Дело в том, что отшельник предпочитал наблюдать людей со стороны, как явления природы — весну или дождь. Единственной в деревне, для кого он делал исключение, являлась Шарина — к ней он относился как к человеку, может, даже как к личности.
Прекрасные светлые волосы Шарины в сочетании с серыми глазами отличали ее от остальных односельчан, в том числе и от родителей. Возможно, именно из-за этого она чувствовала себя чужестранкой в родной деревне, где прожила всю жизнь за исключением первых недель. Особое отношение Ноннуса дарило девушке такое же успокоение, как прикосновение знакомой ночной сорочки, когда, бывает, среди ночи очнешься от кошмара.
Дорога изгибалась, чтобы дальше снова соединиться с Гуртовой дорогой возле брода Хафнера. Однако ею никто не пользовался с иной целью, как повидать Ноннуса — практически вообще никто не пользовался. По обочинам дороги стояли заросли ежевики, которые время от времени цеплялись за подол Шарины. Она поспешно освобождалась и бежала дальше. Девушка знала: от ее проворства может зависеть жизнь человека.
Ноннус прослыл в общине целителем. Бабушка Халла рассказывала, что он появился неизвестно откуда за несколько лет до того, как в деревню вернулась Лора с мужем-чужаком и новорожденными двойняшками.
— Нам он показался похожим на бандита, — любила говаривать бабушка, — но тогдашний бейлиф был такой же пустышкой, как нынешний Катчин. Никому не хватило духу протестовать, когда этот парень заграбастал себе местечко у излучины ручья. Когда сын Тревина ор-Цезала сломал ногу — тот самый мальчишка, который умер на следующий год от лихорадки, — так вот, он услышал его визг и поставил ему кость на место, тютелька в тютельку. Вот так мы и узнали, что он святой отшельник. Хотя если вы меня спросите, я скажу — он и по сей день выглядит как бандит.
Все знали — бабушка Халла любит рассказывать обо всем на свете, не дожидаясь расспросов. То есть любила, напомнила себе Шарина. Царствие ей небесное, старушка померла пять лет назад. Соседи обратили внимание на то, что очаг у нее несколько дней как не топится, и обнаружили тело в постели.
Даже Шарине трудно было воспринимать Ноннуса как праведника, хотя она-то видела площадку перед самодельным алтарем Госпожи. Отшельник вырезал ее изображение на сосне и так часто преклонял там колени, что земля утрамбовалась до твердости камня. Помимо молитв, Ноннус занимался охотой, рыбалкой и собственным садом. Этого ему хватало. Конечно, при случае он принимал овощи и фрукты или кус копченой свинины в качестве платы за свои труды, но, по правде говоря, отшельник был вполне самодостаточным человеком: подобно белке, он сам обеспечивал себе пропитание.
Священнослужители Госпожи и ее супруга Пастыря раз в год проводили обход округа с целью сбора десятины. Ноннус никогда с ними не пересекался. Он напоминал сторожевого пса — всегда бдительный и прямой, как полет его коротких деревянных дротиков, всегда настигающих добычу.
Там, где от окружной дороги ответвлялась тропинка к хижине отшельника, на шнурке из ивовой лозы висела пара палок-трещоток. Шарина задержалась, чтобы извлечь из них условный стук.
— Ноннус! — позвала девушка. — Мой брат подобрал женщину на берегу моря. Ей нужна твоя помощь.
Чтобы пробраться к хижине, нужно было сначала спуститься в глубокий овраг, а затем снова вскарабкаться на крутой склон. Шарина проделала этот нелегкий путь, цепляясь за могучие корни бука, росшего у противоположной кромки оврага.
Если посетитель не позаботился дать знать о своем приходе при помощи трещотки, Ноннус все равно встречал его у порога. С той только разницей, что в этом случае у него в руках были дротики: три — в левой, а четвертый наизготовку — в правой. Никто в селении не мог похвастать, что застал Ноннуса врасплох.
Отшельник появился в дверях низенькой хижины уже с посохом и плетеной корзинкой, в которой носил свои снадобья.
— Кости сломаны, дитя мое? — обратился он с вопросом к Шарине. Его приветственная улыбка наводила на мысль о кривом корне вереска.
Ноннус был невысок ростом, даже ниже Шарины, и отнюдь не атлетического сложения. Седина уже посеребрила его волосы, а еще больше — бороду. Если бы девушку спросили о возрасте отшельника, она дала бы ему лет сорок или больше. Хотя трудно сказать, что еще, кроме седины, позволяло предположить столь почтенный возраст.
Ноннус обмотал ремешок своей корзинки вокруг посоха и закинул последний на плечо. Его скроенная из целого куска черная шерстяная туника по плотности и колкости напоминавшей накидку из конского волоса.
— Не знаю, Ноннус. — Шарина наконец позволила себе перевести дух. — Гаррик сказал только, что ее выбросило волнами на берег.
Поверх туники отшельник носил водонепроницаемый пояс из ивовой лозы, такой же, как веревка, на которой висели трещотки. К поясу подвешивался длинный тяжелый нож в кованых ножнах — единственная металлическая вещь в его хозяйстве.
— Ну что ж, тебе известно, где растет мой окопник, — произнес отшельник, шагая неуклюжей, шаркающей, но удивительно быстрой походкой впереди девушки. — Ты сможешь вернуться и накопать кореньев для нашей больной, если выяснится, что они потребны.
У самой хижины Ноннус сажал однолетние растения. Многолетние же, равно как и овощи — пастернак, репа, поздний лук, — возделывались на отдельном участке за домом. Несмотря на то, что отшельник обрабатывал свой огород с помощью простой заостренной палки, все у него росло как на дрожжах.
— Ноннус? — обратилась Шарина к удалявшейся спине отшельника. Казалось, что он и не спешил особо — просто не делал ни единого неверного движения. — Ты полагаешь, откуда она? Эта женщина?
— Дитя мое! — Голос отшельника прозвучал как будто издалека. — Я не строю никаких предположений относительно других людей. Вообще никаких.
Его черная угловатая фигура удалялась по тропинке. И надеюсь, никто не будет делать этого в отношении меня, прочитала Шарина безмолвное завершение разговора в его черной спине. Закусив от смущения губу, она последовала за отшельником.
4
Илна ос-Кенсет аккуратно расправила платье незнакомки на специальной подставке для сушки белья, установленной у входа на мельницу. Глядишь, на полуденном солнышке все и высохнет. Взгляд ее задержался на вышитых символах — они напоминали те, что были вырезаны на древних камнях фундамента постоялого двора. Если посмотреть на платье сбоку, то ткань отливала зеленым, но при другом направлении взгляда выглядела голубой. В какой-то момент Илне показалось, что и символы меняются в зависимости от освещения, но эта мысль почему-то ей сильно не понравилась, и девушка постаралась отбросить ее подальше. Вообще по непонятным причинам (вряд ли Илна смогла бы кому-нибудь их объяснить) одеяние незнакомки чересчур занимало ее мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Прекрасные светлые волосы Шарины в сочетании с серыми глазами отличали ее от остальных односельчан, в том числе и от родителей. Возможно, именно из-за этого она чувствовала себя чужестранкой в родной деревне, где прожила всю жизнь за исключением первых недель. Особое отношение Ноннуса дарило девушке такое же успокоение, как прикосновение знакомой ночной сорочки, когда, бывает, среди ночи очнешься от кошмара.
Дорога изгибалась, чтобы дальше снова соединиться с Гуртовой дорогой возле брода Хафнера. Однако ею никто не пользовался с иной целью, как повидать Ноннуса — практически вообще никто не пользовался. По обочинам дороги стояли заросли ежевики, которые время от времени цеплялись за подол Шарины. Она поспешно освобождалась и бежала дальше. Девушка знала: от ее проворства может зависеть жизнь человека.
Ноннус прослыл в общине целителем. Бабушка Халла рассказывала, что он появился неизвестно откуда за несколько лет до того, как в деревню вернулась Лора с мужем-чужаком и новорожденными двойняшками.
— Нам он показался похожим на бандита, — любила говаривать бабушка, — но тогдашний бейлиф был такой же пустышкой, как нынешний Катчин. Никому не хватило духу протестовать, когда этот парень заграбастал себе местечко у излучины ручья. Когда сын Тревина ор-Цезала сломал ногу — тот самый мальчишка, который умер на следующий год от лихорадки, — так вот, он услышал его визг и поставил ему кость на место, тютелька в тютельку. Вот так мы и узнали, что он святой отшельник. Хотя если вы меня спросите, я скажу — он и по сей день выглядит как бандит.
Все знали — бабушка Халла любит рассказывать обо всем на свете, не дожидаясь расспросов. То есть любила, напомнила себе Шарина. Царствие ей небесное, старушка померла пять лет назад. Соседи обратили внимание на то, что очаг у нее несколько дней как не топится, и обнаружили тело в постели.
Даже Шарине трудно было воспринимать Ноннуса как праведника, хотя она-то видела площадку перед самодельным алтарем Госпожи. Отшельник вырезал ее изображение на сосне и так часто преклонял там колени, что земля утрамбовалась до твердости камня. Помимо молитв, Ноннус занимался охотой, рыбалкой и собственным садом. Этого ему хватало. Конечно, при случае он принимал овощи и фрукты или кус копченой свинины в качестве платы за свои труды, но, по правде говоря, отшельник был вполне самодостаточным человеком: подобно белке, он сам обеспечивал себе пропитание.
Священнослужители Госпожи и ее супруга Пастыря раз в год проводили обход округа с целью сбора десятины. Ноннус никогда с ними не пересекался. Он напоминал сторожевого пса — всегда бдительный и прямой, как полет его коротких деревянных дротиков, всегда настигающих добычу.
Там, где от окружной дороги ответвлялась тропинка к хижине отшельника, на шнурке из ивовой лозы висела пара палок-трещоток. Шарина задержалась, чтобы извлечь из них условный стук.
— Ноннус! — позвала девушка. — Мой брат подобрал женщину на берегу моря. Ей нужна твоя помощь.
Чтобы пробраться к хижине, нужно было сначала спуститься в глубокий овраг, а затем снова вскарабкаться на крутой склон. Шарина проделала этот нелегкий путь, цепляясь за могучие корни бука, росшего у противоположной кромки оврага.
Если посетитель не позаботился дать знать о своем приходе при помощи трещотки, Ноннус все равно встречал его у порога. С той только разницей, что в этом случае у него в руках были дротики: три — в левой, а четвертый наизготовку — в правой. Никто в селении не мог похвастать, что застал Ноннуса врасплох.
Отшельник появился в дверях низенькой хижины уже с посохом и плетеной корзинкой, в которой носил свои снадобья.
— Кости сломаны, дитя мое? — обратился он с вопросом к Шарине. Его приветственная улыбка наводила на мысль о кривом корне вереска.
Ноннус был невысок ростом, даже ниже Шарины, и отнюдь не атлетического сложения. Седина уже посеребрила его волосы, а еще больше — бороду. Если бы девушку спросили о возрасте отшельника, она дала бы ему лет сорок или больше. Хотя трудно сказать, что еще, кроме седины, позволяло предположить столь почтенный возраст.
Ноннус обмотал ремешок своей корзинки вокруг посоха и закинул последний на плечо. Его скроенная из целого куска черная шерстяная туника по плотности и колкости напоминавшей накидку из конского волоса.
— Не знаю, Ноннус. — Шарина наконец позволила себе перевести дух. — Гаррик сказал только, что ее выбросило волнами на берег.
Поверх туники отшельник носил водонепроницаемый пояс из ивовой лозы, такой же, как веревка, на которой висели трещотки. К поясу подвешивался длинный тяжелый нож в кованых ножнах — единственная металлическая вещь в его хозяйстве.
— Ну что ж, тебе известно, где растет мой окопник, — произнес отшельник, шагая неуклюжей, шаркающей, но удивительно быстрой походкой впереди девушки. — Ты сможешь вернуться и накопать кореньев для нашей больной, если выяснится, что они потребны.
У самой хижины Ноннус сажал однолетние растения. Многолетние же, равно как и овощи — пастернак, репа, поздний лук, — возделывались на отдельном участке за домом. Несмотря на то, что отшельник обрабатывал свой огород с помощью простой заостренной палки, все у него росло как на дрожжах.
— Ноннус? — обратилась Шарина к удалявшейся спине отшельника. Казалось, что он и не спешил особо — просто не делал ни единого неверного движения. — Ты полагаешь, откуда она? Эта женщина?
— Дитя мое! — Голос отшельника прозвучал как будто издалека. — Я не строю никаких предположений относительно других людей. Вообще никаких.
Его черная угловатая фигура удалялась по тропинке. И надеюсь, никто не будет делать этого в отношении меня, прочитала Шарина безмолвное завершение разговора в его черной спине. Закусив от смущения губу, она последовала за отшельником.
4
Илна ос-Кенсет аккуратно расправила платье незнакомки на специальной подставке для сушки белья, установленной у входа на мельницу. Глядишь, на полуденном солнышке все и высохнет. Взгляд ее задержался на вышитых символах — они напоминали те, что были вырезаны на древних камнях фундамента постоялого двора. Если посмотреть на платье сбоку, то ткань отливала зеленым, но при другом направлении взгляда выглядела голубой. В какой-то момент Илне показалось, что и символы меняются в зависимости от освещения, но эта мысль почему-то ей сильно не понравилась, и девушка постаралась отбросить ее подальше. Вообще по непонятным причинам (вряд ли Илна смогла бы кому-нибудь их объяснить) одеяние незнакомки чересчур занимало ее мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178