Повторять часто акт сокрушения или перебрать чётки двенадцать раз в полдень - лекарство для больной души.
- Так что же? - спросила она.
- Что же? - ответил Бернар. - В крестовом походе нет веры.
- Вот чего я опасаюсь, - ответила Элеонора. - Вот почему я прошу вас отправиться с нами. Вот отчего король неспособен руководить людьми без вас. А вы все-таки не хотите идти.
- Нет, - возразил он. - Я этого не хочу.
- Вы всегда обманываете мои ожидания, - сказала королева, вставая и пустив в ход оружие, к которому обыкновенно прибегают женщины, как к последнему средству. - Вы встали впереди всех и не хотите предводительствовать. Вы возбудили у людей желание подвигов, а сами не хотите их исполнить. Вы представляете их идеал, в который сами не верите, и мирно возвращаетесь в Клервосское аббатство, предоставляя людям самим выходить из затруднений в опасности и нужде. И если доверчивая женщина приходит к вам с отягчённой совестью, вы говорите ей, что она не в состоянии заслужить прощение. Вероятно легко быть, таким образом, великим человеком.
Она стала удаляться, произнося эти последние слова, и сошла с возвышения на пол. Громадная несправедливость её суждения сделала лицо Бернара холодным и суровым, но он ничего не ответил на эти слова, зная, что это бесполезно. У неё, может быть, только у неё одной из всех женщин было нечто неуловимое. Он мог её сожалеть, мог прощать, мог просить за неё… но не мог говорить с ней, как с другой женщиной.
Много раз, прежде чем она достигла двери, он хотел её вернуть и старался найти в своём уме и в сокровищнице своего сердца слова, способные тронуть её. Но тщетно: пока она находилась перед его глазами, их души были оледенелыми. Её рука коснулась занавеса, чтобы выйти, и она в последний раз взглянула на него.
- Вы не хотите идти с нами? - спросила она. - Если мы не будем иметь успеха, мы сложим всю вину на вас; если мы перессоримся и обратим оружие друг против друга, - грех будет на вас; если наши армии потеряют храбрость, будут рассеяны и разрезаны на куски, - их кровь падёт на вашу голову; но если мы будем победителями, - прибавила она, выпрямляясь во весь рост, - честь нашей победы будет относиться к нам одним, а не к вам.
Занавес упал позади неё, когда она произнесла последние слова, оставив аббата в невозможности отвечать. Но она не произвела впечатления, так как Бернар не был человеком, которого озабочивала бы угроза. Когда она ушла, его лицо сделалось печально и спокойно; затем подумав, он взялся за перо, которое лежало возле страницы, наполовину исписанной.
Королева прошла из внешнего зала в прихожую, закутываясь в свой плащ. Её губы были сжаты, а глаза выражали жестокость, так как она обманулась в своих ожиданиях. Желание услышать слова Бернара, убеждение, что он должен следовать за армией, не были единственной целью её прихода. Она стремилась вернуть то сильное впечатление, под властью которого была в полдень и взяла крест, а женщина, обманутая в своих чувствах и желаниях, опаснее и злее сильного мужчины, обманутого в своих ожиданиях.
Она пришла к Бернару одна. Более, чем какая-либо женщина, она ненавидела, чтобы за ней следовали придворные, и наблюдали низшие лица, когда она желала остаться одна. Уверенная в себе и храбрая без преувеличения, она часто спрашивала себя, не приятнее ли быть мужчиной, чем даже самой красивой женщиной в свете, какой была она.
Она остановилась на минуту в прихожей, накинула капюшон плаща на голову и полузакрыла лицо. Наружная дверь была приоткрыта; единственный светильник, наполненный оливковым маслом и висевший посреди свода, бросал слабый свет в темноте. Пока Элеонора накидывала капюшон и почти бессознательно устремляла глаза в темноте, слабый блеск стали сверкнул во мраке. Этот блеск исчезал и снова появлялся, так как с наружной стороны двери прохаживался взад и вперёд мужчина, ожидая кого-то. Королева хоть и желала прийти одна к монаху, но у неё не было никакой причины прятаться; она сделала два шага к порогу, совершенно открыла половинку двери и высунулась.
Человек остановился и не торопясь повернул голову, в это время на него упал свет. Его глаза обратились к королеве, тёмный абрис которой выделился на светлом фоне, освещённом извне. Она немного вздрогнула, как бы желая скрыться; затем заговорила нервным тоном вполголоса, несколько смущённая этим присутствием, на которое она не рассчитывала.
- Что это? - спросила она. - Зачем вы здесь?
- Потому что я знал, ваше величество, - ответил спокойно Жильберт, - что вы здесь.
- Вы это знали, - спросила королева. - Каким образом?
- Я видел вас… я следовал за вами.
Королева чувствовала под своим капюшоном, как горячая волна крови прилила к её лицу. Жильберт остановился перед дверью и таким образом представлял прекрасное зрелище при свете, падавшем от светильника. Он был бледен, но не такой, как Бернар, худощавый: это была сильная, крепкая худоба молодости, а не поста и аскетической жизни; он был серьёзен, но не печален, энергичен, но не вдохновлён, а его лицо было скорее благородно, чем красиво. Элеонора любовалась им несколько минут, прежде чем продолжала допрос.
- Вы следовали за мной, - сказала она. - Зачем?
- Чтобы добиться от вашего величества одного слова.
- Ответа на вопрос, который вы задали мне сегодня? - спросила она.
- Да.
- Разве это так спешно? - заметила Элеонора. Королева слегка засмеялась, а Жильберт вздрогнул от удивления.
- Ваше величество, - возразил он, - писали мне так настойчиво…
- Так вы любопытны, только благодаря повиновению? - сказала королева. - Мне это нравится. Вы будете вознаграждены. Но я изменила мнение. Если бы надо было написать письмо вновь, я не написала бы его.
- Это было письмо друга, - возразил Жильберт. - Разве вы хотите от него отречься?
Лицо Жильберта выражало неизмеримое разочарование. В своём томительном беспокойстве он приблизился к Элеоноре и опёрся рукой на косяк двери. Королева отстранила его и улыбнулась.
- Разве оно было такое дружественное? - спросила она. - Я не помню… Но я это сделала ненамеренно.
- Государыня, - сказал Жильберт. - Какое же ваше намерение?
Голос молодого человека был решительный и немного холодный.
- О! - воскликнула королева. - Я совершенно его забыла. Она ещё раз слегка засмеялась и наклонила голову.
- Если ваше величество, - возразил Жильберт, - нуждались во мне, может быть, я понял бы это. Беатрисы здесь нет. Я рассматривал сегодня каждую из ваших дам, я искал во всех рядах… её не было. Я спрашивал вас, где была она, но вы не пожелали мне ответить и разгневались…
- Я разгневалась!.. Вы бредите?.. - воскликнула королева.
- Я думал, что вы разгневались, потому что изменились в лице и не хотели более со мной говорить.
- Вы не правы. Только дурак может разгневаться, благодаря своему незнанию, - сказала королева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
- Так что же? - спросила она.
- Что же? - ответил Бернар. - В крестовом походе нет веры.
- Вот чего я опасаюсь, - ответила Элеонора. - Вот почему я прошу вас отправиться с нами. Вот отчего король неспособен руководить людьми без вас. А вы все-таки не хотите идти.
- Нет, - возразил он. - Я этого не хочу.
- Вы всегда обманываете мои ожидания, - сказала королева, вставая и пустив в ход оружие, к которому обыкновенно прибегают женщины, как к последнему средству. - Вы встали впереди всех и не хотите предводительствовать. Вы возбудили у людей желание подвигов, а сами не хотите их исполнить. Вы представляете их идеал, в который сами не верите, и мирно возвращаетесь в Клервосское аббатство, предоставляя людям самим выходить из затруднений в опасности и нужде. И если доверчивая женщина приходит к вам с отягчённой совестью, вы говорите ей, что она не в состоянии заслужить прощение. Вероятно легко быть, таким образом, великим человеком.
Она стала удаляться, произнося эти последние слова, и сошла с возвышения на пол. Громадная несправедливость её суждения сделала лицо Бернара холодным и суровым, но он ничего не ответил на эти слова, зная, что это бесполезно. У неё, может быть, только у неё одной из всех женщин было нечто неуловимое. Он мог её сожалеть, мог прощать, мог просить за неё… но не мог говорить с ней, как с другой женщиной.
Много раз, прежде чем она достигла двери, он хотел её вернуть и старался найти в своём уме и в сокровищнице своего сердца слова, способные тронуть её. Но тщетно: пока она находилась перед его глазами, их души были оледенелыми. Её рука коснулась занавеса, чтобы выйти, и она в последний раз взглянула на него.
- Вы не хотите идти с нами? - спросила она. - Если мы не будем иметь успеха, мы сложим всю вину на вас; если мы перессоримся и обратим оружие друг против друга, - грех будет на вас; если наши армии потеряют храбрость, будут рассеяны и разрезаны на куски, - их кровь падёт на вашу голову; но если мы будем победителями, - прибавила она, выпрямляясь во весь рост, - честь нашей победы будет относиться к нам одним, а не к вам.
Занавес упал позади неё, когда она произнесла последние слова, оставив аббата в невозможности отвечать. Но она не произвела впечатления, так как Бернар не был человеком, которого озабочивала бы угроза. Когда она ушла, его лицо сделалось печально и спокойно; затем подумав, он взялся за перо, которое лежало возле страницы, наполовину исписанной.
Королева прошла из внешнего зала в прихожую, закутываясь в свой плащ. Её губы были сжаты, а глаза выражали жестокость, так как она обманулась в своих ожиданиях. Желание услышать слова Бернара, убеждение, что он должен следовать за армией, не были единственной целью её прихода. Она стремилась вернуть то сильное впечатление, под властью которого была в полдень и взяла крест, а женщина, обманутая в своих чувствах и желаниях, опаснее и злее сильного мужчины, обманутого в своих ожиданиях.
Она пришла к Бернару одна. Более, чем какая-либо женщина, она ненавидела, чтобы за ней следовали придворные, и наблюдали низшие лица, когда она желала остаться одна. Уверенная в себе и храбрая без преувеличения, она часто спрашивала себя, не приятнее ли быть мужчиной, чем даже самой красивой женщиной в свете, какой была она.
Она остановилась на минуту в прихожей, накинула капюшон плаща на голову и полузакрыла лицо. Наружная дверь была приоткрыта; единственный светильник, наполненный оливковым маслом и висевший посреди свода, бросал слабый свет в темноте. Пока Элеонора накидывала капюшон и почти бессознательно устремляла глаза в темноте, слабый блеск стали сверкнул во мраке. Этот блеск исчезал и снова появлялся, так как с наружной стороны двери прохаживался взад и вперёд мужчина, ожидая кого-то. Королева хоть и желала прийти одна к монаху, но у неё не было никакой причины прятаться; она сделала два шага к порогу, совершенно открыла половинку двери и высунулась.
Человек остановился и не торопясь повернул голову, в это время на него упал свет. Его глаза обратились к королеве, тёмный абрис которой выделился на светлом фоне, освещённом извне. Она немного вздрогнула, как бы желая скрыться; затем заговорила нервным тоном вполголоса, несколько смущённая этим присутствием, на которое она не рассчитывала.
- Что это? - спросила она. - Зачем вы здесь?
- Потому что я знал, ваше величество, - ответил спокойно Жильберт, - что вы здесь.
- Вы это знали, - спросила королева. - Каким образом?
- Я видел вас… я следовал за вами.
Королева чувствовала под своим капюшоном, как горячая волна крови прилила к её лицу. Жильберт остановился перед дверью и таким образом представлял прекрасное зрелище при свете, падавшем от светильника. Он был бледен, но не такой, как Бернар, худощавый: это была сильная, крепкая худоба молодости, а не поста и аскетической жизни; он был серьёзен, но не печален, энергичен, но не вдохновлён, а его лицо было скорее благородно, чем красиво. Элеонора любовалась им несколько минут, прежде чем продолжала допрос.
- Вы следовали за мной, - сказала она. - Зачем?
- Чтобы добиться от вашего величества одного слова.
- Ответа на вопрос, который вы задали мне сегодня? - спросила она.
- Да.
- Разве это так спешно? - заметила Элеонора. Королева слегка засмеялась, а Жильберт вздрогнул от удивления.
- Ваше величество, - возразил он, - писали мне так настойчиво…
- Так вы любопытны, только благодаря повиновению? - сказала королева. - Мне это нравится. Вы будете вознаграждены. Но я изменила мнение. Если бы надо было написать письмо вновь, я не написала бы его.
- Это было письмо друга, - возразил Жильберт. - Разве вы хотите от него отречься?
Лицо Жильберта выражало неизмеримое разочарование. В своём томительном беспокойстве он приблизился к Элеоноре и опёрся рукой на косяк двери. Королева отстранила его и улыбнулась.
- Разве оно было такое дружественное? - спросила она. - Я не помню… Но я это сделала ненамеренно.
- Государыня, - сказал Жильберт. - Какое же ваше намерение?
Голос молодого человека был решительный и немного холодный.
- О! - воскликнула королева. - Я совершенно его забыла. Она ещё раз слегка засмеялась и наклонила голову.
- Если ваше величество, - возразил Жильберт, - нуждались во мне, может быть, я понял бы это. Беатрисы здесь нет. Я рассматривал сегодня каждую из ваших дам, я искал во всех рядах… её не было. Я спрашивал вас, где была она, но вы не пожелали мне ответить и разгневались…
- Я разгневалась!.. Вы бредите?.. - воскликнула королева.
- Я думал, что вы разгневались, потому что изменились в лице и не хотели более со мной говорить.
- Вы не правы. Только дурак может разгневаться, благодаря своему незнанию, - сказала королева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80