– Тогда буду на воде, – подумав, решила Ульяна, – вода никогда не обманет.
Девочка тут же пошла в сени, принесла небольшую деревянную бадейку, почти до верха наполненную водой, и поставила ее на лавку у окна. Мы с Морозовой потеснились, освободив ей место. Вокруг бадейки девочка разложила самые разные, несовместимые друг с другом предметы: уголья из печки в глиняной миске, венок из сухих цветов, медное колечко, деревянный гребень. Мы молча следили за приготовлениями, даже Бориска, оставив игру с сестрой, подошел и внимательно глядел на чистую гладь воды в низком, широком ведре.
Ульяна первым делом, подхватив голой рукой несколько подернутых пеплом угольков, опустила их на воду, Они зашипели, потухли и начали беспорядочно двигаться по поверхности. Наверное, при желании, можно было найти в этом какой-то смысл или систему. Я не нашел и смотрел не на воду, а на сосредоточенное, с мучительной гримасой личико девочки. Что она видела в расходящейся кругами воде и плавающих угольках, догадаться было невозможно.
– А мы с тобой, батюшка, уже встречались, – вдруг сказала Ульяна, поднимая личико и всматриваясь в меня.
Я только пожал плечами. Если девочка жила безвыездно в деревне, то встретиться нам было невозможно.
– Только ты почему-то тогда был молодой, а я уже старая, а не по правде, как сейчас, я молодая, а ты старик, – добавила она, обескуражено качая головой.
Оценка как «старика» меня почему-то задела. Я, конечно, не мальчик, но так сразу попадать в старики, даже в оценке подростка!
– Может быть, и встречались, – подумав, ответил я, вспомнив единственную женщину с редким именем Ульяна, старую ворожею, с которой пересекались наши пути в благословенном восемнадцатом веке. Тогда таинственная старушка одарила мою Алю сомнительным даром читать чужие мысли.
– И не батюшка ты вовсе, – сказала вдруг девочка, пристально вглядываясь в воду, а кто, не знаю...
– Как это не батюшка? – заинтересовалась Морозова. – Так ты, государь, не священник?
– Нет, – односложно ответил я. – Не священник!
– А как же... – начала говорить Наталья Георгиевна и замолчала.
Я понял, то, что она не досказала. Как же это я соборовал ее умирающего мужа, не будучи священником.
– Не перед человеком кайся, а пред Господом, – сочинил я фразу, которую условно можно было принять за цитату из Священного Писания. – Тайна исповеди священна, – добавил я для пущего эффекта.
Наталья Георгиевна промолчала, но все-таки спросила:
– А кто же ты, государь?
Вопрос был, что называется, на засыпку. Как ни ответь – все солжешь. Выручила меня Ульяна, она продолжала гадание, не обращая на нас внимания:
– Дорога у тебя дальняя и неясная. Впереди темно, позади темно. Явился ты к нам ниоткуда и уйдешь никуда.
С этим спорить было невозможно.
– То-то, я смотрю, говоришь ты как-то не по-нашему, – опять задумчиво прокомментировала Наталья Георгиевна.
Я опять промолчал. Было похоже на то, что слова гадалки Морозова воспринимает как истину в последней инстанции.
– И зла нет у тебя на сердце, прост ты и незлобив. Хочешь добро нести, да не всегда можешь.
В принципе, все сходилось.
Я даже наклонился над бадьей, пытаясь разглядеть то, что видит в воде девочка. Однако угольки уже прекратили свое движение, и вода была гладкая и спокойная.
– Не знаю, о чем ты толкуешь, – только и нашелся сказать я. – Откуда пришел, куда ушел! Ты вот лучше Наталье Георгиевне погадай, ей, поди, интересно про себя узнать.
– А и погадаю, – задумчиво сказала Ульяна, пристально вглядываясь в мое лицо.
– Только на тебя, боярин, я после еще погадаю.
– Гадай, – согласился я, только я во все это не очень верю.
– Вода никогда не обманет, – упрямо сказала Ульяна, – на что гадать-то, добавила она, взглянув на Морозову, на угли али на кольцо?
– Погадай на кольцо, – зардевшись, попросила вдова.
Ульяна выдернула из юбки нитку, привязала к ней медное колечко и начала раскачивать его над водой в бадейке так, что оно слегка задевало гладь.
– Быть тебе, боярыня, любимой, – заговорила девочка каким-то сомнамбулическим голосом, – да не долго счастливой. Бури ты любишь, а гладь и мир не по тебе. На самый верх взойдешь, на самом верху умрешь. Сына твоего близ двух венцов вижу. Все ему кланяются, а он никому.
Наталья Георгиевна напряженно ловила слова простой деревенской девчонки.
– А про дочку скажи, как дочка-то, – заворожено спросила она.
– Про дочку много не вижу, – сказало усталым голосом Ульяна и положила руки на колени. – Жива будет, а как жизнь повернется, не знаю, на нее особо гадать нужно.
Однако погадать на девочку Ульяна не успела, дверь избы широко распахнулась, и в нее ввалилось несколько человек стрелецкого обличия, но незнакомого цвета кафтанах. О желто-зеленом стрелецком полке я не слышал. Были они при бердышах и саблях.
– Попались, ясны соколы! – сказал, выходя из-за спин солдат и довольно потирая руки, толстый мужчина с румяным, сытым лицом. – Давно мы вас поджидаем!
Я, было, дернулся инстинктивно к своему ятагану, но стрельцы оказались быстрее и двумя копья приперли меня к стене. Острия проткнули нательную рубаху неглубоко вошли в тело. Грудь окрасилась кровью.
– Ишь, какой шустрый! – довольно сказал толстяк.
Все произошло так неожиданно, что я ничего толком не понял. Мелькнула мысль, что меня все-таки выследили за инцидент с разгромленными стражниками.
По животу поползли струйки крови. На груди рубаха быстро краснела, а стрельцы, будто играя, шевелили в ранах концами бердышей. Пока было не очень больно, но сделалось страшно.
– Как деньги брал, слезы лил, и я тебе хорош был, – продолжил толстяк, – а отрабатывать, в бега наладился! Шалишь, холоп, кабалу отслужить надо.
Я сначала ничего не понял: какие я брал деньги, при чем здесь кабала! Потом понял, что меня, вероятно, просто с кем-то перепутали. Однако, взглянув в наглые, хитрые глазки толстяка, догадался, что здесь происходит обычный беспредел, и промолчал.
– Побегал и будет, – не дождавшись моего протеста, вновь заговорил наглец, – да ладно, будешь хорошо работать, может быть, и прощу! Ишь, какая баба лепая! – добавил он, переключив внимание на Наталью Георгиевну. – И тебя возьму за его долг, будешь мне пятки чесать!
Толстяк подошел к Морозовой и приподнял ее лицо за подбородок.
– Лепая, баба, лепая! И детки растут хорошие, А в побег ударитесь, запорю до смерти! – жестко добавил он.
Ситуация складывалась самая дурацкая. Что дальше делать, по-моему, никто толком не знал. Начни я выступать, возмущаться, меня бы или закололи, или забили. Поэтому я молчал и не дергался, ждал, чем все это кончится. Молчала и Морозова. Не дождавшись наших протестов, толстяк обратился к своим опричникам:
– Гулящему дать пару дюжин батогов, чтобы неповадно было бегать, да смотрите, не забейте до смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79