Скажите-ка мне!
– Прошу прощения, – сказал я, подавляя подступающую ярость. – Если дополнение, сделанное Валентином, будет признано недействительным, в чем я сомневаюсь, поскольку нотариус признал его и засвидетельствовал подпись, тогда книги будут принадлежать Доротее, которая одна может решить, что делать с ними.
– О, спасибо вам, дорогой, – сказала она, и с ее лица сошло выражение тревоги. – Если они мои, я отдам их вам, Томас, потому что знаю, что этого хотел Валентин.
Пол выглядел ошеломленным.
– Но ты не можешь это сделать.
– Почему нет, дорогой?
– Они… они могут быть ценными.
– Я отдам их на оценку, – сказал я, – и если они действительно представляют собой хоть какую-то ценность, я верну все Доротее.
– Нет-нет… – покачала она головой, не соглашаясь со мной.
– Ш-ш… – шепнул я ей. – Пусть пока утешится этим.
Пол в ярости расхаживал по кухне туда-сюда. Потом остановился у стола и с нажимом спросил:
– А кто вы вообще такой, если не считать того, что вы втерлись в доверие к беспомощному, умирающему старику? Я хочу сказать, что это преступление.
Я не видел необходимости объяснять, кто я такой, но Доротея устало сообщила ему:
– Дед Томаса тренировал лошадей, которых подковывал Валентин. Валентин знал Томаса более двадцати лет и всегда любил его, он говорил мне это.
Словно не в силах остановиться, Пол тяжело пошагал прочь от столь неприятной новости, неожиданно покинул кухню и скрылся в коридоре. Можно было бы принять его просто за напыщенного осла, если бы не мимолетное впечатление затаившегося массивного, спящего вполглаза молодого хищника. Я подумал, что не хотел бы вступать с ним в конфликт.
Доротея сказала в отчаянии:
– Я не хочу жить рядом с Полом. Я не вынесу, если Дженет будет приходить ко мне каждый день. Я не в ладах с ней, дорогой. Она подавляет меня.
– Вы не должны ехать, – сказал я. – Пол не может выставить этот дом на продажу, потому что он не принадлежит ему. Но, Доротея… – Я замолк в нерешительности.
– Но что, дорогой?
– Только не подписывайте ничего.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать: не подписывайте ничего. Сперва спросите вашего знакомого нотариуса.
Она изумленно смотрела на меня.
– Но мне, должно быть, придется подписывать разные бумаги, теперь, когда Валентина больше нет.
– Да, но… не подписывайте никакие бумаги только потому, что этого хочет Пол.
– Хорошо, – с сомнением произнесла она. Я спросил ее:
– Вы знаете, какой силой обладает доверенность?
– Она вроде бы дает людям право действовать от своего имени?
Я кивнул.
Доротея быстро обдумала это и сказала:
– Вы говорили мне, чтобы я не подписывала бумагу, дающую Полу право продать этот дом. Это так?
– Именно так.
Она погладила мою руку.
– Спасибо, Томас. Обещаю не подписывать ничего такого. Я буду все внимательно перечитывать. Мне не хочется говорить так, но Пол иногда слишком настойчиво пытается сделать все по-своему.
Пол, на мой взгляд, подозрительно долго безмолвствовал. Я встал, вышел из кухни и отправился на поиски. Я обнаружил его в кабинете Валентина, где он снимал книги с полок и стопками складывал их на полу.
– Что вы делаете? – спросил я. – Пожалуйста, оставьте книги в покое.
Пол ответил:
– Я ищу книгу, которую одалживал Валентину. Я хочу получить ее обратно.
– Как она называется?
Наскоро придуманная Полом ложь не дошла до названия.
– Я узнаю ее, когда увижу, – сказал он.
– Если на какой-либо книге будет стоять ваше имя, – вежливо произнес я, – уверяю вас, вам ее вернут.
– Это мне не очень-то нравится.
В дверях появилась Доротея, увидела книги, сложенные на полу, и на лице ее одновременно появились недоумение и досада.
– Пол! Прекрати это! Эти книги принадлежат Томасу. Если ты возьмешь их, это будет воровство.
Пол и виду не подал, что его заботит такое ничтожное обвинение.
– Он не возьмет их, – успокаивающе промолвил я.
Пол скривил губы, проложил себе путь к передней двери дома и оставил ее открытой.
– Что он делает, дорогой? – растерянно спросила Доротея, глядя, как ее сын целеустремленно топает по дорожке.
– Кажется, он собирается притащить одну из своих коробок, чтобы упаковать в нее книги, – отметил я. Я закрыл переднюю дверь и запер ее на оба замка – верхний и нижний. Потом я прошел через кухню и тем же манером обезопасил заднюю дверь, а затем сделал быстрый круг по комнатам, заглянув даже в ванные, чтобы убедиться, что окна закрыты и заперты.
– Но Пол – мой сын, – запротестовала Доротея.
– И он пытается похитить книги Валентина.
– Ох, дорогой!..
Пол начал колотить в переднюю дверь.
– Матушка, впусти меня немедленно.
– Быть может, впустить его? – заволновалась Доротея.
– Пребывание снаружи ему не повредит. Сейчас не так уж холодно, а он может посидеть в машине. Или поехать домой, конечно.
– Иногда Пол так неприятен, – горько сказала Доротея.
Я поставил книги обратно на полки. Те, которые Пол выбрал, чтобы похитить для начала, были в самых роскошных переплетах – недавно опубликованные биографии чемпионов скачек, считавшиеся у знатоков почти бесценными. Я догадывался, что именно тщеславие Пола лежало в основе тех планов, исполнению которых помешали его мать и я.
Я не склонен был недооценивать опасность оскорбленного тщеславия с тех пор, как сделал страшный фильм о реально жившем фанатике-культуристе, который убил свою подружку за то, что она бросила его. Я должен был понять его, я влез в его сознание, и я ненавидел это.
Пол тяжелой рукой непрестанно колотил по двери и неотрывно нажимал на кнопку звонка. Но результатом этого был не резкий, выматывающий нервы монотонный звук, а куда менее невыносимое безостановочное тихое «динь-дон» – тихое потому, что Доротея уменьшила громкость, чтобы звонок не тревожил больного Валентина.
Я посмотрел на часы. Было без пяти шесть. Вероятнее всего, доктора можно было ожидать только через час, но до начала моего собственного рабочего дня оставалось полчаса.
– Ох, дорогой, – сказала Доротея едва ли не в десятый раз, – я хочу, чтобы он перестал.
– Скажите ему, что впустите его, если он пообещает оставить книги в покое.
– Вы думаете, он согласится? – с сомнением спросила она.
– Есть шанс, – ответил я.
Я предполагал, что ему не слишком захочется терять лицо перед разбуженными соседями: только дурак может позволить застать себя выставленным из дому, словно нашкодивший мальчишка, своей престарелой матерью.
С видимым облегчением Доротея объявила условия, на которые ее сын неохотно согласился. Она отперла дверь и впустила его, но на это я благоразумно не стал смотреть, поскольку легчайшая улыбка на моем лице могла быть принята им за насмешку, и он завелся бы опять. Бывало, что автомобилисты расплачивались за то, что втискивались между другими машинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Прошу прощения, – сказал я, подавляя подступающую ярость. – Если дополнение, сделанное Валентином, будет признано недействительным, в чем я сомневаюсь, поскольку нотариус признал его и засвидетельствовал подпись, тогда книги будут принадлежать Доротее, которая одна может решить, что делать с ними.
– О, спасибо вам, дорогой, – сказала она, и с ее лица сошло выражение тревоги. – Если они мои, я отдам их вам, Томас, потому что знаю, что этого хотел Валентин.
Пол выглядел ошеломленным.
– Но ты не можешь это сделать.
– Почему нет, дорогой?
– Они… они могут быть ценными.
– Я отдам их на оценку, – сказал я, – и если они действительно представляют собой хоть какую-то ценность, я верну все Доротее.
– Нет-нет… – покачала она головой, не соглашаясь со мной.
– Ш-ш… – шепнул я ей. – Пусть пока утешится этим.
Пол в ярости расхаживал по кухне туда-сюда. Потом остановился у стола и с нажимом спросил:
– А кто вы вообще такой, если не считать того, что вы втерлись в доверие к беспомощному, умирающему старику? Я хочу сказать, что это преступление.
Я не видел необходимости объяснять, кто я такой, но Доротея устало сообщила ему:
– Дед Томаса тренировал лошадей, которых подковывал Валентин. Валентин знал Томаса более двадцати лет и всегда любил его, он говорил мне это.
Словно не в силах остановиться, Пол тяжело пошагал прочь от столь неприятной новости, неожиданно покинул кухню и скрылся в коридоре. Можно было бы принять его просто за напыщенного осла, если бы не мимолетное впечатление затаившегося массивного, спящего вполглаза молодого хищника. Я подумал, что не хотел бы вступать с ним в конфликт.
Доротея сказала в отчаянии:
– Я не хочу жить рядом с Полом. Я не вынесу, если Дженет будет приходить ко мне каждый день. Я не в ладах с ней, дорогой. Она подавляет меня.
– Вы не должны ехать, – сказал я. – Пол не может выставить этот дом на продажу, потому что он не принадлежит ему. Но, Доротея… – Я замолк в нерешительности.
– Но что, дорогой?
– Только не подписывайте ничего.
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать: не подписывайте ничего. Сперва спросите вашего знакомого нотариуса.
Она изумленно смотрела на меня.
– Но мне, должно быть, придется подписывать разные бумаги, теперь, когда Валентина больше нет.
– Да, но… не подписывайте никакие бумаги только потому, что этого хочет Пол.
– Хорошо, – с сомнением произнесла она. Я спросил ее:
– Вы знаете, какой силой обладает доверенность?
– Она вроде бы дает людям право действовать от своего имени?
Я кивнул.
Доротея быстро обдумала это и сказала:
– Вы говорили мне, чтобы я не подписывала бумагу, дающую Полу право продать этот дом. Это так?
– Именно так.
Она погладила мою руку.
– Спасибо, Томас. Обещаю не подписывать ничего такого. Я буду все внимательно перечитывать. Мне не хочется говорить так, но Пол иногда слишком настойчиво пытается сделать все по-своему.
Пол, на мой взгляд, подозрительно долго безмолвствовал. Я встал, вышел из кухни и отправился на поиски. Я обнаружил его в кабинете Валентина, где он снимал книги с полок и стопками складывал их на полу.
– Что вы делаете? – спросил я. – Пожалуйста, оставьте книги в покое.
Пол ответил:
– Я ищу книгу, которую одалживал Валентину. Я хочу получить ее обратно.
– Как она называется?
Наскоро придуманная Полом ложь не дошла до названия.
– Я узнаю ее, когда увижу, – сказал он.
– Если на какой-либо книге будет стоять ваше имя, – вежливо произнес я, – уверяю вас, вам ее вернут.
– Это мне не очень-то нравится.
В дверях появилась Доротея, увидела книги, сложенные на полу, и на лице ее одновременно появились недоумение и досада.
– Пол! Прекрати это! Эти книги принадлежат Томасу. Если ты возьмешь их, это будет воровство.
Пол и виду не подал, что его заботит такое ничтожное обвинение.
– Он не возьмет их, – успокаивающе промолвил я.
Пол скривил губы, проложил себе путь к передней двери дома и оставил ее открытой.
– Что он делает, дорогой? – растерянно спросила Доротея, глядя, как ее сын целеустремленно топает по дорожке.
– Кажется, он собирается притащить одну из своих коробок, чтобы упаковать в нее книги, – отметил я. Я закрыл переднюю дверь и запер ее на оба замка – верхний и нижний. Потом я прошел через кухню и тем же манером обезопасил заднюю дверь, а затем сделал быстрый круг по комнатам, заглянув даже в ванные, чтобы убедиться, что окна закрыты и заперты.
– Но Пол – мой сын, – запротестовала Доротея.
– И он пытается похитить книги Валентина.
– Ох, дорогой!..
Пол начал колотить в переднюю дверь.
– Матушка, впусти меня немедленно.
– Быть может, впустить его? – заволновалась Доротея.
– Пребывание снаружи ему не повредит. Сейчас не так уж холодно, а он может посидеть в машине. Или поехать домой, конечно.
– Иногда Пол так неприятен, – горько сказала Доротея.
Я поставил книги обратно на полки. Те, которые Пол выбрал, чтобы похитить для начала, были в самых роскошных переплетах – недавно опубликованные биографии чемпионов скачек, считавшиеся у знатоков почти бесценными. Я догадывался, что именно тщеславие Пола лежало в основе тех планов, исполнению которых помешали его мать и я.
Я не склонен был недооценивать опасность оскорбленного тщеславия с тех пор, как сделал страшный фильм о реально жившем фанатике-культуристе, который убил свою подружку за то, что она бросила его. Я должен был понять его, я влез в его сознание, и я ненавидел это.
Пол тяжелой рукой непрестанно колотил по двери и неотрывно нажимал на кнопку звонка. Но результатом этого был не резкий, выматывающий нервы монотонный звук, а куда менее невыносимое безостановочное тихое «динь-дон» – тихое потому, что Доротея уменьшила громкость, чтобы звонок не тревожил больного Валентина.
Я посмотрел на часы. Было без пяти шесть. Вероятнее всего, доктора можно было ожидать только через час, но до начала моего собственного рабочего дня оставалось полчаса.
– Ох, дорогой, – сказала Доротея едва ли не в десятый раз, – я хочу, чтобы он перестал.
– Скажите ему, что впустите его, если он пообещает оставить книги в покое.
– Вы думаете, он согласится? – с сомнением спросила она.
– Есть шанс, – ответил я.
Я предполагал, что ему не слишком захочется терять лицо перед разбуженными соседями: только дурак может позволить застать себя выставленным из дому, словно нашкодивший мальчишка, своей престарелой матерью.
С видимым облегчением Доротея объявила условия, на которые ее сын неохотно согласился. Она отперла дверь и впустила его, но на это я благоразумно не стал смотреть, поскольку легчайшая улыбка на моем лице могла быть принята им за насмешку, и он завелся бы опять. Бывало, что автомобилисты расплачивались за то, что втискивались между другими машинами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81