, чтобы видеть разницу между мужчиной и женщиной, но еще не в том, чтобы ее ощущать. Они обожают ее, конечно — она самая добрая из хозяек, к тому же любит детей.
— Любит детей! — Ариадна тоже засмеялась. — Как я рада это слышать! Я всегда боялась ее — ее жрицы требовали малышей, а потом их никто больше не видел.
— Поверь мне, они счастливы и под хорошим присмотром, им живется лучше, чем жилось бы с родителями. — Он вдруг осекся и улыбнулся: — Не хочешь отправиться со мной на Олимп? Я свожу тебя к Афродите, и ты сама увидишь маленьких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Трясущейся рукой он погладил ее по голове.
— Если я не стану принуждать тебя видеть себя таким, каков я есть, ты будешь отворачиваться от всего зла, что я творю, да, Избранница?
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Возможно, я и не буду отворачиваться, но я люблю тебя. Мне никуда не деться от этого.
— Я верю. — Дионис нагнулся, зарылся лицом в ее волосы и зашептал в макушку: — Я не знаю никого другого, равно в Верхнем и Нижнем Мире, кто любил бы меня.
Она обхватила его руками за шею.
— Это не может быть правдой, господин. Ты такой...
Обняв Диониса, Ариадна почувствовала, что кожа у него холодная и липкая и что он дрожит. Осторожно, чтобы не потревожить его, девушка подняла голову и прижалась щекой к его щеке.
— Ты замерз, промок, тебя знобит... — прошептала она. — Ты заболел, господин?
Но не успев еще сказать это, она удивилась, как может бог заболеть, и спросила себя — сильно ли он рассердится на нее за то, что она это заметила.
— Нет, не заболел. Просто устал. Слишком много прыгал туда-сюда — и слишком быстро. Даже мой источник Силы может иссякнуть.
Может ли иссякнуть источник Силы Матери? Ариадна считала — нет, но ей не хотелось задавать вопросы, на которые наверняка не получить ответов. Вместо этого — и прежде чем любопытство успело предать ее сердце — она спросила:
— Но ты пришел вовремя, чтобы спасти ту женщину?
— Женщину?.. — непонимающе переспросил Дионис, потом вспомнил, почему так изможден, почему нуждается в утешениях Ариадны. — Женщину, что навела чары на Эроса. Да. Ее зовут Психея. Я успел вовремя, но Афродита уже знала, что не должна ее трогать. Эрос — хоть и болен — уже попросил за нее. Так что Видение, напугавшее меня чуть не до смерти, снова оказалось бесполезным.
— Нет, господин, ты не прав. Ты несправедливо принижаешь себя. То, что Эрос просил за Психею, без сомнения сказало Афродите, насколько Психея дорога ему, но это — обоюдоострый меч. Афродита желает просто наказать Психею за то, что она сделала, и ее ревность может оказаться стрекалом, которое заставит ее забыть о здравомыслии. Твое предостережение от Матери уничтожит такую возможность.
Очень похоже на правду — однако самому ему в голову это не пришло. Жесткие ремни усталости и напряжения, что стягивали его шею и плечи, ослабли. Дионис поднял голову, немного откинулся — но не настолько, чтобы руки Ариадны соскользнули с его шеи, внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Избранница, во время нашей разлуки я натворил много зла.
— Возможно.
Ариадна ласково улыбнулась ему, ощущая, как туман серебристых лепестков превращается из сдерживающей гнев стены в уютное одеяло и укутывает Диониса с головы до пят. Он, должно быть, тоже почувствовал это, потому что глубоко вздохнул и выпрямился в кресле. Ариадна тихонько сняла руки с его плеч и снова сжала ладонями его пальцы.
— Но тебе не станет лучше от сокрушений о прошлом, — продолжила она. — Как и от мыслей, что и как можно исправить. Ты слишком устал. Идем, господин мой, любовь моя. Идем, ложись в мою постель и отдыхай. Завтра утром мы обсудим, что было сделано, что можно изменить, а что — исправить.
Ее саму поразили слова, слетевшие с ее языка. Она, простая смертная, говорит богу, что рассудит его отношения с почитателями? Но он совершенно не рассердился. Если выражение его лица и изменилось, то на нем проступили лишь облегчение и освобождение от забот. Ариадна поднялась, тихонько потянула Диониса за руку, и тогда он тоже встал.
Они стояли совсем рядом. Дионису вдруг захотелось теснее прижать ее к себе... Он чувствовал себя готовым на большее, чем просто отдых в постели. Но рука, что обнимала его талию, была маленькой и по-детски тонкой, а доверчиво поднятое к нему лицо оставалось где-то на уровне его плеча. Она слишком юна, он не может спать с ребенком.
Он позволил ей отвести себя в спальню и откинуть с постели покрывала, чтобы он мог лечь. От них пахло ее благовониями. Закрывая глаза, он вспомнил, как ее груди приподнимали платье, как обрисовывались под ним бедра... но лишь на миг — а потом погрузился в сон.
Несколько раз за ночь Дионис ощущал, что он не один в постели — но в этом не было ничего необычного, и он не просыпался, просто устраивался поудобнее. Но когда утром свет защекотал ему веки, а холодный металл изножья напомнил, что ложа смертных несколько короче лож олимпийцев, он все-таки проснулся.
Первым, что он увидел, была черная статуэтка в нише на противоположной стене.
— Ты нашла Ее! — таким возгласом встретил он вошедшую Ариадну.
Его вовсе не удивило, что она знала о его пробуждении. То, что их связывало, исходило от нее, и — он теперь понимал это — когда оно исчезало, то оставляло по себе пустоту, которая добавляла страданий ему и предостерегала ее.
— Да, — с волнением кивнула Ариадна. — Ее замотали в тряпье, сунули в старый ларец и убрали в самую глубину кладовки... Почему, господин? Кто мог так поступить с образом Матери — к тому же столь прекрасным?
— Скорей всего — та, что заняла место моей жрицы. В ней не было духа Матери. Возможно, образ будил в ней какие-то страхи или чувства, которые были ей не нужны... — Дионис улыбнулся. — Ну и вопросы у тебя! Откуда мне знать?
Словно не слыша его последнего восклицания, Ариадна улыбнулась в ответ и сказала:
— Купальня готова, господин.
Он выскочил из постели, потянулся, разминая затекшие ноги, ощутил едкий запах... и понял, что проспал всю ночь в тунике, пропитавшейся запахами его вчерашней спешки и страхов. Стащив ее и швырнув на пол, Дионис вспомнил, как пожелал вчера вечером Ариадну, и взглянул на нее повнимательнее.
В отличие от других народов критян не смущала нагота. Ариадна смотрела на него с искренним восторгом, по-прежнему улыбаясь — но она была не выше ребенка и в лице ее он не заметил ни намека на желание. А потом восторг ее сменился выражением легкой озабоченности.
— Ох, ты снова весь исцарапан... Я принесу бальзам.
Дионис расхохотался.
— Раны неглубоки. Это все Афродитины детки. Она и Эрос столь прекрасны, что взрослые слуги начинают пылать неподобающими страстями. Вот Афродита и вышла из положения — берет себе в услужение детей, которые уже в том возрасте, чтобы видеть разницу между мужчиной и женщиной, но еще не в том, чтобы ее ощущать. Они обожают ее, конечно — она самая добрая из хозяек, к тому же любит детей.
— Любит детей! — Ариадна тоже засмеялась. — Как я рада это слышать! Я всегда боялась ее — ее жрицы требовали малышей, а потом их никто больше не видел.
— Поверь мне, они счастливы и под хорошим присмотром, им живется лучше, чем жилось бы с родителями. — Он вдруг осекся и улыбнулся: — Не хочешь отправиться со мной на Олимп? Я свожу тебя к Афродите, и ты сама увидишь маленьких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108