А вы, собственно, откуда Березовского знаете? Вас тогда еще и на свете не было!
– Почему не было, я много старше, чем кажусь.
– Скажете, старше! Да я еще курсантом высшей Школы милиции был, когда Березовского свинтил тогдашний президент... Как же его фамилия... На языке вертится... Впрочем, неважно.
– Как это вы могли быть в то время курсантом, – теперь уже удивился я. – Вам пятьдесят?
– Скоро семьдесят, молодой человек! И все эти годы верой и правдой служу отечеству! Знаете, сколько было отдано сил, умения, самоотверженности!
Глаза генерала едва ли не подернулись слезой, так он расторгался от собственного благородства. Потом он взял себя в руки и вернулся на грешную землю.
– Нет, вы никак Березовского помнить не можете. Вам сейчас около тридцати?
– Ну, что вы, вы мне льстите, на самом деле в два с половиной раза больше.
– Что? Вы это серьезно? – не поверил генерал.
– Вполне.
Он внимательно осмотрел меня и усмехнулся:
– Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Уж, кто-кто, а я на омолаживании собаку съел. Нет таких средств, чтобы в наши года так выглядеть.
– Доказывать я вам не стану, хотите, верьте – хотите, нет, – сказал я. – Да это и не имеет никакого значения.
Однако Перебатько такое окончание спора не удовлетворило, и он, как истинный профессионал, тут же решил настоять на своем, поймать меня на противоречиях.
– Каких известных людей того времени вы знаете? – спросил он, вонзая в меня всевидящий и все понимающий взгляд.
Я, не задумываясь, назвал несколько фамилий от забытого им президента, до известных актеров.
Видно было, что ему самому уже сложно восстановить в памяти тогдашние реалии, но, как известно, память в молодости цепкая и генерал справился. Он согласно кивнул, но не успокоился, спросил:
– Вы помните певицу Пугачеву?
Я кивнул.
– А с кем в те годы развелась?
Эту задачу я решил, не задумываясь, так как шоу под названием «Развод» было публичным и раскрученным.
Перебатько удивился, но все равно не поверил, решил попробовать поймать на мелочах:
– А вы сможете вспомнить какие-нибудь песни того времени?
Тут мне пришлось напрячься, но несколько песен и популярных исполнителей я назвал. Он задумался, предпочитая не верить даже очевидному, и сам нашел объяснение моему «феномену».
– Просто вы изучали то время! А вот назовите самую яркую и самобытную песню?
Вопрос оказался, что называется, на засыпку. Сразу вспомнить эстрадные шедевры было непросто, но я и тут справился:.
– «Муси-пуси, миленький мой. Я горю, я вся во вкусе рядом с тобой. Я как бабочка порхаю над всем, и всё без проблем...» – тихо, но с душой, запел я.
– Да, милый мой, – глаза у генерала, все-таки, увлажнились, – было время, были песни! Настоящее искусство! Разве сейчас так поют?! А помните юмористическую телепередачу «Аншлаг»? Вот это был юмор, тонкий, интеллигентный! Нынешние шутки, – он пренебрежительно махнул рукой, – сплошная пошлятина. – Да, в наше время все было по-другому! А какие были люди!
Он задумался и сидел, отстраненно и тихо улыбаясь. Я ему не мешал вспоминать былое.
– Да, прошлое у нас было замечательное... А где вы, если не секрет, проходили курс омолаживания? – вернулся он в грустное настоящее.
– У одного бурятского шамана на Байкале, – серьезно сказал я, – только он уже умер.
– Жаль, я бы тоже хотел... Да что мы невесть о чем болтаем! Если вы хотите быть представлены Ивану Тимофеевичу, то стоить это будет дорого, боюсь, вы такие траты не потяните.
Генерал опять стал генералом и говорил строго, по-деловому, без недавней ностальгической, слюнявой сентиментальности.
– Неужели он такой недоступный? – спросил я, тоже возвращаясь к реалиям нового времени.
– Почему же недоступный, просто Иван Тимофеевич человек занятой и с кем не попадя встречаться, не станет, даже если я его об этом попрошу. Для этого нужны веские основания. Вот если у вас к нему есть деловое предложение, подтвержденное, сами понимаете чем, – собеседник символически потер большой палец об указательный и средний, – тогда совсем другое дело.
В этот момент я почувствовал, что вокруг происходит что-то непонятное. Я еще пытался сосредоточиться. на разговоре:
– Предложение у меня к нему есть, только не уверен, что оно ему понравится, – начал я и не договорил. Вместо этого спросил:
– У вас есть охрана?
– У меня? – переспросил генерал, будто тут был еще кто-то третий. – У меня, – он хотел по привычке соврать, но почему-то передумал и сознался. – Есть, два сотрудника дежурят на улице. А что случилось?
– Что-то здесь не так, – сказал я, начиная понимать причину своего беспокойства. В баре мы с генералом остались вдвоем, исчезли бармен с официанткой. – Куда они делись?
– Кто? – спросил Перебатько, оборачиваясь к стойке.
– Обслуга! Быстро за мной, – крикнул я, направляясь бегом в единственную дверь, ведущую вглубь помещения.
У Александра Богдановича оказался очень хороший инстинкт самосохранения, он не потребовал никаких объяснений, вскочил так быстро, что опрокинулся стул и бросился следом. Только уже за дверями подсобки спросил, что происходит.
– Исчезла прислуга, – ответил я, прислушиваясь. – Это неспроста!
– Ну, и что! – в сердцах сказал генерал и почти плюнул с досады, но в последний момент, как человек интеллигентный, от плевка на пол удержался. – Что с того? Может, просто отошли, – повторил он уже спокойнее.
– Не знаю, у меня предчувствие, – ответил я, сам еще не в силах понять, что меня так напугало.
– Предчувствие? – скептически сказал он, и добавил что-то насмешливое, но я его не услышал. В этот момент грохнул мощный взрыв, дверь в бар сорвало с петель и подсобное помещение наполнилось дымным смрадом. Уши, само собой, заложило, в голове раздался звон, дышать стало нечем.
Я похвалил себя за то, что посмотрел заранее, где у них здесь туалет. Стараясь не надышаться гарью, бросился туда. Намочил платок и, дыша сквозь него, вернулся назад. Генерал продолжал кашлять в коридорчике. Я схватил его за руку и потащил к выходу.
В баре уже начинался пожар. Оставаться здесь, без риска отравиться горящей пластмассой, было нельзя.
– Скорее, – тащил я за собой генерала, – задохнемся!
– Нельзя выходить! – крикнул он возле самой входной двери и вырвал у меня руку. – Застрелят!
Пришлось остановиться. Местных нравов я не знал, а теоретически нас могли и, правда, пристрелить при выходе. Для меня, честно говоря, погибнуть от пули было не многим противнее химического отравления. Дышать становилось невозможно даже сквозь мокрый платок. Пришлось пойти на риск, приоткрыть наружу дверь. Воздух с улицы ворвался в помещение, и за нашими спинами сразу же все вспыхнуло. Пока еще не припекало, но лиха беда начало – это было не за горами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Почему не было, я много старше, чем кажусь.
– Скажете, старше! Да я еще курсантом высшей Школы милиции был, когда Березовского свинтил тогдашний президент... Как же его фамилия... На языке вертится... Впрочем, неважно.
– Как это вы могли быть в то время курсантом, – теперь уже удивился я. – Вам пятьдесят?
– Скоро семьдесят, молодой человек! И все эти годы верой и правдой служу отечеству! Знаете, сколько было отдано сил, умения, самоотверженности!
Глаза генерала едва ли не подернулись слезой, так он расторгался от собственного благородства. Потом он взял себя в руки и вернулся на грешную землю.
– Нет, вы никак Березовского помнить не можете. Вам сейчас около тридцати?
– Ну, что вы, вы мне льстите, на самом деле в два с половиной раза больше.
– Что? Вы это серьезно? – не поверил генерал.
– Вполне.
Он внимательно осмотрел меня и усмехнулся:
– Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Уж, кто-кто, а я на омолаживании собаку съел. Нет таких средств, чтобы в наши года так выглядеть.
– Доказывать я вам не стану, хотите, верьте – хотите, нет, – сказал я. – Да это и не имеет никакого значения.
Однако Перебатько такое окончание спора не удовлетворило, и он, как истинный профессионал, тут же решил настоять на своем, поймать меня на противоречиях.
– Каких известных людей того времени вы знаете? – спросил он, вонзая в меня всевидящий и все понимающий взгляд.
Я, не задумываясь, назвал несколько фамилий от забытого им президента, до известных актеров.
Видно было, что ему самому уже сложно восстановить в памяти тогдашние реалии, но, как известно, память в молодости цепкая и генерал справился. Он согласно кивнул, но не успокоился, спросил:
– Вы помните певицу Пугачеву?
Я кивнул.
– А с кем в те годы развелась?
Эту задачу я решил, не задумываясь, так как шоу под названием «Развод» было публичным и раскрученным.
Перебатько удивился, но все равно не поверил, решил попробовать поймать на мелочах:
– А вы сможете вспомнить какие-нибудь песни того времени?
Тут мне пришлось напрячься, но несколько песен и популярных исполнителей я назвал. Он задумался, предпочитая не верить даже очевидному, и сам нашел объяснение моему «феномену».
– Просто вы изучали то время! А вот назовите самую яркую и самобытную песню?
Вопрос оказался, что называется, на засыпку. Сразу вспомнить эстрадные шедевры было непросто, но я и тут справился:.
– «Муси-пуси, миленький мой. Я горю, я вся во вкусе рядом с тобой. Я как бабочка порхаю над всем, и всё без проблем...» – тихо, но с душой, запел я.
– Да, милый мой, – глаза у генерала, все-таки, увлажнились, – было время, были песни! Настоящее искусство! Разве сейчас так поют?! А помните юмористическую телепередачу «Аншлаг»? Вот это был юмор, тонкий, интеллигентный! Нынешние шутки, – он пренебрежительно махнул рукой, – сплошная пошлятина. – Да, в наше время все было по-другому! А какие были люди!
Он задумался и сидел, отстраненно и тихо улыбаясь. Я ему не мешал вспоминать былое.
– Да, прошлое у нас было замечательное... А где вы, если не секрет, проходили курс омолаживания? – вернулся он в грустное настоящее.
– У одного бурятского шамана на Байкале, – серьезно сказал я, – только он уже умер.
– Жаль, я бы тоже хотел... Да что мы невесть о чем болтаем! Если вы хотите быть представлены Ивану Тимофеевичу, то стоить это будет дорого, боюсь, вы такие траты не потяните.
Генерал опять стал генералом и говорил строго, по-деловому, без недавней ностальгической, слюнявой сентиментальности.
– Неужели он такой недоступный? – спросил я, тоже возвращаясь к реалиям нового времени.
– Почему же недоступный, просто Иван Тимофеевич человек занятой и с кем не попадя встречаться, не станет, даже если я его об этом попрошу. Для этого нужны веские основания. Вот если у вас к нему есть деловое предложение, подтвержденное, сами понимаете чем, – собеседник символически потер большой палец об указательный и средний, – тогда совсем другое дело.
В этот момент я почувствовал, что вокруг происходит что-то непонятное. Я еще пытался сосредоточиться. на разговоре:
– Предложение у меня к нему есть, только не уверен, что оно ему понравится, – начал я и не договорил. Вместо этого спросил:
– У вас есть охрана?
– У меня? – переспросил генерал, будто тут был еще кто-то третий. – У меня, – он хотел по привычке соврать, но почему-то передумал и сознался. – Есть, два сотрудника дежурят на улице. А что случилось?
– Что-то здесь не так, – сказал я, начиная понимать причину своего беспокойства. В баре мы с генералом остались вдвоем, исчезли бармен с официанткой. – Куда они делись?
– Кто? – спросил Перебатько, оборачиваясь к стойке.
– Обслуга! Быстро за мной, – крикнул я, направляясь бегом в единственную дверь, ведущую вглубь помещения.
У Александра Богдановича оказался очень хороший инстинкт самосохранения, он не потребовал никаких объяснений, вскочил так быстро, что опрокинулся стул и бросился следом. Только уже за дверями подсобки спросил, что происходит.
– Исчезла прислуга, – ответил я, прислушиваясь. – Это неспроста!
– Ну, и что! – в сердцах сказал генерал и почти плюнул с досады, но в последний момент, как человек интеллигентный, от плевка на пол удержался. – Что с того? Может, просто отошли, – повторил он уже спокойнее.
– Не знаю, у меня предчувствие, – ответил я, сам еще не в силах понять, что меня так напугало.
– Предчувствие? – скептически сказал он, и добавил что-то насмешливое, но я его не услышал. В этот момент грохнул мощный взрыв, дверь в бар сорвало с петель и подсобное помещение наполнилось дымным смрадом. Уши, само собой, заложило, в голове раздался звон, дышать стало нечем.
Я похвалил себя за то, что посмотрел заранее, где у них здесь туалет. Стараясь не надышаться гарью, бросился туда. Намочил платок и, дыша сквозь него, вернулся назад. Генерал продолжал кашлять в коридорчике. Я схватил его за руку и потащил к выходу.
В баре уже начинался пожар. Оставаться здесь, без риска отравиться горящей пластмассой, было нельзя.
– Скорее, – тащил я за собой генерала, – задохнемся!
– Нельзя выходить! – крикнул он возле самой входной двери и вырвал у меня руку. – Застрелят!
Пришлось остановиться. Местных нравов я не знал, а теоретически нас могли и, правда, пристрелить при выходе. Для меня, честно говоря, погибнуть от пули было не многим противнее химического отравления. Дышать становилось невозможно даже сквозь мокрый платок. Пришлось пойти на риск, приоткрыть наружу дверь. Воздух с улицы ворвался в помещение, и за нашими спинами сразу же все вспыхнуло. Пока еще не припекало, но лиха беда начало – это было не за горами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78