Чего с ним сделать-то?
– После скажу, как сыщешь.
Смолкло все. Торопливые шаги заскрипели по снегу к воротам. Хлопнула дверь.
– Ага, Ермил Кобыла, – выходя из уборной, тихо прошептал Борич. – Значит, не брезгуешь краденым? Хорошо. – Он тихонько засмеялся и, осторожно пройдя по скользкой дорожке, заскрипел широкими ступеньками крыльца. Полускрытый тучами месяц все так же висел в темном ночном небе и, казалось, насмешливо щурился.
Утром Конхобар Ирландец встал рано, еще до восхода. Покричал слугу, потребовал бражки. Тот ломанулся в погреб, да перепутал спросонья, притащил вместо бражки квас. Тоже, конечно, хмельной, но не такой, как бражка. Жаль, вина не было – вино-то Конхобар еще в прошлый месяц все выпил, теперь уж до самого лета без вина, до появления первых гостей заморских. Ну и ладно. Бражка-то ягодная ничуть ведь вина не хуже! Лучше даже – забористей. Совсем одичал с тоски Конхобар Ирландец, скучно ему было… впрочем, не так скучно, как одиноко, вот и гнал от себя нехорошие мысли, топил тоску в вине да браге. Вроде ведь всего в жизни добился, раньше и не мечтал о таком. И все же – одиноко. Скучно. Так ведь и не заснул больше, промаялся до утра – на пару с хмельным квасом. Едва забрезжило, накинув на плечи плащ, вышел на крыльцо, оперся, пошатываясь, на резные перильца. Теплый ветер швырнул в лицо мелкую дождевую пыль, Ирландец с наслаждением вдохнул пропитанный влагой воздух.
– По здрову ли спалось, господине? – поднялся по ступенькам Найден. В чистом кафтанце, весь такой опрятный, причесанный. Конхобару даже стыдно стало своего внешнего вида – туника грязная, борода топорщится дыбом, волосы – патлы.
– Не велеть ли баньку истопить? – улыбнулся, глядя на него, парень. Словно ведь мысли читал, стервец!
Хотел было Ирландец послать его вместе с банькой куда подальше, а потом вдруг посмотрел вдаль, на синий лес, на затянутое разноцветными – бурыми, розовато-желтыми и даже синими – облаками небо, усмехнулся, закашлялся.
– Скажи, – кивнул. – Пускай топят. Забегали, засуетились по двору слуги. Натаскали в баньку дровишек, затопили – черный духовитый дым повалил через щели.
Найден одобрительно смотрел на все это с крыльца: вот, ладно-то! И самому бы помыться неплохо, чай, после хозяина жар останется.
После бани, распаренный и красный, Ирландец уселся за стол. Рука его, уже более не дрожащая, сама собой потянулась к кувшину… Так ведь и не успел дотянуться! Вошел управитель Найден с докладом:
– Человек к тебе, господине.
– Что за человек?
– Грамоту, говорит, знает гораздо!
– Грамотей? – Конхобар оживился. – Зови. Низко кланяясь от самой двери, в горницу бочком вошел мужичонка в крашенном черникой плаще, но с цветным поясом. Узкое морщинистое лицо его прямо-таки источало доброжелательность, темные глаза из-под кустистых бровей внимательно разглядывали хозяина. Слишком внимательно, так, что Ирландец чуть не поперхнулся квасом. Совладав с собой, взглянул строго:
– Грамотей?
– Буквицы ведаю, – с неожиданным достоинством ответил вошедший.
– Звать как?
– Борич. Огнищанин бывший.
– Ведом ли тебе язык людей фьордов?
– О, да, господин, – на том же языке отвечал Борич.
– А земляная наука? – Взяв с очага уголек, Ирландец нарисовал прямо на лавке треугольник. – Чему равны квадраты малых сторон?
Огнищанин усмехнулся:
– Квадрату большей. То доказал еще еллинский ученейший муж Пифагор.
– Верно. – Ирландец довольно похлопал Борича по плечу. – Откуда сие ведаешь?
– Жил когда-то в Царьграде, в рабстве.
– Вот как? И бежал?
– С русью… Те набегом пришли, грех было не воспользоваться.
– Что ж… – Конхобар вновь уселся за стол и громко позвал управителя: – Неси грамоту, Найден, ряд составлять будем.
Ученейший муж, Борич, или, как его прозвали на дворе Ирландца, Огнищанин, оказался человеком нелюдимым, замкнутым, однако дело свое знал и вместе с Конхобаром быстро разобрал все долговые и рядные грамоты, написанные на пергаменте, березовой коре и даже на специально выделанных деревянных дощечках. Дощечки те хранились в амбаре на усадьбе Хельги-ярла, что располагалась не так уж и близко от Ирландца, почти в центре Ладоги-Альдегьюборга. Конхобар не очень-то любил заходить туда в отсутствие ярла – не сложились у него отношения с Сельмой, ну никак не хотели складываться – супруга ярла терпела его только в силу необходимости, разговаривая, презрительно кривила губы. Помнила прошлое, как едва не принес ее Ирландец в жертву кровавым кельтским богам, когда был еще верным адептом Черного друида Форгайла. Много воды утекло с тех пор, другим уже был Ирландец, превратился из помощника друида в одного из самых главных его врагов, но вот как-то не очень доверяла ему Сельма. Ну и пес с ней!
Нарядился к поездке Ирландец. Надел чистую щегольскую тунику, желто-коричневый кафтан без рукавов, с опушкой из бобрового меха и пуговицами из оправленного в серебро сердолика. Накинул на плечи длинный плащ, изумрудно-зеленый, как далекие луга Ирландии, заколол его золотой фибулой в виде неведомого трехкрылого зверя, стянул черные волосы золоченым обручем – так и поехал без шапки, и волосы разметались на ветру, словно крылья ворона. Нарочно не подстригал их Конхобар, следуя здешнему обычаю, в Ирландии короткие волосы издавна носили друиды, а с ними он не хотел иметь ничего общего. Так и явился в усадьбу ярла, холодно кивнул Сельме – та еле ответила на приветствие – и пошел к амбару, прихватив с собой оказавшегося дельным помощником Огнищанина. К полудню разобрались в грамотах… А уж ближе к вечеру засобирался Ирландец в корчму. Как обычно…
Вот и последние холмы перед градом. Заснеженные хмурые ели, устремленные к облакам сосны, ольха – зарослями по всему побережью, с холма вниз – и вот она, Ладога! Мощные деревянные стены, крыши изб на холмах, детинец. И перевоза – вмерзшие в снег лодки. Застучали копыта коней по истончившемуся льду, с шутками да веселым смехом возвращался в город князь-наместник с верной дружиной. Алели щиты, серебром блестели кольчуги, желтое солнце отражалась сияющими искрами в сбруе.
Узнав своих, зашевелились на стенах вой, закричали радостно, приветствуя князя. Открылись широко врата из крепкого, обитого серым железом дуба. Крича, побежали вслед за всадниками ребятишки. Воины ехали не спеша, давая возможность жителям полюбоваться снаряжением и богатой добычей. Первым – на белом коне – Хельги-ярл, молодой, но уже опытный и – как поговаривали все чаще – Вещий. В кольчуге пылало солнце, блестел надвинутый на глаза шлем с позолоченной полумаской, темно-голубой, заколотый изящной золотой фибулой плащ ниспадал на круп коня небрежными складками. Желтовато-белые облака медленно плыли по синему небу, на деревьях весело чирикали воробьи, синицы возились в почерневшем снегу, деля рассыпанное кем-то жито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– После скажу, как сыщешь.
Смолкло все. Торопливые шаги заскрипели по снегу к воротам. Хлопнула дверь.
– Ага, Ермил Кобыла, – выходя из уборной, тихо прошептал Борич. – Значит, не брезгуешь краденым? Хорошо. – Он тихонько засмеялся и, осторожно пройдя по скользкой дорожке, заскрипел широкими ступеньками крыльца. Полускрытый тучами месяц все так же висел в темном ночном небе и, казалось, насмешливо щурился.
Утром Конхобар Ирландец встал рано, еще до восхода. Покричал слугу, потребовал бражки. Тот ломанулся в погреб, да перепутал спросонья, притащил вместо бражки квас. Тоже, конечно, хмельной, но не такой, как бражка. Жаль, вина не было – вино-то Конхобар еще в прошлый месяц все выпил, теперь уж до самого лета без вина, до появления первых гостей заморских. Ну и ладно. Бражка-то ягодная ничуть ведь вина не хуже! Лучше даже – забористей. Совсем одичал с тоски Конхобар Ирландец, скучно ему было… впрочем, не так скучно, как одиноко, вот и гнал от себя нехорошие мысли, топил тоску в вине да браге. Вроде ведь всего в жизни добился, раньше и не мечтал о таком. И все же – одиноко. Скучно. Так ведь и не заснул больше, промаялся до утра – на пару с хмельным квасом. Едва забрезжило, накинув на плечи плащ, вышел на крыльцо, оперся, пошатываясь, на резные перильца. Теплый ветер швырнул в лицо мелкую дождевую пыль, Ирландец с наслаждением вдохнул пропитанный влагой воздух.
– По здрову ли спалось, господине? – поднялся по ступенькам Найден. В чистом кафтанце, весь такой опрятный, причесанный. Конхобару даже стыдно стало своего внешнего вида – туника грязная, борода топорщится дыбом, волосы – патлы.
– Не велеть ли баньку истопить? – улыбнулся, глядя на него, парень. Словно ведь мысли читал, стервец!
Хотел было Ирландец послать его вместе с банькой куда подальше, а потом вдруг посмотрел вдаль, на синий лес, на затянутое разноцветными – бурыми, розовато-желтыми и даже синими – облаками небо, усмехнулся, закашлялся.
– Скажи, – кивнул. – Пускай топят. Забегали, засуетились по двору слуги. Натаскали в баньку дровишек, затопили – черный духовитый дым повалил через щели.
Найден одобрительно смотрел на все это с крыльца: вот, ладно-то! И самому бы помыться неплохо, чай, после хозяина жар останется.
После бани, распаренный и красный, Ирландец уселся за стол. Рука его, уже более не дрожащая, сама собой потянулась к кувшину… Так ведь и не успел дотянуться! Вошел управитель Найден с докладом:
– Человек к тебе, господине.
– Что за человек?
– Грамоту, говорит, знает гораздо!
– Грамотей? – Конхобар оживился. – Зови. Низко кланяясь от самой двери, в горницу бочком вошел мужичонка в крашенном черникой плаще, но с цветным поясом. Узкое морщинистое лицо его прямо-таки источало доброжелательность, темные глаза из-под кустистых бровей внимательно разглядывали хозяина. Слишком внимательно, так, что Ирландец чуть не поперхнулся квасом. Совладав с собой, взглянул строго:
– Грамотей?
– Буквицы ведаю, – с неожиданным достоинством ответил вошедший.
– Звать как?
– Борич. Огнищанин бывший.
– Ведом ли тебе язык людей фьордов?
– О, да, господин, – на том же языке отвечал Борич.
– А земляная наука? – Взяв с очага уголек, Ирландец нарисовал прямо на лавке треугольник. – Чему равны квадраты малых сторон?
Огнищанин усмехнулся:
– Квадрату большей. То доказал еще еллинский ученейший муж Пифагор.
– Верно. – Ирландец довольно похлопал Борича по плечу. – Откуда сие ведаешь?
– Жил когда-то в Царьграде, в рабстве.
– Вот как? И бежал?
– С русью… Те набегом пришли, грех было не воспользоваться.
– Что ж… – Конхобар вновь уселся за стол и громко позвал управителя: – Неси грамоту, Найден, ряд составлять будем.
Ученейший муж, Борич, или, как его прозвали на дворе Ирландца, Огнищанин, оказался человеком нелюдимым, замкнутым, однако дело свое знал и вместе с Конхобаром быстро разобрал все долговые и рядные грамоты, написанные на пергаменте, березовой коре и даже на специально выделанных деревянных дощечках. Дощечки те хранились в амбаре на усадьбе Хельги-ярла, что располагалась не так уж и близко от Ирландца, почти в центре Ладоги-Альдегьюборга. Конхобар не очень-то любил заходить туда в отсутствие ярла – не сложились у него отношения с Сельмой, ну никак не хотели складываться – супруга ярла терпела его только в силу необходимости, разговаривая, презрительно кривила губы. Помнила прошлое, как едва не принес ее Ирландец в жертву кровавым кельтским богам, когда был еще верным адептом Черного друида Форгайла. Много воды утекло с тех пор, другим уже был Ирландец, превратился из помощника друида в одного из самых главных его врагов, но вот как-то не очень доверяла ему Сельма. Ну и пес с ней!
Нарядился к поездке Ирландец. Надел чистую щегольскую тунику, желто-коричневый кафтан без рукавов, с опушкой из бобрового меха и пуговицами из оправленного в серебро сердолика. Накинул на плечи длинный плащ, изумрудно-зеленый, как далекие луга Ирландии, заколол его золотой фибулой в виде неведомого трехкрылого зверя, стянул черные волосы золоченым обручем – так и поехал без шапки, и волосы разметались на ветру, словно крылья ворона. Нарочно не подстригал их Конхобар, следуя здешнему обычаю, в Ирландии короткие волосы издавна носили друиды, а с ними он не хотел иметь ничего общего. Так и явился в усадьбу ярла, холодно кивнул Сельме – та еле ответила на приветствие – и пошел к амбару, прихватив с собой оказавшегося дельным помощником Огнищанина. К полудню разобрались в грамотах… А уж ближе к вечеру засобирался Ирландец в корчму. Как обычно…
Вот и последние холмы перед градом. Заснеженные хмурые ели, устремленные к облакам сосны, ольха – зарослями по всему побережью, с холма вниз – и вот она, Ладога! Мощные деревянные стены, крыши изб на холмах, детинец. И перевоза – вмерзшие в снег лодки. Застучали копыта коней по истончившемуся льду, с шутками да веселым смехом возвращался в город князь-наместник с верной дружиной. Алели щиты, серебром блестели кольчуги, желтое солнце отражалась сияющими искрами в сбруе.
Узнав своих, зашевелились на стенах вой, закричали радостно, приветствуя князя. Открылись широко врата из крепкого, обитого серым железом дуба. Крича, побежали вслед за всадниками ребятишки. Воины ехали не спеша, давая возможность жителям полюбоваться снаряжением и богатой добычей. Первым – на белом коне – Хельги-ярл, молодой, но уже опытный и – как поговаривали все чаще – Вещий. В кольчуге пылало солнце, блестел надвинутый на глаза шлем с позолоченной полумаской, темно-голубой, заколотый изящной золотой фибулой плащ ниспадал на круп коня небрежными складками. Желтовато-белые облака медленно плыли по синему небу, на деревьях весело чирикали воробьи, синицы возились в почерневшем снегу, деля рассыпанное кем-то жито.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80