За мной тащилась сабля, кинжал с пистолетом втыкались в бока, но сгоряча, я не обращал внимания на неудобства. Сзади пыхтела и шуршала француженка. О мышах она больше не вспоминала.
Метров через пятнадцать, лаз оказался почти доверху засыпан обвалившейся землей. Пришлось ложиться на живот и ползти, елозя телом по мокрому грунту. Я перебрался через завал, но едва не загасил свечу. Преодолев препятствие, я остановился. Матильда медлила, и я ее поторопил:
– Лезь сюда, не бойся, здесь опять свободно. Она не ответила, и я испугался, что с ней что-то случилось. Позвал, стараясь, чтобы голос звучал уверено:
– Не бойся, я тебе помогу.
– Знаешь что, давай лучше вернемся, – неожиданно попросила она. – Может как-нибудь обойдется…
Я едва не выругался, однако смог сдержаться и «убедительно» объяснил:
– Ничего не обойдется, нас просто убьют на месте. Давай быстрее, скоро начнется погоня!
Действительно, уже недалеко слышались голоса. Похоже, что люк открыли и в подполье спускались преследователи.
– Мне страшно и нечем дышать, – как-то обреченно, пожаловалась Матильда. – Все равно нам конец, лучше там, на воле, чем здесь в темноте, без воздуха…
Я поднял свечу, чтобы она увидела свет, и взмолился:
– Пожалуйста, ничего не бойся! Раз есть ход, он куда-нибудь выведет!
Она не ответила.
– Ну, где же ты, я тебя жду, – позвал я.
– Не могу! Я возвращаюсь! – сказала она и заплакала. – Пусть будет что будет!
– Милая, ну, пожалуйста, я тебе обещаю, мы выберемся, – торопливо заговорил я. – Потерпи, здесь совсем не страшно!
Она не ответила, и я услышал, что она уже рыдает.
– Эй, вы, лучше вылезайте, а то закапаем живыми! – закричал совсем близко чей-то резкий голос. – Сдохнете, как крысы!
– Все, я возвращаюсь, – отчаянно воскликнула Матильда. – Прости, я не могу, не могу! На меня давит!
Похоже, что от клаустрофобии у нее начиналась истерика. От ощущения собственного бессилия, я едва удержался, чтобы не послать все и всех далеко и надолго. С трудом сдержался от бессмысленной брани и оставался на месте, пока не понял, что Матильда вернулась. Было слышно, как радостно загалдели преследователи. Теперь, когда я остался один, и на меня начали давить осклизлые стены, низкий потолок из сгнивших досок, появилось чувство безнадежности.
– Прости! Спасайся! – услышал я последний крик Матильды.
Дальше оставаться на месте было глупо, и я, преодолевая свой страх, пополз дальше. Лаз уходил все дальше, и скоро стало трудно дышать. Свеча совсем зачахла, еле тлела, похоже, что здесь почти не было кислорода. Потом она мигнула и погасла. Наступила полная, непроницаемая, могильная темнота. Появилось чувство, что я погребен заживо. Я собрался, засунул огарок в карман и пополз дальше.
Теперь пришлось продвигаться наощупь. Если судить по времени и усталости, я уже одолел метров сто. Лаз здесь был в удовлетворительном состоянии, только еще один раз попалось место с осыпавшейся кровлей.
Я смертельно устал, тело покрылось потом, саднило руки и колени. Старался не отвлекаться и не паниковать, однако это не очень получалось. Пришлось заставить себя передвигать руками и ногами, не разрешая остановок и передышек.
Теперь главное было терпеть и помнить, что все когда-нибудь кончается.
Я все полз, и с головой начало происходить что-то непонятное, появилось ощущение легкости и как будто наркотического опьянения. Я даже подумал, что тут не так уж плохо. Потом мне захотелось лечь, расслабиться и подольше побыть в тишине и безопасности. Вдруг, я вспомнил, что замерзающие люди испытывают нечто подобное, им становится тепло и уютно, испугался, что сейчас умру и, преодолевая апатию и лень, заставил себя ползти дальше. Скоро на меня навалилась непреодолимая сонливость. Мне кажется, что какое-то время я даже спал стоя на четвереньках. Потом, вроде, проснулся, понял, где нахожусь, и подумал, что вот как все удачно сложилось и мне удалось хорошо отдохнуть.
Глава 14
Воздуха мне теперь хватало и удушье прошло. Я лежал, с наслаждением дыша полной грудью. На душе стало легко и спокойно. Однако что-то мешало, какая-то внутренняя тревога. Сначала я не понял, что именно меня беспокоит, потом удивился, что здесь, где никого не должно быть, я почему-то не один. Пожалуй, именно удивление помогло мне окончательно прийти в себя. Я почувствовал близкую опасность, затаил дыхание, и начал вслушиваться в недалекие человеческие голоса.
– Все равно он не долезет, – негромко сказал незнакомый мужской голос. – Чего нам здесь зря мокнуть!
Я подумал, что говорят, скорее всего, обо мне.
– Барин велел ждать, значит, будем ждать, – сказал еще кто-то. – Сам знаешь, что бывает за ослушание!
Я попытался понять, во сне это слышу или наяву. Для сна голоса были не совсем подходящие.
– Надо же, пять человек уложил, – опять заговорил первый голос. – Ваську жалко, мы с ним были как родные братья.
– Значит такая его судьба, – после долгого молчания сказал второй. – Эх, грехи наши тяжкие.
Я сообразил, что дополз-таки до конца подземного хода, но здесь меня ожидает засада. Судя по голосам, караульных было только двое, но позиции у нас были неравные. Пока я буду выбираться из лаза, они без труда успеют меня убить. Теперь, когда сознание частично прояснилось, я понимал, что мне нужно продолжать терпеть темноту и нельзя ничего предпринимать, нужно ждать или вечера или оплошности часовых.
В непромокаемой, теплой одежде лежать в подземном ходе можно было сколько угодно долго. О судьбе Матильды я старался не думать, хотя в глубине души надеялся, что с ней пока ничего не сделают. Во всяком случае, до того времени, пока не поймут, что случилось со мной.
– Хорошо бы сейчас француза поймать, – опять заговорил первый караульный, – говорят они все с золотой казной. Слышь, Илья, если бы ты горшок золота нашел, что стал делать?
– Уж, придумал бы, – ответил второй, – только где ж его найдешь!
– Не скажи, француз все Москву ограбил, поди, не то, что горшок, цельный котел золота можно отыскать. Моя бы воля, я сейчас к большой дороге подался. Вот где сейчас раздолье! Ты золото уважаешь?
– Мне и так хорошо без всякого золота, живу и ладно, – равнодушно ответил неведомый Илья.
– А я бы хотел богатым быть. Залег бы на печи, да ел с утра до вечера сладкие булки, и чтобы бабы мне пятки чесали!
Второй какое-то время обдумывал слова товарища, потом спросил:
– Зачем?
– Чего зачем?
– Ну, зачем бабам тебе пятки чесать?
– Не знаю, приятно, и так, для куража! Этого-то что-то не слышно, как думаешь, он живой?
– Кто его знает. Если не помер, то, может, и живой. Только не долго ему останется, барин лют на него, за своего колдуна. Если попадется, с живого шкуру сдерет, как с того офицера.
– Да, он когда в сердцах, строг, никому не спустит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Метров через пятнадцать, лаз оказался почти доверху засыпан обвалившейся землей. Пришлось ложиться на живот и ползти, елозя телом по мокрому грунту. Я перебрался через завал, но едва не загасил свечу. Преодолев препятствие, я остановился. Матильда медлила, и я ее поторопил:
– Лезь сюда, не бойся, здесь опять свободно. Она не ответила, и я испугался, что с ней что-то случилось. Позвал, стараясь, чтобы голос звучал уверено:
– Не бойся, я тебе помогу.
– Знаешь что, давай лучше вернемся, – неожиданно попросила она. – Может как-нибудь обойдется…
Я едва не выругался, однако смог сдержаться и «убедительно» объяснил:
– Ничего не обойдется, нас просто убьют на месте. Давай быстрее, скоро начнется погоня!
Действительно, уже недалеко слышались голоса. Похоже, что люк открыли и в подполье спускались преследователи.
– Мне страшно и нечем дышать, – как-то обреченно, пожаловалась Матильда. – Все равно нам конец, лучше там, на воле, чем здесь в темноте, без воздуха…
Я поднял свечу, чтобы она увидела свет, и взмолился:
– Пожалуйста, ничего не бойся! Раз есть ход, он куда-нибудь выведет!
Она не ответила.
– Ну, где же ты, я тебя жду, – позвал я.
– Не могу! Я возвращаюсь! – сказала она и заплакала. – Пусть будет что будет!
– Милая, ну, пожалуйста, я тебе обещаю, мы выберемся, – торопливо заговорил я. – Потерпи, здесь совсем не страшно!
Она не ответила, и я услышал, что она уже рыдает.
– Эй, вы, лучше вылезайте, а то закапаем живыми! – закричал совсем близко чей-то резкий голос. – Сдохнете, как крысы!
– Все, я возвращаюсь, – отчаянно воскликнула Матильда. – Прости, я не могу, не могу! На меня давит!
Похоже, что от клаустрофобии у нее начиналась истерика. От ощущения собственного бессилия, я едва удержался, чтобы не послать все и всех далеко и надолго. С трудом сдержался от бессмысленной брани и оставался на месте, пока не понял, что Матильда вернулась. Было слышно, как радостно загалдели преследователи. Теперь, когда я остался один, и на меня начали давить осклизлые стены, низкий потолок из сгнивших досок, появилось чувство безнадежности.
– Прости! Спасайся! – услышал я последний крик Матильды.
Дальше оставаться на месте было глупо, и я, преодолевая свой страх, пополз дальше. Лаз уходил все дальше, и скоро стало трудно дышать. Свеча совсем зачахла, еле тлела, похоже, что здесь почти не было кислорода. Потом она мигнула и погасла. Наступила полная, непроницаемая, могильная темнота. Появилось чувство, что я погребен заживо. Я собрался, засунул огарок в карман и пополз дальше.
Теперь пришлось продвигаться наощупь. Если судить по времени и усталости, я уже одолел метров сто. Лаз здесь был в удовлетворительном состоянии, только еще один раз попалось место с осыпавшейся кровлей.
Я смертельно устал, тело покрылось потом, саднило руки и колени. Старался не отвлекаться и не паниковать, однако это не очень получалось. Пришлось заставить себя передвигать руками и ногами, не разрешая остановок и передышек.
Теперь главное было терпеть и помнить, что все когда-нибудь кончается.
Я все полз, и с головой начало происходить что-то непонятное, появилось ощущение легкости и как будто наркотического опьянения. Я даже подумал, что тут не так уж плохо. Потом мне захотелось лечь, расслабиться и подольше побыть в тишине и безопасности. Вдруг, я вспомнил, что замерзающие люди испытывают нечто подобное, им становится тепло и уютно, испугался, что сейчас умру и, преодолевая апатию и лень, заставил себя ползти дальше. Скоро на меня навалилась непреодолимая сонливость. Мне кажется, что какое-то время я даже спал стоя на четвереньках. Потом, вроде, проснулся, понял, где нахожусь, и подумал, что вот как все удачно сложилось и мне удалось хорошо отдохнуть.
Глава 14
Воздуха мне теперь хватало и удушье прошло. Я лежал, с наслаждением дыша полной грудью. На душе стало легко и спокойно. Однако что-то мешало, какая-то внутренняя тревога. Сначала я не понял, что именно меня беспокоит, потом удивился, что здесь, где никого не должно быть, я почему-то не один. Пожалуй, именно удивление помогло мне окончательно прийти в себя. Я почувствовал близкую опасность, затаил дыхание, и начал вслушиваться в недалекие человеческие голоса.
– Все равно он не долезет, – негромко сказал незнакомый мужской голос. – Чего нам здесь зря мокнуть!
Я подумал, что говорят, скорее всего, обо мне.
– Барин велел ждать, значит, будем ждать, – сказал еще кто-то. – Сам знаешь, что бывает за ослушание!
Я попытался понять, во сне это слышу или наяву. Для сна голоса были не совсем подходящие.
– Надо же, пять человек уложил, – опять заговорил первый голос. – Ваську жалко, мы с ним были как родные братья.
– Значит такая его судьба, – после долгого молчания сказал второй. – Эх, грехи наши тяжкие.
Я сообразил, что дополз-таки до конца подземного хода, но здесь меня ожидает засада. Судя по голосам, караульных было только двое, но позиции у нас были неравные. Пока я буду выбираться из лаза, они без труда успеют меня убить. Теперь, когда сознание частично прояснилось, я понимал, что мне нужно продолжать терпеть темноту и нельзя ничего предпринимать, нужно ждать или вечера или оплошности часовых.
В непромокаемой, теплой одежде лежать в подземном ходе можно было сколько угодно долго. О судьбе Матильды я старался не думать, хотя в глубине души надеялся, что с ней пока ничего не сделают. Во всяком случае, до того времени, пока не поймут, что случилось со мной.
– Хорошо бы сейчас француза поймать, – опять заговорил первый караульный, – говорят они все с золотой казной. Слышь, Илья, если бы ты горшок золота нашел, что стал делать?
– Уж, придумал бы, – ответил второй, – только где ж его найдешь!
– Не скажи, француз все Москву ограбил, поди, не то, что горшок, цельный котел золота можно отыскать. Моя бы воля, я сейчас к большой дороге подался. Вот где сейчас раздолье! Ты золото уважаешь?
– Мне и так хорошо без всякого золота, живу и ладно, – равнодушно ответил неведомый Илья.
– А я бы хотел богатым быть. Залег бы на печи, да ел с утра до вечера сладкие булки, и чтобы бабы мне пятки чесали!
Второй какое-то время обдумывал слова товарища, потом спросил:
– Зачем?
– Чего зачем?
– Ну, зачем бабам тебе пятки чесать?
– Не знаю, приятно, и так, для куража! Этого-то что-то не слышно, как думаешь, он живой?
– Кто его знает. Если не помер, то, может, и живой. Только не долго ему останется, барин лют на него, за своего колдуна. Если попадется, с живого шкуру сдерет, как с того офицера.
– Да, он когда в сердцах, строг, никому не спустит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78