Заметив мое смущение, здоровяк совсем разошелся и начал тянуть к моему горлу со своей стороны стола ручищи с растопыренными пальцами.
Угрозы теперь сыпались вперемежку с ругательствами и преследовали цель окончательно меня запугать. Мне не осталось ничего другого, как подыграть и изобразить крайний испуг. Сам же, пока никакой прямой опасности не было, решил зря не паниковать. Прислушался к бессвязным угрозам, пытаясь получить хоть какую-нибудь информацию. Насколько я понял, меня обвиняли в заговоре против императора.
– Значит, они всё-таки вышли на меня через истопников, – догадался я. Вот она моя самонадеянность.
Ситуация прояснилась, но что делать дальше я не знал и продолжал имитировать животный ужас.
– Ну, полно, полно, Кондратий Полуэктович, – вклинился в угрозы тихий, почти ласковый голос. – Он и так нам всё расскажет.
Я хотел повернуться и посмотреть, кто это говорит, но Полуэктович приказал, чтобы я смотрел только на него. Я сжался и остался стоять, недвижим и раздавлен.
– Полно, я говорю! – сказал тот же человек, и Кондратий Полуэктович как бы немного смешался.
– Я, Сил Силыч, отойду пока топор навострить. А вы с этим татем поговорите. Не признается во всём, я приду и отрублю ему руки-ноги, а затем и голову!
Кондратий вышел из за стола, подошел вплотную ко мне и глянул в упор своими налитыми гневом и кровью глазами.
Я испуганно отшатнулся, а он, удовлетворенно осклабившись, отправился отдыхать.
– Что же ты такое, голубчик, натворил? – теперь Сил Силыч обращался ко мне, и его легкая рука коснулась моего плеча.
Я инстинктивно обернулся, нарушив запрет Полуэктовича, и увидел сухонького старичка с пышными бакенбардами и ласковым взглядом.
– Вашество, не погубите, вашество… – залопотал я заплетающимся языком.
– Я не погублю, – пообещал Сил Силыч, – а ты, голубчик, садись на ту скамью, в ногах правды нет.
Он указал мне на здоровенную дубовую скамью. Я, униженно кланяясь, с трудом доковылял до нее и обессилено сел.
Игра в доброго и злого следователя и такой психологический нажим меня не столько удивили, сколько позабавили. Надо же, во все времена существовали…
Увы, времени размышлять, у меня не было. Я выбрал тот стиль поведения, который лежал на поверхности, и заныл голосом двоечника из спектакля школьной самодеятельности:
– Ваше превосходительство, помилуйте, не погубите христианскую душу! Ничегошеньки понять не могу. Какой такой тать, какой такой вор! Живу тихо-мирно, никого не трогаю… Ну, выпивал в трактире, был грех, а просыпаюсь, Пресвятая Заступница, в кандалах, незнамо где. Ежели перепил и что такое по пьянке сотворил, так просветите, будьте отцом родным! Я же ни сном, ни духом! Тут в пору умом тронуться, а этот дяденька кричит, дыбой пужает!!! Будьте отцом родным, позвольте за вас Бога молить. И сам буду и деткам накажу, благодетели вы наши!!!
Я так вошел в роль, что пустил натуральную слезу.
– Ты, голубчик, успокойся, на вот водички выпей, – душевно промолвил старичок, подавая мне жестяную кружку. – Я-то тебе не враг, а друг и благодетель. Я ведь тебя сызмальства знаю. Я и с твоим батюшкой дружил. Достойнейший человек и маменька очень почтенная женщина. Ты-то меня помнишь, пострел?
– Виноват-с, никак нет-с, ваше сиятельство, по малолетству запамятовал.
– Вот, ты меня запамятовал, я тебя на руках носил, козу тебе делал.
В подтверждении своих слов Сил Силыч сделал из двух пальцев ту же козу, что и в мое счастливое детство и слегка меня напугал.
От такой наглой, беспардонной брехни у меня отвисла челюсть. Старикану по части художественной самодеятельности просто цены не было. Я был им просто восхищен. Думаю, что и выражение моего лица отобразило восторг и ликование, которые старый козел неправильно истолковал, и потому вдохновился и рассказал несколько эпизодов из моего раннего детства.
– Сил Силыч, ваше сиятельное превосходительство! Ведь вы знаете и моего батюшку, и матушку, так вам ли не знать, что наше семейство всегда верноподаннейше, со всей полнотой служило царю и отечеству! Живота своего не жалели, да знаете ли вы, у меня любимая песня: «Боже царя храни!»
– Не слыхал такой, – признался старый лис.
До меня дошло, что гимн мог появиться гораздо позже павловской эпохи.
– Напой-ка, голубчик, судя по началу, песня-то занятная.
Мне ничего другого не оставалось, как затянуть:
Боже царя храни
Славный, державный,
Царь православный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам!
Дальше я слова помнил неотчетливо и не стал рисковать. Однако и этой малости хватило, чтобы из глаз благородного старца потекли слезы умиления.
– Спасибо, голубчик, утешил. Очень хорошая и правильная песня. В назидание юношеству… Да и ты вьюнош славный, однако, дела твои горькие.
– Да, что я такого сделал, ваше высокопревосходительство? Ежели по пьяному делу…
– Здесь, голуба моя, дело не пьяное, а изменное. Ты, чай, про якобинцев и жирондистов слыхал?
– Откуда, ваше сиятельство! У нас в уезде никаких жидистов и ябистов отродясь не было. Русаки одни обитают, православного звания. Ну, может, татарин какой живет, так моей вины в том нету. Я тех татар отродясь не видел.
В подтверждении своих слов я истово перекрестился.
– Ну, будет, будет, не знаешь, так не знаешь. А зачем по кабакам ходил, народ смущал? Зачем во дворец вперся?
– Ваше сиятельство! В чем виноват, в том виноват! Знаю я татарина одного. Абдулкой зовут, вот за то хотите казните, хотите милуйте. Моя вина. А по кабакам ходил, потому горе у меня, и я как русский человек и свою душу имею!
– Так что за горе у тебя? – поинтересовался старик, до поры до времени оставляя чистосердечное признание в знакомстве с татарином Абдулкой без внимания.
– Жену ищу, сбегла, поганая.
– Как так сбегла?
– Незнамо как, только исчезла и нетуть нигде. Уж я где только ее ни искал, совсем пропала. А баба она справная, в таком хорошем теле и при пухлявости, что поискать, другой такой на свете нету. А насчет татарина Абдулки….
– Будет тебе языком-то молоть, говори, зачем во дворец проник?
– Исключительно из интереса и благоговения, – смущенно признался я. – Кто же меня деревенщину во дворец запустит, а тут эти пристали, можешь, говорят печи чистить. Я что, я, говорю, могу. Или может, неправильно почистил? Меня один граф одобрил.
– Говоришь, сам граф Александр Андреевич? Любопытно, и в чем он тебя одобрил?
В глазах благородного старца зажегся неподдельный интерес. Вдруг удастся разоблачить заговор с участием царева любимца!..
– Говорил, что телегу нужно готовить зимой, а сани летом, – сообщил я Сил Силычу, воровато оглядываясь по сторонам.
– Это в какой же пропозиции?
– Энто я думаю, что, дескать, печки нужно чистить летом, – пояснил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79