Пока она говорила, её локоть лежал на столе, а маленькая сильная ручка энергично жестикулировала, прикасаясь к рукаву монаха. Воинственная кровь старого герцога текла в жилах королевы, и её голос раздавался, как труба сражения.
Бернар поднял голову и сказал:
- Если бы вы были всегда тем, какая вы в данный момент, и если бы в вашей свите была тысяча таких женщин, королю не требовалась бы другая армия, так как одна вы могли бы встретиться лицом к лицу с сельджуками.
- Как вы думаете, - ответила королева, - что если бы мне пришлось встретиться с ними, то моя храбрость растаяла бы в слезах, по-женски, подобно льду от горячего пара.
Она улыбнулась на этот раз нежно, так как была довольна словами монаха.
- Вам нечего бояться, - продолжала она, прежде чем он успел ответить, - мы будем вести себя не хуже мужчин, и есть пожилые мужчины, которые струсят скорее нас. Но если бы с нами был предводитель воинов, то я не боялась бы. Они сражались бы за короля и проливали бы кровь за Элеонору Гиеньскую, но перенесли бы десять смертей по приказанию…
Она остановилась и устремила глаза на Бернара.
- По чьему? - спросил он, ничего не подозревая.
- Бернара из Клэрво.
Последовало короткое молчание. Затем ясным голосом, раздавшимся издали, как бы во сне, аббат повторил своё собственное имя.
- Бернар из Клэрво… предводитель воинов?.. солдат?.. генерал?..
Он остановился, как бы советуясь с собой.
- Государыня, - сказал он наконец, - я ни генерал, ни солдат. Я монах и духовный человек, как Пётр Отшельник, но совсем не такой, каким он был в подобном деле… Я знаю границы моих сил. Я могу воодушевить людей, сражаться за великое дело, но я не могу вести их на смерть и погибель, как это делал Пётр. Есть особые люди на подобную роль, воспитанные, чтобы управлять мечом, я не умею управлять пером…
- Я не требую, - возразила королева, - чтобы вы руководили отчаянной атакой, ни чтобы вы оставались сидеть в вашей палатке, изучая план истребления укреплённых городов. Вы можете быть иначе нашим предводителем, так как тот, который руководит душами, приказывает телу и живёт в сердцах. Вот почему я умоляю вас идти с нами и помочь нам, так как в некоторых случаях меч стоить менее, чем сто слов, тогда как есть люди, простое слово которых заставляет всех, как одного, вынуть сразу сто мечей.
- Нет, государыня, - ответил аббат, и его тонкие губы сжимались после каждого слова с выражением непоколебимой решимости, - я не пойду с вами. Прежде всего я не способен быть предводителем армии, а затем потому, что я могу лучше употребить остаток моей жизни здесь, чем следуя за вами в лагерях. Наконец, я хотел бы, чтобы эта славная война велась медленно, серьёзно, а не лихорадочно, с безумным фанатизмом, ни тем более легко, как удовольствие и забава, ещё менее с эгоизмом и в надежде на выигрыш! Мои слова ни глубоки, ни учены, ни подобраны, я говорю, как мысли являются в моей голове. Но, благодаря небу, то, что я говорю, побуждает людей действовать скорее, чем они думали бы. Однако, не хорошо, чтобы они были очень взволнованы и возбуждены в продолжение долгой войны, из опасения, чтобы их пыл не погас, как искра, и силы их не упали сразу. Вам нужны не проповедник, а полководец, не слова, а действия. Вы отправляетесь, чтобы создать материал для истории, а не выслушивать проповеди.
- Тем не менее, - сказала королева, - вам следует отправиться с нами, так как, храбрость, которую вы вызвали, ослабеет в массе крестоносцев, наши действия будут слабы без энергии. Надо, чтобы вы отправились с нами.
- Я не могу, - ответил Бернар.
- Вы не можете? - спросила Элеонора. - Я повторяю вам, что это необходимо.
- Нет, государыня, нет.
Долго они оставались в молчании лицом к лицу: королева самонадеянная, дрожащая, решившаяся заставить его подчиниться своей воле; Бернар не менее упорный в своём решении, со всем пылом убеждения, какое он вносил во все вопросы суждения или политики.
- В случае несогласия кто нас примирит? - снова заговорила королева. - Если люди потеряют веру в дело, которое они хотят отстаивать, и сделаются алчными до дурных дел, могущих встретиться на пути, кто их исправит?
Аббат понурил голову с печальным видом и избегал встречаться глазами с королевой, так как чувствовал, что она права.
- Когда армия потеряла веру, - сказал он, - она уже побеждена. Когда Атлант наклонился, чтоб поднять золотые яблоки, то он погиб.
- Когда любовь умирает, - возразила королева, как бы комментируя, - презрение и ненависть занимают её место.
- Подобная любовь исходит из ада, - сказал Бернар, внезапно взглянув ей в лицо, так что она покраснела.
- Но, - возразила она с ненавистью, - это любовь мужа и жены.
Святой человек взглянул на неё ещё пристальнее и печальнее, так как знал, что она хочет этим сказать, и предвидел конец.
- Люцифер возмущается против закона, - сказал он.
- Меня это не удивляет, - возразила королева с жёстким смехом. - Он возмутился против брака. Любовь - настоящая вера… брак же - только догмат.
Она опять засмеялась.
Бернар почувствовал лёгкую дрожь, как будто он ощутил настоящую боль. Он знал Элеонору совсем ребёнком и, однако, никогда не мог привыкнуть к её грубым выражениям. Это был человек, легче оскорблявшийся в своей эстетической впечатлительности, чем обижавшийся на злобу мира, который он хорошо знал. Для него Бог был не только велик, но и прекрасен. Природа, как утверждали некоторые богословы, была жестока, дурна, ненавистна, но она никогда не была, по его мнению, груба и гнусна, и её красота трогала Бернара против его воли. Как в его глазах женщина могла быть виновна, и её грехи могли бы казаться ужасными, но все-таки она была женщина, создание хрупкое, изящное и нежное, даже в своей злобе. Но женщина, которая может говорить с такой горечью и грубостью о своём браке, поразила его, как очень дурное и горестное зрелище, как грубый, фальшивый звук, причинявший боль каждому нервному фибру тела.
- Государыня, - сказал он тихим голосом, спокойно и холодно, - я не думаю, чтобы вы были в состоянии искупления, которое позволило бы вам нести крест для вашего блага.
Элеонора подняла голову и посмотрела на него свысока, прищурив веки в то время, как её глаза сделались жёстки и проницательны.
- Вы не мой исповедник, - возразила она. - Ведь вы не знаете, может быть, мне было предложено отправиться на поклонение в Святую Землю. Это - общее покаяние.
И в третий раз она принялась смеяться.
- Общее покаяние! - воскликнул с огорчением монах. - Вот до чего дошли в нынешнее время. Человек убивает соседа во время ссоры и отправляется в Иерусалим очищаться от пролитой крови, как будто взял рецепт от врача для исцеления от ничтожной болезни. Поклонение святым местам - врачебное средство, молитва - лекарство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80