– удивленно вскричал комиссар.
– Мы зайдем поищем?
– Нет уж… – Полицейский осторожно заглянул в комнату. – Ба! А вот, кажется, и наша «потеряшка».
Уже через час освобожденная Стигне пила горячий кофе в родительском доме в компании Ханса, чувствовавшего себя героем дня, вернее сказать, ночи. Комиссара и Магн с ними не было – по просьбе девушки полицейский повез ее домой к опекунше, что, впрочем, ничуть не омрачало всеобщую радость. Даже бегство Вольфа, которого, кстати, так и не нашли. В комнате Стигне тихонько играл «Карпатиан Форест», за окнами по-прежнему ярко светила луна, круглая, как бубен шамана. Где-то далеко за лесом истошно завыл волк. Или, может быть, показалось?
– Конечно, показалось, – подув в чашку, усмехнулась Стигне. – Откуда здесь волки?
– Он все-таки прошел, – оглядываясь на луну, тихо произнес Дирмунд, вынимая жертвенный штырь из груди молодого смерда, так некстати забредшего в эту ночь в корчму Мечислава-людина.
Глава 6
РУНЫ
Май 865 г. Шугозерье.
…Руны украсили
щит бога света,
копыто Альсвинна,
и Арвака уши,
и колесницу
убийцы Хрунгнира…
Старшая Эдда. Речи Сигрдривы
Больше трех месяцев прошло с тех пор, как поселились в поруганной усадьбе Дивьян с Ладиславой. Дивьян – законный наследник убитых колбегами – пока так считали, что колбегами – хозяев и Ладислава-беглянка. Сама не знала – чего от жизни хотела. Вроде и весела, и красива девка, а все ж чувствовал отрок, гложет ее сердце неведомая злая кручина. Вроде только что смеялась, и вдруг – на тебе! Уже сидит смурная, а то и плачет. О чем кручинится – про то Дивьян не спрашивал, захочет – сама расскажет, а не захочет, ее дело. Весяне вообще в чужую жизнь не лезли и свою от чужих берегли. Ладислава даже бранилась иногда, экий, говорит, лешачина! Отрок не обижался, помалкивал, он вообще по жизни был молчалив, а уж девчонка, в иные дни, за троих болтала. Дотошной оказалась – прямо не оторвать! На охоту пойдут с Дивьяном – про каждого-то зверя выспросит, про каждую птицу. Потом на коре ножичком вырежет буквицами, вечерами сидит – учит:
белка – орав,
волк – хяндиказ,
лиса – ребой,
конди – медведь.
Дивьян вечерами сидел дивился: и чего на коре пишет, коли и так запомнить можно? А не запомнишь, так спроси, ведь он, Дивьян, рядом.
– Дурень ты, – Ладислава взъерошила на голове отрока волосы. – Я ж так и буквицы все запомню, давай вместе?
– Эй, – коротко ответил тот.
Девчонка хмыкнула. Знала – «эй» по-весянски – «нет». Ну нет, так нет. В конце концов, парень Дивьян неплохой, очень хороший даже, жаль, возрастом маловат, хотя, может, это и к лучшему, был бы постарше – давно б кидал горячие взгляды, а так… Обращается, как с сестрицей старшей, слушается почти что во всем, так и зовет – Чижа – «старшая сестрица», а ведь, кроме этого слова, еще и «сизар» – просто «сестра» в весянском языке есть. Ну, чижа так чижа, Ладислава не обижалась.
– Лада-чижа, налима будешь? – Отрок осторожно снял висевший над костром вертел с рыбой. «Налим» – по-славянски сказал, по-ильменски, не по-своему – « мадех ».
Они сидели во дворе усадьбы перед разожженным костерком – смотрели, как за Шуг-озером заходит солнце. Месяц май-травень, а по-местному – семенд-куд – давно уже вступил в свои права и теперь, оправдывая название, шумел травами, шептал что-то ласковое нежными листиками берез. В такой вечер, тихий и чудный, совсем не хотелось сидеть в четырех стенах, вот и Дивьян с Ладиславой не шли в дом, не разжигали очаг, а расположились во дворе, распахнув настежь ворота. Солнце заходило за озером, оранжевые осколки его пламенели в воде, за густыми зарослями орешника и вербы. Меж небольшими холмами журчал прозрачный ручей, соединяющий главное, большое, озеро с вытянутым средним. В ручье и поймали налима, да не одного, а в компании с форелью.
Ладислава осторожно положила печеную рыбу на ржаную лепешку – вкусно!
Улыбнулась. Вот и зима позади, и весна уже, считай, на исходе, впереди лето – что-то будет? Здесь-то пока хорошо, а вот как там, в родной Ладоге? Как там девки, отпели уже веснянки? А будут ли прыгать через костры на Перунов день? Наверное, будут… Ладислава вздохнула. Что греха таить, скучала она по родным местам, по знакомым людям… и по молодому варяжскому ярлу с глазами, как вон то дальнее озеро. Ведь от него-то, от Хельги, и сбежала сюда, стараясь забыть все. Да вот не забывалось что-то.
Шмыгнув носом, Ладислава незаметно утерла слезу. Ничего, проживем, зимой-то, поди, хуже было. Атак, что и говорить, все, что нашлось в амбарах, посадили – жаль, мало вышло, так ведь и не большое семейство у них. Смилостивятся боги – дадут урожай, а нет, так и охотой прожить можно, и рыбы в ручьях да озерах видимо-невидимо. Жить можно. Только скучно…
– Я вот все думаю… – обернулся к Ладе Дивьян. – О колбегах, об убийцах. А ведь они непременно явятся еще раз. Тут-то я и отомщу им, ведь нельзя же злодеяние оставить неотомщенным… Думаешь, не смогу? Ведь я один, а их много? Нет, Лада-чижа, смогу. А тебе вот что скажу: одна, без меня, в лес не шастай – я там и ловушки, и западни всякие сделал, чужой ни за что не пройдет – попадется, а если и выберется, так, все одно, след свой оставит. Чего смеешься, не веришь? – Отрок обиженно надул губы.
– Не сердись, Дишка! – Ладислава обняла парня, погладила по голове. – Не насмехаюсь я – радуюсь. Как хорошо ты теперь язык ильменский знаешь! Значит, не зря я зимой с тобой разговаривала.
– Не зря, – улыбнулся отрок. – Хорошо мне с тобой, Лада-чижа! – опустив голову, признался он. – Не знаю, выжил ли бы без тебя? Сама понимаешь, ты мне как сестра старшая. Да так и есть… Через две зимы приведу в дом невесту. – Дивьян неожиданно сменил тему: – Куневичских девок хвалят, говорят – работящие. Жаль, две усадьбы с погостом разрушили там нелюди-колбеги…
– Если то были колбеги, – тихо промолвила девушка. – Ты ведь рассказывал, что многие были убиты злодейски – вытащены со спины ребра… Так, Диша, поступают варяги. Кровавый орел называется.
– Вот нелюди, – ругнулся Дивьян. Посидел молча, поворошил в костре угли: – Еще по рыбешке?
– Давай, – Ладислава ловко насадила форель на тонкую деревянную веточку. Вскоре от костерка вновь аппетитно запахло.
– Жаль, собак у нас нет, – посетовал отрок. – Некому и кости бросить. А Келагаст ведь обещал собачку.
– Не верю я ему, этому хитровану Келагасту. – Ладислава перевернула рыбу. – Как он тут на усадьбу посматривал… Словно на свою.
Дивьян вдруг вскочил на ноги. Выхватив из-за пояса нож, провел себе по руке, дожидаясь, пока, шипя, не упадут в костер красные тяжелые капли.
– Клянусь, – прошептал он. – Клянусь духами ветра, клянусь Землей-Матерью, клянусь Койвистом – березовым богом. Никогда, покуда я жив, Келагаст не будет хозяином на земле моего рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Мы зайдем поищем?
– Нет уж… – Полицейский осторожно заглянул в комнату. – Ба! А вот, кажется, и наша «потеряшка».
Уже через час освобожденная Стигне пила горячий кофе в родительском доме в компании Ханса, чувствовавшего себя героем дня, вернее сказать, ночи. Комиссара и Магн с ними не было – по просьбе девушки полицейский повез ее домой к опекунше, что, впрочем, ничуть не омрачало всеобщую радость. Даже бегство Вольфа, которого, кстати, так и не нашли. В комнате Стигне тихонько играл «Карпатиан Форест», за окнами по-прежнему ярко светила луна, круглая, как бубен шамана. Где-то далеко за лесом истошно завыл волк. Или, может быть, показалось?
– Конечно, показалось, – подув в чашку, усмехнулась Стигне. – Откуда здесь волки?
– Он все-таки прошел, – оглядываясь на луну, тихо произнес Дирмунд, вынимая жертвенный штырь из груди молодого смерда, так некстати забредшего в эту ночь в корчму Мечислава-людина.
Глава 6
РУНЫ
Май 865 г. Шугозерье.
…Руны украсили
щит бога света,
копыто Альсвинна,
и Арвака уши,
и колесницу
убийцы Хрунгнира…
Старшая Эдда. Речи Сигрдривы
Больше трех месяцев прошло с тех пор, как поселились в поруганной усадьбе Дивьян с Ладиславой. Дивьян – законный наследник убитых колбегами – пока так считали, что колбегами – хозяев и Ладислава-беглянка. Сама не знала – чего от жизни хотела. Вроде и весела, и красива девка, а все ж чувствовал отрок, гложет ее сердце неведомая злая кручина. Вроде только что смеялась, и вдруг – на тебе! Уже сидит смурная, а то и плачет. О чем кручинится – про то Дивьян не спрашивал, захочет – сама расскажет, а не захочет, ее дело. Весяне вообще в чужую жизнь не лезли и свою от чужих берегли. Ладислава даже бранилась иногда, экий, говорит, лешачина! Отрок не обижался, помалкивал, он вообще по жизни был молчалив, а уж девчонка, в иные дни, за троих болтала. Дотошной оказалась – прямо не оторвать! На охоту пойдут с Дивьяном – про каждого-то зверя выспросит, про каждую птицу. Потом на коре ножичком вырежет буквицами, вечерами сидит – учит:
белка – орав,
волк – хяндиказ,
лиса – ребой,
конди – медведь.
Дивьян вечерами сидел дивился: и чего на коре пишет, коли и так запомнить можно? А не запомнишь, так спроси, ведь он, Дивьян, рядом.
– Дурень ты, – Ладислава взъерошила на голове отрока волосы. – Я ж так и буквицы все запомню, давай вместе?
– Эй, – коротко ответил тот.
Девчонка хмыкнула. Знала – «эй» по-весянски – «нет». Ну нет, так нет. В конце концов, парень Дивьян неплохой, очень хороший даже, жаль, возрастом маловат, хотя, может, это и к лучшему, был бы постарше – давно б кидал горячие взгляды, а так… Обращается, как с сестрицей старшей, слушается почти что во всем, так и зовет – Чижа – «старшая сестрица», а ведь, кроме этого слова, еще и «сизар» – просто «сестра» в весянском языке есть. Ну, чижа так чижа, Ладислава не обижалась.
– Лада-чижа, налима будешь? – Отрок осторожно снял висевший над костром вертел с рыбой. «Налим» – по-славянски сказал, по-ильменски, не по-своему – « мадех ».
Они сидели во дворе усадьбы перед разожженным костерком – смотрели, как за Шуг-озером заходит солнце. Месяц май-травень, а по-местному – семенд-куд – давно уже вступил в свои права и теперь, оправдывая название, шумел травами, шептал что-то ласковое нежными листиками берез. В такой вечер, тихий и чудный, совсем не хотелось сидеть в четырех стенах, вот и Дивьян с Ладиславой не шли в дом, не разжигали очаг, а расположились во дворе, распахнув настежь ворота. Солнце заходило за озером, оранжевые осколки его пламенели в воде, за густыми зарослями орешника и вербы. Меж небольшими холмами журчал прозрачный ручей, соединяющий главное, большое, озеро с вытянутым средним. В ручье и поймали налима, да не одного, а в компании с форелью.
Ладислава осторожно положила печеную рыбу на ржаную лепешку – вкусно!
Улыбнулась. Вот и зима позади, и весна уже, считай, на исходе, впереди лето – что-то будет? Здесь-то пока хорошо, а вот как там, в родной Ладоге? Как там девки, отпели уже веснянки? А будут ли прыгать через костры на Перунов день? Наверное, будут… Ладислава вздохнула. Что греха таить, скучала она по родным местам, по знакомым людям… и по молодому варяжскому ярлу с глазами, как вон то дальнее озеро. Ведь от него-то, от Хельги, и сбежала сюда, стараясь забыть все. Да вот не забывалось что-то.
Шмыгнув носом, Ладислава незаметно утерла слезу. Ничего, проживем, зимой-то, поди, хуже было. Атак, что и говорить, все, что нашлось в амбарах, посадили – жаль, мало вышло, так ведь и не большое семейство у них. Смилостивятся боги – дадут урожай, а нет, так и охотой прожить можно, и рыбы в ручьях да озерах видимо-невидимо. Жить можно. Только скучно…
– Я вот все думаю… – обернулся к Ладе Дивьян. – О колбегах, об убийцах. А ведь они непременно явятся еще раз. Тут-то я и отомщу им, ведь нельзя же злодеяние оставить неотомщенным… Думаешь, не смогу? Ведь я один, а их много? Нет, Лада-чижа, смогу. А тебе вот что скажу: одна, без меня, в лес не шастай – я там и ловушки, и западни всякие сделал, чужой ни за что не пройдет – попадется, а если и выберется, так, все одно, след свой оставит. Чего смеешься, не веришь? – Отрок обиженно надул губы.
– Не сердись, Дишка! – Ладислава обняла парня, погладила по голове. – Не насмехаюсь я – радуюсь. Как хорошо ты теперь язык ильменский знаешь! Значит, не зря я зимой с тобой разговаривала.
– Не зря, – улыбнулся отрок. – Хорошо мне с тобой, Лада-чижа! – опустив голову, признался он. – Не знаю, выжил ли бы без тебя? Сама понимаешь, ты мне как сестра старшая. Да так и есть… Через две зимы приведу в дом невесту. – Дивьян неожиданно сменил тему: – Куневичских девок хвалят, говорят – работящие. Жаль, две усадьбы с погостом разрушили там нелюди-колбеги…
– Если то были колбеги, – тихо промолвила девушка. – Ты ведь рассказывал, что многие были убиты злодейски – вытащены со спины ребра… Так, Диша, поступают варяги. Кровавый орел называется.
– Вот нелюди, – ругнулся Дивьян. Посидел молча, поворошил в костре угли: – Еще по рыбешке?
– Давай, – Ладислава ловко насадила форель на тонкую деревянную веточку. Вскоре от костерка вновь аппетитно запахло.
– Жаль, собак у нас нет, – посетовал отрок. – Некому и кости бросить. А Келагаст ведь обещал собачку.
– Не верю я ему, этому хитровану Келагасту. – Ладислава перевернула рыбу. – Как он тут на усадьбу посматривал… Словно на свою.
Дивьян вдруг вскочил на ноги. Выхватив из-за пояса нож, провел себе по руке, дожидаясь, пока, шипя, не упадут в костер красные тяжелые капли.
– Клянусь, – прошептал он. – Клянусь духами ветра, клянусь Землей-Матерью, клянусь Койвистом – березовым богом. Никогда, покуда я жив, Келагаст не будет хозяином на земле моего рода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80