Бились об заклад, азартно кидая на пол шапки, спорили: насовсем уйдут гриди или же к осени возвернутся?
– Ну да, возвернутся, как же! – размахивая кружкой, орал здоровенный чернобородый детина с кулаками размером с голову. – Чего им тут делать-то? У Рюрика-князя служить, чай, и выгодней, и почету больше.
– Не, Ратля, не прав ты. У них, поди ж, у всех тут родичи, семьи.
– Это у гридей-то семьи? – Детина глухо захохотал. – Раков в Волхове не смеши, Твердисаве! Вот, скажи лучше, ты, как мастер знатный, к Олегу-князю вхож, всякий знает…
Стекольный мастер Твердислав приосанился, горделиво подкрутив пышные усы – уж, конечно, вхож, правда, не столько к князю, сколько к супружнице его, Сельме, та частенько браслеты да кувшинцы витые заказывает. Твердислав в Ладоге – один такой мастер, ну, почти один.
– Так вот и узнал бы кое-что, – хитро подмигнув окружающим, продолжал Рятля. – Окромя гридей, не сбирают ли к Рюрику охочих людей?
Твердислав помотал головой:
– Нет, не сбирают. Да и гридей-то не всех берут, так, часть.
Проходивший мимо с кружками хозяин корчмы навострил уши. Уход всей дружины лишил бы его изрядной части доходов. Прислушался и скромненько сидевший в уголке Борич – интересно стало, о чем там болтают люди? Уж про отправляемых к Рюрику гридей он-то все знал доподлинно – недаром фураж да кормежку рассчитывал. Мог бы и поспорить, кабы нужда была.
– Все спокойно, дядько, – бочком пробравшись сквозь толпу пирующих, подсел к нему на лавку Ярил Зевота. – Двор проверил – оружных людей нет, можешь смело доставать оболы.
– Заслужи сперва, – оглядываясь, недовольно прошипел Борич. – Оболы ему… Вон, видишь, у дальней стены лавку?
Ярил присмотрелся:
– У очага, что ль? Где квасники?
– Не знаю, квасники они аль пирожники, а только много их там, да и дымно. Сядешь неприметненько, как знак дам, подойдешь, а до той поры – ни-ни! Понял, чадо?
– Как не понять-то, дядько? – подмигнув Боричу, Ярил подошел к длинной, у самого очага, лавке, подсел к торговой мелочи, заговорил с кем-то, вот уже и засмеялся, обернувшись, кивнул – все нормально, мол. Любопытство разобрало парня – кого ж это его наниматель так опасается? Не иначе новую мзду брать собрался, тогда можно с него не один обол срубить и даже не два.
Зорко посматривая по сторонам, прошел мимо корчмарь Ермил Кобыла, приметив нужных людей, приветливо, как родным, улыбался, должникам цедил что-то сквозь зубы, подгонял служек подзатыльниками – чтоб ловчей двигались. Обойдя очаг, цапанул корчемного пацаненка за ухо:
– Дровишки-то повороши, шпынь, вишь, прогорели.
– Уй! – Тот схватился за ухо. – Посейчас сполню, кормилец батюшка.
– Сполню… – проворчал Ермил, отпуская парня. – Оставь тут вас без пригляду…
Еще раз окинув взглядом длинное полутемное помещение, наполненное людским гамом и кислым запахом браги, корчмарь исчез в неприметной дверце. Прошел сенями в клеть. Там, в холодке, на широких лавках спали двое – старинный знакомец Истома Мозгляк и странный лысоголовый парень по имени Варг. Варяг из Скирингссаля. Парень днем в основном спал, бодрствовал ночью, Истома его, кажется, побаивался, ревностно, словно пес, охраняя сон. Вот и сейчас приподнялся на лавке, потянулся за ножом к изголовью:
– Кто здесь? Ты, Ермил?
– Я, я, – гулко отозвался корчмарь. – Вставай, пришел твой огнищанин.
– Пришел? – оживился Мозгляк. – Один?
– Кажись, один. Парень с ним какой-то сидел. Ушел, видно.
Быстро повязав поверх варяжского кафтанца узорчатый пояс, Истома вышел к гостю. Подсел, улыбаясь, поставив пред собой принесенный кувшин:
– Испей, господине. Ромейское!
Борич кивнул, пригубил кубок и едва не скривился. Вино-то, конечно, может, и было ромейским – но самым дешевым, отвратительным мерзким пойлом, вонючим и кислым, которое в Константиновой граде не стал бы пить и нищий слуга. Борич усмехнулся: – Благодарствую.
Истома махом опростал кружку и тут же налил еще. Огнищанин поморщился – не хватало еще, чтобы новый знакомец оказался на поверку тривиальным пьяницей. Чего тогда, спрашивается, звал? Кислятины этой попить?
– Немного времени у меня, – тихо предупредил Борич. – Чады с домочадцами ждут, обещал поране сегодня.
Мозгляк хохотнул. Потом пристально взглянул на Огнищанина. Шепнул, оглядываясь:
– Слыхал, гриди тебя ищут, не сегодня-завтра на суд потащат.
– Это отчего ж? – обеспокоился Борич. – Вроде ничего такого не сделал. Да и искать меня нечего.
– Род Всеслава Сушины ведом тебе, господине?
– Сушина? Не знаю никаких Сушин. – Борич не врал, он и в самом деле не знал.
– Зато они про тебя проведали. Жаловаться хотят князю – девку, мол, ихнюю, сманил, Малену.
– Ах, вон оно что! – Кривоватая улыбка тронула тонкие губы Огнищанина. – Врут они все, не сманивал я у них никаких девок, – твердо заявил он.
– А они уж и послухов нашли. Вечу жалиться будут, видно, усадебку твою хотят отсудить за обиду. Могут и отсудить – ушлые.
Борич задумался, насупил кустистые брови, стрельнул по знакомцу глазами, спросил словно бы невзначай:
– Тебе что до меня за дело?
– Так… – пожал плечами Истома. – По нраву ты мне пришелся – сразу видно, добрый человек. Потому и предупреждаю. И даже помочь кое в чем могу.
– В чем же?
– Сушинины-то ведь могут и не сыскать послухов, – Истома многозначительно скривился. – Мало ль народу в Волхове-реке тонет?
Борич усмехнулся – пожалуй, он и раскусил уже этого чернявого выжигу. Покусал губы и, выждав ради приличия небольшую паузу, спросил:
– Сколько?
– Чего – сколько? – прикинулся увальнем Мозгляк.
– Сколько хочешь, спрашиваю, – нетерпеливо пояснил Огнищанин. – Ногату, куну? – Он понизил го-рос. – Только уговор: послухи должны сгинуть так, чтобы никогда больше не объявиться.
– Не беспокойся, мой господин, не объявятся, – кивнул Истома.
Борич поиграл желваками:
– Так сколько же?
Огнищанин был доволен, правда, не показывал виду и даже с некоторым уважением посматривал на нового знакомца. Ишь, проныра! С таким ухо нужно держать востро. Однако и полезен может оказаться. А что касается девки… Ух, и задаст же он ей по возвращении! Чего раньше, курва, не рассказала про тех, чья холопка? Подставила, змеюга мерзкая! Теперь вот плати этому лешему. А придется заплатить, никуда не деться. Он, Борич, чужой в Ладоге, а род Сушины – местный. На чью сторону вече встанет да старцы градские? То-то. Князь? Князь, пожалуй, и за него был бы, ежели б те пошли на суд княжий. Так ведь не пойдут – не дураки – по старине сделают. Вече… Что там народишко скажет, а точней, старцы градские, так и будет. А кто его, чужака, здесь знает? Одно слово – чужой. Хорошо, хоть этот чернявый вовремя предупредил… А не сам ли он и навел родичей? И так может быть, людишки в Ладоге ушлые, ухом не вялят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Ну да, возвернутся, как же! – размахивая кружкой, орал здоровенный чернобородый детина с кулаками размером с голову. – Чего им тут делать-то? У Рюрика-князя служить, чай, и выгодней, и почету больше.
– Не, Ратля, не прав ты. У них, поди ж, у всех тут родичи, семьи.
– Это у гридей-то семьи? – Детина глухо захохотал. – Раков в Волхове не смеши, Твердисаве! Вот, скажи лучше, ты, как мастер знатный, к Олегу-князю вхож, всякий знает…
Стекольный мастер Твердислав приосанился, горделиво подкрутив пышные усы – уж, конечно, вхож, правда, не столько к князю, сколько к супружнице его, Сельме, та частенько браслеты да кувшинцы витые заказывает. Твердислав в Ладоге – один такой мастер, ну, почти один.
– Так вот и узнал бы кое-что, – хитро подмигнув окружающим, продолжал Рятля. – Окромя гридей, не сбирают ли к Рюрику охочих людей?
Твердислав помотал головой:
– Нет, не сбирают. Да и гридей-то не всех берут, так, часть.
Проходивший мимо с кружками хозяин корчмы навострил уши. Уход всей дружины лишил бы его изрядной части доходов. Прислушался и скромненько сидевший в уголке Борич – интересно стало, о чем там болтают люди? Уж про отправляемых к Рюрику гридей он-то все знал доподлинно – недаром фураж да кормежку рассчитывал. Мог бы и поспорить, кабы нужда была.
– Все спокойно, дядько, – бочком пробравшись сквозь толпу пирующих, подсел к нему на лавку Ярил Зевота. – Двор проверил – оружных людей нет, можешь смело доставать оболы.
– Заслужи сперва, – оглядываясь, недовольно прошипел Борич. – Оболы ему… Вон, видишь, у дальней стены лавку?
Ярил присмотрелся:
– У очага, что ль? Где квасники?
– Не знаю, квасники они аль пирожники, а только много их там, да и дымно. Сядешь неприметненько, как знак дам, подойдешь, а до той поры – ни-ни! Понял, чадо?
– Как не понять-то, дядько? – подмигнув Боричу, Ярил подошел к длинной, у самого очага, лавке, подсел к торговой мелочи, заговорил с кем-то, вот уже и засмеялся, обернувшись, кивнул – все нормально, мол. Любопытство разобрало парня – кого ж это его наниматель так опасается? Не иначе новую мзду брать собрался, тогда можно с него не один обол срубить и даже не два.
Зорко посматривая по сторонам, прошел мимо корчмарь Ермил Кобыла, приметив нужных людей, приветливо, как родным, улыбался, должникам цедил что-то сквозь зубы, подгонял служек подзатыльниками – чтоб ловчей двигались. Обойдя очаг, цапанул корчемного пацаненка за ухо:
– Дровишки-то повороши, шпынь, вишь, прогорели.
– Уй! – Тот схватился за ухо. – Посейчас сполню, кормилец батюшка.
– Сполню… – проворчал Ермил, отпуская парня. – Оставь тут вас без пригляду…
Еще раз окинув взглядом длинное полутемное помещение, наполненное людским гамом и кислым запахом браги, корчмарь исчез в неприметной дверце. Прошел сенями в клеть. Там, в холодке, на широких лавках спали двое – старинный знакомец Истома Мозгляк и странный лысоголовый парень по имени Варг. Варяг из Скирингссаля. Парень днем в основном спал, бодрствовал ночью, Истома его, кажется, побаивался, ревностно, словно пес, охраняя сон. Вот и сейчас приподнялся на лавке, потянулся за ножом к изголовью:
– Кто здесь? Ты, Ермил?
– Я, я, – гулко отозвался корчмарь. – Вставай, пришел твой огнищанин.
– Пришел? – оживился Мозгляк. – Один?
– Кажись, один. Парень с ним какой-то сидел. Ушел, видно.
Быстро повязав поверх варяжского кафтанца узорчатый пояс, Истома вышел к гостю. Подсел, улыбаясь, поставив пред собой принесенный кувшин:
– Испей, господине. Ромейское!
Борич кивнул, пригубил кубок и едва не скривился. Вино-то, конечно, может, и было ромейским – но самым дешевым, отвратительным мерзким пойлом, вонючим и кислым, которое в Константиновой граде не стал бы пить и нищий слуга. Борич усмехнулся: – Благодарствую.
Истома махом опростал кружку и тут же налил еще. Огнищанин поморщился – не хватало еще, чтобы новый знакомец оказался на поверку тривиальным пьяницей. Чего тогда, спрашивается, звал? Кислятины этой попить?
– Немного времени у меня, – тихо предупредил Борич. – Чады с домочадцами ждут, обещал поране сегодня.
Мозгляк хохотнул. Потом пристально взглянул на Огнищанина. Шепнул, оглядываясь:
– Слыхал, гриди тебя ищут, не сегодня-завтра на суд потащат.
– Это отчего ж? – обеспокоился Борич. – Вроде ничего такого не сделал. Да и искать меня нечего.
– Род Всеслава Сушины ведом тебе, господине?
– Сушина? Не знаю никаких Сушин. – Борич не врал, он и в самом деле не знал.
– Зато они про тебя проведали. Жаловаться хотят князю – девку, мол, ихнюю, сманил, Малену.
– Ах, вон оно что! – Кривоватая улыбка тронула тонкие губы Огнищанина. – Врут они все, не сманивал я у них никаких девок, – твердо заявил он.
– А они уж и послухов нашли. Вечу жалиться будут, видно, усадебку твою хотят отсудить за обиду. Могут и отсудить – ушлые.
Борич задумался, насупил кустистые брови, стрельнул по знакомцу глазами, спросил словно бы невзначай:
– Тебе что до меня за дело?
– Так… – пожал плечами Истома. – По нраву ты мне пришелся – сразу видно, добрый человек. Потому и предупреждаю. И даже помочь кое в чем могу.
– В чем же?
– Сушинины-то ведь могут и не сыскать послухов, – Истома многозначительно скривился. – Мало ль народу в Волхове-реке тонет?
Борич усмехнулся – пожалуй, он и раскусил уже этого чернявого выжигу. Покусал губы и, выждав ради приличия небольшую паузу, спросил:
– Сколько?
– Чего – сколько? – прикинулся увальнем Мозгляк.
– Сколько хочешь, спрашиваю, – нетерпеливо пояснил Огнищанин. – Ногату, куну? – Он понизил го-рос. – Только уговор: послухи должны сгинуть так, чтобы никогда больше не объявиться.
– Не беспокойся, мой господин, не объявятся, – кивнул Истома.
Борич поиграл желваками:
– Так сколько же?
Огнищанин был доволен, правда, не показывал виду и даже с некоторым уважением посматривал на нового знакомца. Ишь, проныра! С таким ухо нужно держать востро. Однако и полезен может оказаться. А что касается девки… Ух, и задаст же он ей по возвращении! Чего раньше, курва, не рассказала про тех, чья холопка? Подставила, змеюга мерзкая! Теперь вот плати этому лешему. А придется заплатить, никуда не деться. Он, Борич, чужой в Ладоге, а род Сушины – местный. На чью сторону вече встанет да старцы градские? То-то. Князь? Князь, пожалуй, и за него был бы, ежели б те пошли на суд княжий. Так ведь не пойдут – не дураки – по старине сделают. Вече… Что там народишко скажет, а точней, старцы градские, так и будет. А кто его, чужака, здесь знает? Одно слово – чужой. Хорошо, хоть этот чернявый вовремя предупредил… А не сам ли он и навел родичей? И так может быть, людишки в Ладоге ушлые, ухом не вялят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80