Осталось только качать от восхищения головой, при каждом проявлении такой искренней, просто материнской заботы о приезжих.
Глава третья
В покои графини Карл Францевич меня пригласил только во второй половине дня. До этого мы с Антоном Ивановичем играли на бильярде, гуляли по «регулярному», как тогда говорили, парку. Дорожки его были вымощены изразцами и мозаикой, в разных местах располагались скульптурные фигуры людей, зверей и птиц. Всюду царила доведенная до щепетильности чистота.
Однако во всём этом, на мой взгляд, не было цельного художественного завершения.
Такого богатого имения, принадлежащего частному лицу, не видел не только я, у которого был незначительный опыт общения с русскими барами, но и офицер аристократического лейб гвардейского полка.
После обеда мы сидели в курительной, наслаждались ароматным греческим табаком и неспешно беседовали.
– Сколько же у старухи душ крестьян! – восхищался Антон Иванович после обсуждения очередного чуда роскоши, увиденного нами. – Никак не меньше тридцати тысяч! Да, брат, есть еще на Руси богатые люди! Удивительно, что я никогда о ней не слышал!
– Меня удивляет другое, где она нашла таких специалистов по оранжереям и парковому дизайну!
– Что мне внучек в тебе не нравится, – перебил меня Антон Иванович, – иноземных языков ты толком не знаешь, а по-русски говоришь так заковыристо, что тебя не всякий поймет. Нет, чтобы говорить по простоте, не можешь по-французски, так хотя бы на простом русском. Ты же всё время неизвестно зачем в речь непонятные слова вставляешь!
– Извини, дедуля, ничего не могу с собой поделать. Сложно в разговоре подбирать каждое слово. За двести лет язык так переменился, что не всегда знаешь, какие слова вы употребляете, какие нет. Дизайн – это значит оформление. Можно сказать: «специалист по оформлению парка»?
– Можно сказать по-человечески, чтобы любому было понятно: садовник!
Мы оба засмеялись очевидной простоте решения.
– Ладно, давай еще по маленькой, а то за мной скоро придет управляющий – поведет к больной, – предложил я, перехватывая взгляд Антона Ивановича на буфетный стол, заставленный бутылками самой экзотической формы.
Однако выпить по последней нам не пришлось, появился фон Герц с сообщением, что графиня проснулась и, если мне угодно, он может меня к ней проводить. Мне было «угодно» и, не откладывая дела, мы с Карлом Францевичем пошли в господские покои.
Вопреки предположениям, дворец, который мы с предком видели издалека и не смогли толком рассмотреть, оказался не таким великолепным, как нам представлялось. Конечно, просто большим домом назвать его было уже нельзя, скорее небольшим дворцом. Четкость и геометризм форм, логичность планировки, сочетание гладкой стены с ордером и сдержанным декором, основными чертами классицизма в архитектуре, делали здание величественным и изысканно-элегантным.
Управляющий, миновав парадный вход, подвел меня к боковому, ведущему, по его словам, прямо в покои графини. Мы вошли через мягко открывшуюся дверь и поднялись на второй этаж по белоснежным ступеням лестницы, инкрустированным черными символами, напоминающими какие-то кабалистические знаки.
– Это что за порода мрамора? – спросил я фон Герца, чтобы сделать ему приятное.
– Пентелеконский, – ответил он. – Алексей Григорьевич, умоляю, будьте осторожны и внимательны, Зинаида Николаевна очень слаба, и рокового кризиса можно ждать каждую минуту.
– Графиню зовут Зинаида Николаевна? – переспросил я, впервые услышав имя и отчество Закраевской.
– Точно так, – подтвердил управляющий. Дойдя до второго этажа, мы остановились перед лимонного цвета дверью украшенной тончайшей резьбой.
– Дальше я не пойду, чтобы не беспокоить страдалицу. В будуаре вас встретит камеристка, она предупреждена.
Франц Карлович открыл дверь и, пропустив меня внутрь, осторожно прикрыл ее за моей спиной. В комнате, в бархатном кресле, у задернутого гардиной окна сидела молодая бледная девушка с припухшими глазами. При виде меня она встала и шепотом спросила:
– Вы доктор?
Я молча поклонился.
– У графини в комнате темно, это вам не помешает при осмотре? Она теперь совсем не переносит света.
– Ничего страшного, попробую осмотреть ее в темноте, – пообещал я, усмехаясь многозначному: «осмотреть в темноте».
– Тогда следуйте за мной, – сказала девушка, – подавая мне теплую, сухую руку с тонкими, почти детскими пальцами.
Мы на цыпочках прошли внутрь темного помещения, как я понял по тонкому аромату, – спальню хозяйки.
– Зинаида Николаевна, – не сказала, а прошелестела камеристка, – к вам пришел доктор.
Я постепенно привыкал к темноте и начал различать предметы. Кровать больной стояла как трон посередине большой комнаты.
– Я вам помогу, – прошептала девушка и подвела меня к ней.
Рассмотреть больную в темноте было невозможно, я присел на пуфик возле изголовья и попросил:
– Сударыня, позвольте вашу руку.
Графиня едва слышно вздохнула, и к моей руке прикоснулись ее пальцы. Я перехватил тонкое запястье и нащупал пульс. Он был вполне удовлетворительный с хорошим наполнением.
– Что у вас болит? – шепотом спросил я, отпуская руку.
– Ах, доктор, я не знаю. Пожалуй, голова. И я совсем не могу видеть света, – прошелестело в ответ.
Для пожилой женщины у Зинаиды Николаевны была очень нежная, мягкая кожа и красивый, молодой голос.
– Позвольте, я положу вам ладонь на лоб, – сказал я, уже отчетливо видя силуэт лежащей на подушке головы в короне густых волос.
– Извольте, – разрешила графиня.
Я протянул руку и прикоснулся ко лбу, он был прохладен – температуры у больной не было.
– Теперь я буду двигать над вами руками, а вы закройте глаза и постарайтесь расслабиться, – попросил я. – Представьте, что вы лежите в теплой воде и вам хорошо и спокойно.
– Да, – ответила женщина и затихла.
Я начал водить руками над ее телом, закрытым тонким шелковым одеялом. Мышцы у меня напряглись, и заныла недавняя рана.
Сначала графиня лежала совершенно неподвижно, но несколько минут спустя, начла дрожать.
– Вам нехорошо? – спросил я. – Прекратить?
– Нет, хорошо, – ответила она чуть громче и отчетливее чем раньше. – Пожалуйста, еще!
Я вновь сосредоточился на своих ладонях и попытался проконтролировать, какие места ее тела отзываются на мои пассы. Когда занимаешься экстрасенсорным лечением, довольно быстро начинаешь ощущать разницу между здоровыми и больными участками. Как мне показалось, у Зинаиды Николаевны были небольшие проблемы с печенью и желудком. В остальном, для пожилой женщины, она была практически здорова. От нервного и мышечного напряжения я начал уставать и сильно вспотел. В комнате насыщенной ароматами духов было душно и влажно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Глава третья
В покои графини Карл Францевич меня пригласил только во второй половине дня. До этого мы с Антоном Ивановичем играли на бильярде, гуляли по «регулярному», как тогда говорили, парку. Дорожки его были вымощены изразцами и мозаикой, в разных местах располагались скульптурные фигуры людей, зверей и птиц. Всюду царила доведенная до щепетильности чистота.
Однако во всём этом, на мой взгляд, не было цельного художественного завершения.
Такого богатого имения, принадлежащего частному лицу, не видел не только я, у которого был незначительный опыт общения с русскими барами, но и офицер аристократического лейб гвардейского полка.
После обеда мы сидели в курительной, наслаждались ароматным греческим табаком и неспешно беседовали.
– Сколько же у старухи душ крестьян! – восхищался Антон Иванович после обсуждения очередного чуда роскоши, увиденного нами. – Никак не меньше тридцати тысяч! Да, брат, есть еще на Руси богатые люди! Удивительно, что я никогда о ней не слышал!
– Меня удивляет другое, где она нашла таких специалистов по оранжереям и парковому дизайну!
– Что мне внучек в тебе не нравится, – перебил меня Антон Иванович, – иноземных языков ты толком не знаешь, а по-русски говоришь так заковыристо, что тебя не всякий поймет. Нет, чтобы говорить по простоте, не можешь по-французски, так хотя бы на простом русском. Ты же всё время неизвестно зачем в речь непонятные слова вставляешь!
– Извини, дедуля, ничего не могу с собой поделать. Сложно в разговоре подбирать каждое слово. За двести лет язык так переменился, что не всегда знаешь, какие слова вы употребляете, какие нет. Дизайн – это значит оформление. Можно сказать: «специалист по оформлению парка»?
– Можно сказать по-человечески, чтобы любому было понятно: садовник!
Мы оба засмеялись очевидной простоте решения.
– Ладно, давай еще по маленькой, а то за мной скоро придет управляющий – поведет к больной, – предложил я, перехватывая взгляд Антона Ивановича на буфетный стол, заставленный бутылками самой экзотической формы.
Однако выпить по последней нам не пришлось, появился фон Герц с сообщением, что графиня проснулась и, если мне угодно, он может меня к ней проводить. Мне было «угодно» и, не откладывая дела, мы с Карлом Францевичем пошли в господские покои.
Вопреки предположениям, дворец, который мы с предком видели издалека и не смогли толком рассмотреть, оказался не таким великолепным, как нам представлялось. Конечно, просто большим домом назвать его было уже нельзя, скорее небольшим дворцом. Четкость и геометризм форм, логичность планировки, сочетание гладкой стены с ордером и сдержанным декором, основными чертами классицизма в архитектуре, делали здание величественным и изысканно-элегантным.
Управляющий, миновав парадный вход, подвел меня к боковому, ведущему, по его словам, прямо в покои графини. Мы вошли через мягко открывшуюся дверь и поднялись на второй этаж по белоснежным ступеням лестницы, инкрустированным черными символами, напоминающими какие-то кабалистические знаки.
– Это что за порода мрамора? – спросил я фон Герца, чтобы сделать ему приятное.
– Пентелеконский, – ответил он. – Алексей Григорьевич, умоляю, будьте осторожны и внимательны, Зинаида Николаевна очень слаба, и рокового кризиса можно ждать каждую минуту.
– Графиню зовут Зинаида Николаевна? – переспросил я, впервые услышав имя и отчество Закраевской.
– Точно так, – подтвердил управляющий. Дойдя до второго этажа, мы остановились перед лимонного цвета дверью украшенной тончайшей резьбой.
– Дальше я не пойду, чтобы не беспокоить страдалицу. В будуаре вас встретит камеристка, она предупреждена.
Франц Карлович открыл дверь и, пропустив меня внутрь, осторожно прикрыл ее за моей спиной. В комнате, в бархатном кресле, у задернутого гардиной окна сидела молодая бледная девушка с припухшими глазами. При виде меня она встала и шепотом спросила:
– Вы доктор?
Я молча поклонился.
– У графини в комнате темно, это вам не помешает при осмотре? Она теперь совсем не переносит света.
– Ничего страшного, попробую осмотреть ее в темноте, – пообещал я, усмехаясь многозначному: «осмотреть в темноте».
– Тогда следуйте за мной, – сказала девушка, – подавая мне теплую, сухую руку с тонкими, почти детскими пальцами.
Мы на цыпочках прошли внутрь темного помещения, как я понял по тонкому аромату, – спальню хозяйки.
– Зинаида Николаевна, – не сказала, а прошелестела камеристка, – к вам пришел доктор.
Я постепенно привыкал к темноте и начал различать предметы. Кровать больной стояла как трон посередине большой комнаты.
– Я вам помогу, – прошептала девушка и подвела меня к ней.
Рассмотреть больную в темноте было невозможно, я присел на пуфик возле изголовья и попросил:
– Сударыня, позвольте вашу руку.
Графиня едва слышно вздохнула, и к моей руке прикоснулись ее пальцы. Я перехватил тонкое запястье и нащупал пульс. Он был вполне удовлетворительный с хорошим наполнением.
– Что у вас болит? – шепотом спросил я, отпуская руку.
– Ах, доктор, я не знаю. Пожалуй, голова. И я совсем не могу видеть света, – прошелестело в ответ.
Для пожилой женщины у Зинаиды Николаевны была очень нежная, мягкая кожа и красивый, молодой голос.
– Позвольте, я положу вам ладонь на лоб, – сказал я, уже отчетливо видя силуэт лежащей на подушке головы в короне густых волос.
– Извольте, – разрешила графиня.
Я протянул руку и прикоснулся ко лбу, он был прохладен – температуры у больной не было.
– Теперь я буду двигать над вами руками, а вы закройте глаза и постарайтесь расслабиться, – попросил я. – Представьте, что вы лежите в теплой воде и вам хорошо и спокойно.
– Да, – ответила женщина и затихла.
Я начал водить руками над ее телом, закрытым тонким шелковым одеялом. Мышцы у меня напряглись, и заныла недавняя рана.
Сначала графиня лежала совершенно неподвижно, но несколько минут спустя, начла дрожать.
– Вам нехорошо? – спросил я. – Прекратить?
– Нет, хорошо, – ответила она чуть громче и отчетливее чем раньше. – Пожалуйста, еще!
Я вновь сосредоточился на своих ладонях и попытался проконтролировать, какие места ее тела отзываются на мои пассы. Когда занимаешься экстрасенсорным лечением, довольно быстро начинаешь ощущать разницу между здоровыми и больными участками. Как мне показалось, у Зинаиды Николаевны были небольшие проблемы с печенью и желудком. В остальном, для пожилой женщины, она была практически здорова. От нервного и мышечного напряжения я начал уставать и сильно вспотел. В комнате насыщенной ароматами духов было душно и влажно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79