Увидя, что он один, Жильберт равнодушно пожал плечами и стал прохаживаться взад и вперёд, перечитывая письмо по несколько раз. Оно было очень короткое, но заключало в себе достаточно сведений, чтобы дать ему труд приучить мысль к положению, которое не удалось бы выяснить при самом глубоком размышлении. Было бы слишком просто предположить, что Элеонора призвала Беатрису к своему двору с единственной целью вернуть его в Париж. Жильберт воображал себе самые сложные и абсурдные причины для оправдания письма Элеоноры.
Он говорил себе, что, должно быть, ошибся с начала до конца, и королева никогда ничего не испытывала к нему, кроме дружбы, но дружбы более глубокой и более искренней, о которой он сначала и не думал. Он испытывал неизмеримую благодарность к королеве за её страстное желание способствовать его счастью. С другой стороны она знала так же хорошо, как и он, или как он это предполагал, что церковь нелегко согласится на его брак с Беатрисой. Когда же он закрывал глаза и вспоминал сцены, о которых сохранил резкое воспоминание, то тень, леденившая ему сердце в Париже, снова восставала между ним и лицом Элеоноры, и её поцелуи, письмо и намерения становились подозрительными. Затем ему казалось очень странным, что Беатриса покинула дом отца. Арнольд Курбойль всегда её любил, и Жильберту пришла в голову мысль, что его собственная мать сделала её жизнь дома нестерпимой.
Позже он должен был это узнать, что причинило ему окончательное и самое горькое испытание. Тем не менее он не мог разумно сомневаться в словах королевы; очевидно было, что он должен найти Беатрису при французском дворе, и он не колеблясь решил отправиться тотчас же. Это казалось ему единственным возможным шагом, хотя диаметральною противоположным всем добрым решениям, которые ещё недавно порхали, как летние бабочки, в его мечтаниях.
Через день, ранним, прекрасным весенним утром Жильберт и его слуги медленно следовали по пустынной via Lata, потом проехали под Аврелианской аркой, затем мимо мрачной могилы Августа, владений графа Тускулумского и наконец по старинной Фламинивой дороге они въехали в волнистую Кампанию.
X
Июнь расстилался над Италией, как газовый вуаль и гирлянда на голове невесты. Душистое сено сушилось в долинах Тоскании, листья смоковниц покрывали своей тенью водянистые плоды, вырастающие на вьющихся ветках раньше самих листьев и которые народ называет «смоковным цветом», так как настоящие фиги появляются позже. Молодые серебристые побеги оливкового дерева рассыпали снежные цветы, состоящие из маленьких белых звёздочек; жёлтый колючий тёрн ещё цвёл в гористой местности, а красивая смесь диких цветов ослепительных оттенков, похожих на румянец молодой девушки, расцветала на горячем лоне земли.
Рано утром Жильберт ехал по вершине низкого холма, покрытого травой и защищённого с востока от солнца высокими горами. Он пил свежий ароматный воздух, как будто это была райская вода - чудный напиток, возвращающий от смерти к жизни. Он чувствовал в своём сердце глубокое спокойствие; с тех пор, как он не видел более своего отца, он никогда не испытывал такого мирного настроения. Он не понимал, как это случилось, но был уверен, что Беатриса его любит и убежала к французскому двору в надежде найти его там и со дня на день ожидала его приезда. Он также был убеждён, что Церковь не пожелала бы окончательно разлучить его с Беатрисой. Разве не друг ему королева Франции? Она похлопочет об его деле перед папой, который поймёт все, отстранит препятствия. Он думал обо всех этих вопросах и чувствовал, что все его блестящие надежды, как солнце, поднимаются на горизонте.
Достигнув конца хребта, Жильберт остановился, прежде чем спуститься, затем он посмотрел на широкую долину и змеившуюся между деревьями реку, сверкавшую, как серебро на солнце, затем переходившую в темно-синий цвет, а местами в чёрный, как чернила. Белая, широкая и пыльная дорога вела во Флоренцию, следуя извилинам реки. Жильберт снял шляпу, чтобы чувствовать свежесть утра на своём челе и нежное дуновение лета на белокурых волосах. Сидя в седле в глубоком молчании, ему казалось, что он находится в священном месте Божьего собора.
- Божий мир, превосходящий все разумение, - повторил он совсем тихо и почти невольно.
- Теперь, да будет мир Божий со всеми вами. Аминь, - ответил Дунстан.
Но в его голосе было нечто, заставившее Жильберта повернуть голову, он видел на лице этого человека странную улыбку, как будто его что-то развеселило, но в то же время его чёрные глаза, были устремлены на какое-то отдалённое зрелище. Дунстан указал на то, что заметил, и Жильберт тоже стал смотреть туда. Он увидел отдалённое сверкание, медленно приближавшееся к ним и белеющее по дороге, которая тянулась вдоль блестевшей реки.
- Приближающиеся люди приготовились сегодня к сражению, - сказал Жильберт, - так как они все в кольчугах, и их навьюченные мулы идут позади.
- Не вернуться ли нам и не взобраться ли на гору, чтобы дать им проехать? - спросил Дунстан, умевший сражаться, как дикая кошка, но обладавший однако инстинктивной осторожностью этого животного.
- Досадно не видать сражения, - ответил Жильберт.
И он стал спускаться. Тропинка была прорыта в вышину человеческого роста копытами животных, сновавших там веками. Местами она была очень узка, и два вьючных мула с трудом могли там встретиться. Молодые побеги трех или четырехлетнего каштана поднимались зеленой, плотной массой с обеих сторон тропинки, и, время от времени, ореховые ветви, почти соединяя свои широкие листья над дорогой, образовали глубокую, прохладную сень, пропитанную приятным запахом земли и зелени. У подножья горы светлый ручей стекал, капля по капле, в маленький водоём, вырытый путешественниками. Разлившаяся вода образовала из земли и старых сухих листьев чёрную, густую грязь.
Жильберт даль лошади остановиться и напиться; его слуги ждали своей очереди.
- Пст!..
Особенный свист, какой испускают итальянцы с целью привлечь внимание, быстро и ясно раздался из-под низких ветвей орехового кустарника.
Жильберт быстро повернул голову по направлению звука, Показалось смуглое лицо, окаймлённое узким кожаным шлемом, неправильно усеянным ржавыми железными кружками. Затем длинная рука, покрытая такого же рода кольчугой, отодвинула в сторону самые низкие ветви и сделала по направлению, откуда ехал Жильберт, жест рукой, положенной плоско поперёк груди со спрятанным большим пальцем, только слегка двигая его.
- Зачем мне возвращаться? - спросил Жильберт спокойным голосом.
- Потому что… - вполголоса ответил человек с загорелым лицом на грубом итальянском наречии, - потому что мы, пистойцы, ожидаем флорентийцев и не хотим, чтобы здесь были всадники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80