– Ишь как зыркает.
– И вправду зыркает, – посмотрев на парня, согласилась Гиздимея. – Что ж... придется и впрямь заковать на ночь... Ох, годы мои годы... Опять кузню разжигать. Сам-то справишься ли?
– Справлюсь, матушка! – Истома едва сдержал рвущееся наружу ликование.
Проводив бабку до избы, кинулся к кузне. Враз раздул мехами огонь в горне, аж упарился. Выглянув, поманил пальцем Вятшу:
– А иди-тко сюда, голубок.
Парень нехотя подчинился, пошел, таща по земле колодку. Наклонив отрока, Истома ловко сковал ему руки, оттолкнул:
– Пшел прочь. Дружка своего пришли, да побыстрее. Промешкает – плетей получит изрядно.
– Не бил бы ты его, Истома. – Вятша оглянулся в дверях. – Издохнет скоро.
– Не бил... – проворчал Мозгляк. – Нешто можно вас не бить? А порядок как же? Ну, чего встал?
С тяжелым сердцем Вятша вышел из кузницы и, медленно переступая закованными в колодку, истертыми в кровь ногами, побрел к землянке. Раздувая меха, Истома Мозгляк с бьющимся сердцем дожидался Порубора. Ну, где же он? Где?
Порубор в это время, споткнувшись, лежал на земле у самой кузницы и, не в силах подняться, беззвучно плакал. Горячие слезы крупными каплями стекали по щекам его и падали в пыль.
Орудовавший у горна Истома, наконец, услыхал рыдания и, выскочив, волоком затащил отрока в кузню.
А в темной землянке вполголоса ругался Вятша. Еще бы – Истома Мозгляк был не так уж не прав, когда намекал ведьме о склонности парня к побегу. И в самом деле, Вятша давно убежал бы, несмотря на ошейник и цепи, будь он один. Вот только колодка сильно смущала. Ну так что колодка? Выбрать момент, перед работой или сразу после, оттолкнуть в сторону Истому, да рвануть куда глаза глядят изо всех сил.
Две вещи останавливали пока Вятшу, одна из них – бабкино черное колдовство – перед глазами до сих пор стояли извивающиеся змеи. Нет, не хотел отрок такой лютой смерти! Другая, вернее, другой – Порубор-отрок. Вот уж он точно не сможет бежать неизвестно куда. А если погоня?
Порубор еле волочит ноги, исхудал весь, иссох, изрыдался, вот-вот помрет. Бросить его? Вятша не ответил бы даже самому себе, почему он не мог поступить так. Даже не помнил, с каких пор привязался к отроку, как к родному, ощущая его своим младшим братом, самым настоящим родичем. Не помнил. Но братом ощущал – точно! И бросить его не мог. Правда, это всего лишь означало, что побег нужно организовать более продуманно, хитро. Вятша даже переговорил на эту тему с Порубором, и тот согласился – ну а что им еще оставалось делать? Загибаться от непосильного труда, работая на колдунью с раннего утра до позднего вечера?
Вятша видел, что друг его – не друг даже, брат! – хорошо понимал это. Видел. Но видел и другое – не выдюжить долгого пути Порубору, слишком уж слаб. Слаб. Слаб, чтоб идти. Раздобыть бы где-нибудь лошадь, – жаль, у колдуньи их нет, одни быки да коровы. На корове же не поедешь? Не поедешь. А если... Плот! Вятша чуть не вскрикнул от радости. Ну, конечно же, плот! Ведь здесь где-то рядом река. Только прихватить с собой инструменты, хотя бы топор, да веревки – связать. А там – вниз по течению, как говорил Порубор – прямиком до Киева. Может, завтра и попробовать? Как пойдут снова на глину... Скорей бы уж Порубор вернулся из кузницы. Пусть сразу спит – копит назавтра силы.
Втащив упавшего парня, Истома посадил его на пол, прислонив спиной к стенке. Легонько похлопал по щекам:
– Жив ли, паря?
Отрок молча качнул головой.
– Матка ошейники расковывать умела, – оглядываясь, тихо сообщил Мозгляк. – Я покажу как. Молот удержать сможешь?
– Попробую, – сглотнув слюну, кивнул Порубор.
– Тогда вставай, не сиди.
– Так, дядько, колодка ж мешает.
– Ништо. Потихоньку иди... во-от.
Взяв раскаленный в горне прут специальными клещами, Истома протянул их парню и положил голову на наковальню, стараясь, чтоб кольцо ошейника пришлось как раз посередине.
– Шпынь видишь?
– Угу.
– Вставляй в него шкворень и бей посильней, да смотри не промахнись!
Порубор так и сделал. Вернее, попытался сделать, только промазал – попал молотом по наковальне и испуганно выронил его из рук прямо на ногу Истоме.
Тот взвыл, но тут же заткнулся, яростно вращая глазами, и, поднявшись, отвесил отроку смачный подзатыльник:
– У, тетеря! Давай еще пытайся... Да смотри у меня!
Со второго раза получилось. Со скрежетом поддавшись, вылетел из пазов ошейника соединительный шкив и, тихонько звякнув, упал возле наковальни.
Сняв ошейник, Истома прислушался – снаружи было тихо. Даже собаки не брехали – был у ведьмы пес, да вот сдох недавно, гнилого мясца сожрав. Аль специально отравил его Корислав, бежать готовясь, – кто теперь знает? Главное – не было пса, и это вселяло хоть какую-то уверенность в задуманном предприятии.
Мозгляк перевел взгляд на отрока, усмехнулся:
– Ну, теперь ты. – Он кивнул на наковальню.
Однако Порубор что-то не очень торопился подставлять шею. Пятясь, глядел недоверчиво карими своими большими глазами.
Истома шел на него с молотом в руках.
– Т-ты... ты что это задумал, дядько? – Отрок взглянул Истоме в лицо, красное от жаркого пламени горна. И в глазах Мозгляка, прищуренных и тоже красных, увидел вдруг свою близкую смерть.
Подойдя ближе, Истома поднял молот... Резко отпрянув в сторону, отрок схватил щипцы с раскаленным шкворнем.
– Не подходи, дядько, – с неожиданной твердостью в голосе глухо произнес он.
Истома замер. Только этого ему еще не хватало... впрочем...
– Не подходить, говоришь? – опуская кувалду, ухмыльнулся он. – Ну, как знаешь. Хочешь ходить в ошейнике – ходи. Жди тогда – позову хозяйку...
Не слушая ответа, Истома выбежал из кузни и исчез в ночном сумраке. Куда направлялся он? Куда-нибудь подальше отсюда. Ошейника – приметы – теперь не было, даже, кажется, без него и дышалось легче. Хорошо, бабка не догадалась вместо ошейника ставить клейма где-нибудь на видном месте, к примеру на лбу иль на щеках. Дура. Впрочем, по здравом размышлении – не такая уж и дура, просто чересчур осторожная. Убьют кого мужики аль она сама – ну, как какой-нибудь заезжий тиун-крючкотворец о трупе прознает? Чей, скажет, мертвяк? Кто убил, да зачем? Ах, тут на нем клеймо имеется? Гиздимея-людица – хозяйка. Угу. А кабальная грамота у этой Гиздимеи есть? Нету? А виру она уплатить не хочет? Ах, не хочет? Тогда на правеж ее, к князю!
Нет, не дурная баба колдунья, себе на уме, хитрая.
Несколько раз упав в темноте, Истома замедлил шаг, но всё же, не останавливаясь, шел дальше, держа путь – как ему казалось – к реке. По ней легче сориентироваться. По уму – надо б было запереть бабку в доме. Но с другой стороны, дом-то ветхий, не северная изба, крыша камышом крыта – и дите малое выберется, закрывай – не закрывай. Ладно, пес с ней, с ведьмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– И вправду зыркает, – посмотрев на парня, согласилась Гиздимея. – Что ж... придется и впрямь заковать на ночь... Ох, годы мои годы... Опять кузню разжигать. Сам-то справишься ли?
– Справлюсь, матушка! – Истома едва сдержал рвущееся наружу ликование.
Проводив бабку до избы, кинулся к кузне. Враз раздул мехами огонь в горне, аж упарился. Выглянув, поманил пальцем Вятшу:
– А иди-тко сюда, голубок.
Парень нехотя подчинился, пошел, таща по земле колодку. Наклонив отрока, Истома ловко сковал ему руки, оттолкнул:
– Пшел прочь. Дружка своего пришли, да побыстрее. Промешкает – плетей получит изрядно.
– Не бил бы ты его, Истома. – Вятша оглянулся в дверях. – Издохнет скоро.
– Не бил... – проворчал Мозгляк. – Нешто можно вас не бить? А порядок как же? Ну, чего встал?
С тяжелым сердцем Вятша вышел из кузницы и, медленно переступая закованными в колодку, истертыми в кровь ногами, побрел к землянке. Раздувая меха, Истома Мозгляк с бьющимся сердцем дожидался Порубора. Ну, где же он? Где?
Порубор в это время, споткнувшись, лежал на земле у самой кузницы и, не в силах подняться, беззвучно плакал. Горячие слезы крупными каплями стекали по щекам его и падали в пыль.
Орудовавший у горна Истома, наконец, услыхал рыдания и, выскочив, волоком затащил отрока в кузню.
А в темной землянке вполголоса ругался Вятша. Еще бы – Истома Мозгляк был не так уж не прав, когда намекал ведьме о склонности парня к побегу. И в самом деле, Вятша давно убежал бы, несмотря на ошейник и цепи, будь он один. Вот только колодка сильно смущала. Ну так что колодка? Выбрать момент, перед работой или сразу после, оттолкнуть в сторону Истому, да рвануть куда глаза глядят изо всех сил.
Две вещи останавливали пока Вятшу, одна из них – бабкино черное колдовство – перед глазами до сих пор стояли извивающиеся змеи. Нет, не хотел отрок такой лютой смерти! Другая, вернее, другой – Порубор-отрок. Вот уж он точно не сможет бежать неизвестно куда. А если погоня?
Порубор еле волочит ноги, исхудал весь, иссох, изрыдался, вот-вот помрет. Бросить его? Вятша не ответил бы даже самому себе, почему он не мог поступить так. Даже не помнил, с каких пор привязался к отроку, как к родному, ощущая его своим младшим братом, самым настоящим родичем. Не помнил. Но братом ощущал – точно! И бросить его не мог. Правда, это всего лишь означало, что побег нужно организовать более продуманно, хитро. Вятша даже переговорил на эту тему с Порубором, и тот согласился – ну а что им еще оставалось делать? Загибаться от непосильного труда, работая на колдунью с раннего утра до позднего вечера?
Вятша видел, что друг его – не друг даже, брат! – хорошо понимал это. Видел. Но видел и другое – не выдюжить долгого пути Порубору, слишком уж слаб. Слаб. Слаб, чтоб идти. Раздобыть бы где-нибудь лошадь, – жаль, у колдуньи их нет, одни быки да коровы. На корове же не поедешь? Не поедешь. А если... Плот! Вятша чуть не вскрикнул от радости. Ну, конечно же, плот! Ведь здесь где-то рядом река. Только прихватить с собой инструменты, хотя бы топор, да веревки – связать. А там – вниз по течению, как говорил Порубор – прямиком до Киева. Может, завтра и попробовать? Как пойдут снова на глину... Скорей бы уж Порубор вернулся из кузницы. Пусть сразу спит – копит назавтра силы.
Втащив упавшего парня, Истома посадил его на пол, прислонив спиной к стенке. Легонько похлопал по щекам:
– Жив ли, паря?
Отрок молча качнул головой.
– Матка ошейники расковывать умела, – оглядываясь, тихо сообщил Мозгляк. – Я покажу как. Молот удержать сможешь?
– Попробую, – сглотнув слюну, кивнул Порубор.
– Тогда вставай, не сиди.
– Так, дядько, колодка ж мешает.
– Ништо. Потихоньку иди... во-от.
Взяв раскаленный в горне прут специальными клещами, Истома протянул их парню и положил голову на наковальню, стараясь, чтоб кольцо ошейника пришлось как раз посередине.
– Шпынь видишь?
– Угу.
– Вставляй в него шкворень и бей посильней, да смотри не промахнись!
Порубор так и сделал. Вернее, попытался сделать, только промазал – попал молотом по наковальне и испуганно выронил его из рук прямо на ногу Истоме.
Тот взвыл, но тут же заткнулся, яростно вращая глазами, и, поднявшись, отвесил отроку смачный подзатыльник:
– У, тетеря! Давай еще пытайся... Да смотри у меня!
Со второго раза получилось. Со скрежетом поддавшись, вылетел из пазов ошейника соединительный шкив и, тихонько звякнув, упал возле наковальни.
Сняв ошейник, Истома прислушался – снаружи было тихо. Даже собаки не брехали – был у ведьмы пес, да вот сдох недавно, гнилого мясца сожрав. Аль специально отравил его Корислав, бежать готовясь, – кто теперь знает? Главное – не было пса, и это вселяло хоть какую-то уверенность в задуманном предприятии.
Мозгляк перевел взгляд на отрока, усмехнулся:
– Ну, теперь ты. – Он кивнул на наковальню.
Однако Порубор что-то не очень торопился подставлять шею. Пятясь, глядел недоверчиво карими своими большими глазами.
Истома шел на него с молотом в руках.
– Т-ты... ты что это задумал, дядько? – Отрок взглянул Истоме в лицо, красное от жаркого пламени горна. И в глазах Мозгляка, прищуренных и тоже красных, увидел вдруг свою близкую смерть.
Подойдя ближе, Истома поднял молот... Резко отпрянув в сторону, отрок схватил щипцы с раскаленным шкворнем.
– Не подходи, дядько, – с неожиданной твердостью в голосе глухо произнес он.
Истома замер. Только этого ему еще не хватало... впрочем...
– Не подходить, говоришь? – опуская кувалду, ухмыльнулся он. – Ну, как знаешь. Хочешь ходить в ошейнике – ходи. Жди тогда – позову хозяйку...
Не слушая ответа, Истома выбежал из кузни и исчез в ночном сумраке. Куда направлялся он? Куда-нибудь подальше отсюда. Ошейника – приметы – теперь не было, даже, кажется, без него и дышалось легче. Хорошо, бабка не догадалась вместо ошейника ставить клейма где-нибудь на видном месте, к примеру на лбу иль на щеках. Дура. Впрочем, по здравом размышлении – не такая уж и дура, просто чересчур осторожная. Убьют кого мужики аль она сама – ну, как какой-нибудь заезжий тиун-крючкотворец о трупе прознает? Чей, скажет, мертвяк? Кто убил, да зачем? Ах, тут на нем клеймо имеется? Гиздимея-людица – хозяйка. Угу. А кабальная грамота у этой Гиздимеи есть? Нету? А виру она уплатить не хочет? Ах, не хочет? Тогда на правеж ее, к князю!
Нет, не дурная баба колдунья, себе на уме, хитрая.
Несколько раз упав в темноте, Истома замедлил шаг, но всё же, не останавливаясь, шел дальше, держа путь – как ему казалось – к реке. По ней легче сориентироваться. По уму – надо б было запереть бабку в доме. Но с другой стороны, дом-то ветхий, не северная изба, крыша камышом крыта – и дите малое выберется, закрывай – не закрывай. Ладно, пес с ней, с ведьмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78