— Ридна! — ревел он.
Геспер рухнула на пол в глубоком обмороке. Ариадна и сама чувствовала себя не очень уверенно. Минотавр еще больше вырос, а бычья голова выглядела теперь грубее и какой-то более звериной. И что еще хуже — он не был больше чистым, с блестящей расчесанной гривой и вызолоченными рогами, созданием, облаченным в расшитый золотом килт и изукрашенный камнями нагрудник. Нагрудник пропал, позолота с рогов большей частью облезла. Шерсть была спутана, килт изорван и замаран мочой и испражнениями. Ногти превратились в длинные кривые когти. И он вонял.
— Ридну — помню, — выговорил он, протягивая руку, чтобы коснуться ее.
Он смотрел вниз, на Ариадну, и взгляд его упал на собственную руку. Затем он перевел его на тусклую спутанную шерсть, а потом, словно очнувшись, медленно оглядел всего себя.
— Минотавр, — выдохнула Ариадна.
— Не бог! — прорычал он. — Сифа врет. Минотавр не бог. Зверь! Зверь! Ридна... Ридна! Помогай Минотавру!
— Я помогу, милый, помогу, — всхлипнула она. — Пойдем в твои покои, и я расчешу и искупаю тебя.
Она потянулась к его руке и шагнула к нему — как вдруг он взревел:
— Мой! Л-рринт мой! — и кинулся на нее. Отшатнувшись, Ариадна споткнулась о простертое тело Геспер и упала, избежав удара, с криком:
— Ридна! Я Ридна!..
Минотавр сделал шаг назад, еще один...
— Ридну не трогать. Люблю Ридну... — Он почти скулил. — Не пом... ню... Зверь — н-не пом... нит... — Он стоял, глядя на нее сверху вниз, глаза его мерцали, губы подергивались, то скрывая, то обнажая клыки, потом вдруг повернулся и побежал прочь, выкрикивая на бегу:
— Ридну не ем! Люблю Ридну!..
«Аноикодомо апатэ», — выдохнула между всхлипов Ариадна. Теперь она была уверена: Минотавр не отыщет их.
Она опасалась, что Геспер, увидя зверя, разуверится в своем боге и не пожелает служить ему, так что сначала постаралась справиться с собственными отвращением и ужасом, а уж потом привела ее в чувство. Оказалось, однако, что девушка не разглядела ничего, кроме огромной темной фигуры. Страх и восторг подкосили ее прежде, чем настигло разочарование. Когда они были уже в безопасности во дворе храма, она сказала Ариадне, что вызывать Бога-Быка было ошибкой с ее стороны.
— Смертные слабы. Они недостойны видеть бога. Ты слишком горда и дерзка. Я буду лучшей жрицей и никогда не оскорблю его.
Ариадна не стала говорить, что никогда не была жрицей Бога-Быка, — как и того, что видит создание, куда более близкое к богу, чем Минотавр, каждый вечер, и настолько дерзка, что ужинает с ним, играет и отвечает насмешками на его поддразнивания. Она просто кивнула и согласилась. И, строго-настрого наказав жрецам и жрицам Бога-Быка немедля доложить ей, если Геспер вдруг не вернется в свои покои, постаралась больше не думать о Минотавре — кроме, разумеется, тех редких случаев, когда она общалась с Геспер.
Но до конца забыть о нем ей все же не удалось. «Помоги Минотавру» — просил он. Слезы медленно текли по ее лицу. Ей было нечем помочь ему. Как всегда, Дионис Видел правду, когда говорил ей, что не только ради других, но ради себя же самого несчастное создание должно умереть. Ариадна отерла слезы. Оплакивать Минотавра поздно. Единственное, что она может сделать, — молиться, чтобы Геката оказалась права, заклинание со временем развеялось и ее несчастный сводный брат освободился от своих мук.
Тем временем восторженный угар военных приготовлений достиг высшей точки — да там и остался. В последний день месяца вершины лета Минос вывел свой флот в море — по направлению к Афинам. Ариадна не запрещала никому покидать святилище, так что юные младшие жрецы, охваченные тем же патриотическим пылом, что и все остальные, побежали вниз, чтобы влиться в толпу жителей Кносса, заполонившую причалы и обращенные к гавани склоны гор. Народ выкрикивал здравицы; кое-кто из женщин молился, просил даровать уплывшим удачу.
Ариадны среди них не было. Ее не терзали ни страхи, ни сомнения в победоносном возвращении Миноса. Дионис всегда Видел правду — если только мог понять, что Видит, и если не вмешивалась иная — высшая — сила. Пасифаи тоже не было ни среди провожающих, ни среди молельщиц. Она, как сообщила сестре Федра, по-прежнему оставалась в древнем святилище. Туда приносят еду, убирают объедки и нечистоты — но саму царицу, с тех пор как она, скуля «Потеряла...», сползла на пол, не видел никто.
Летние заботы заполняли дни — рыхление, прополка, сбор ранних фруктов. Ариадна медленно исцелялась от скорби по Ан-дрогею и от кошмарного падения Минотавра. Когда Бог-Бык перестал появляться на троне, никакие ужимки его жриц и жрецов уже не могли собрать в храме те огромные толпы, что некогда являлись туда. И правители Кносса теперь не заставляли народ верить и приносить жертвы. Минос уплыл на войну. Пасифая, казалось, вообще отделила себя от жизни Кносса. Тем не менее кисти на лозах тяжелели, наливаясь соком, а кожица их, целуясь с солнечными лучами, темнела все больше и больше. Все ждали прекрасного урожая — и отличных вин.
Всё больше и больше даров открыто приносилось в святилище Диониса. Ариадна была занята погружением в стазис портящихся продуктов, разборкой приношений — нужно было отложить то, что выбрал Дионис, и продать ненадобное. Поначалу она делала вид, что озадачена его выбором — большая часть отобранных одежд была более изящной, чем он когда-либо носил, и женственной, а предметы обстановки — мельче и тоньше в отделке, чем подошло бы ему.
В конце концов, однако, Ариадне надоело изображать слепую, и пришлось признаться самой себе, что выбирает он вещи для женщины. Раздражение вырвалось на волю, и она принялась горько упрекать Диониса — но ровным счетом ничего не добилась, даже возражений или приказа придержать язык. Дионис хохотал, как безумный, но на упреки не отвечал и ничего не объяснил — только предложил Ариадне прийти на Олимп и посмотреть самой.
— Кроме того, что ты увидишь, куда идут приношения, есть еще множество всего, что я хотел бы тебе показать, — сказал он, искоса поглядывая на нее. — Ты разве не хотела бы увидеть, как работает с металлом Гадес? Это поистине удивительно — он набирает полные пригоршни земли и камней и перетирает их до тех пор, пока меж пальцев его не начнут сыпаться золото и серебро.
— Сыпаться меж пальцев?.. — повторила Ариадна. — Он воистину бог. И он не обжигает рук?
— Нет, он не обжигается, когда камень раскаляется по его воле, но это не делает его богом. Я видел, как он обжигает язык о горячую еду или питье. С другой стороны — он не может разогреть еду или сжечь кого-нибудь, даже если пожелает того. Ему подвластны металл и камень — то, что имеет отношение к земле, ибо его Дар — повелевать землей.
— Я знаю, он помогал тебе строить дом на Олимпе, и ты говорил, что ходишь с ним на охоту, но разве Нижний Мир не.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108