Робби Джилл говорил мне.
– Робби Джилл очень добр.
– Да.
– Возьмите меня за руку, дорогой.
Я придвинул к кровати стул для посетителей и выполнил ее просьбу, живо вспомнив, как всего неделю назад Валентин отчаянно сжимал мое запястье. У Доротеи, однако, не было грехов, в которых надо было бы исповедаться.
– Пол сказал мне, – прошептала она, – что кто-то разгромил мой дом, хотел что-то найти.
– Боюсь, что так.
– Что они искали?
– А вы не знаете?
– Нет, дорогой. Полиция спрашивала меня. Должно быть, что-то принадлежавшее Валентину? Иногда мне кажется, что я слышу, как он кричит на меня, чтобы я сказала им. А потом все уходит опять.
– Кто кричит, Валентин? Она с сомнением ответила:
– Пол…
– Ох, нет!
– Он кричит, вы знаете. Но он не хочет плохого. Он мой сын, мое родное дитя. – Слезы слабости и горя катились по ее щекам. – Почему милые маленькие дети становятся большими?.. – Ее вопрос завершился тихим безответным плачем. – Он хочет присмотреть за мной.
Я спросил:
– Робби Джилл говорил вам о частной лечебнице?
– Я хотела бы поехать туда. Но Пол сказал… – Она умолкла, рука ее тряслась от переживаний. – У меня нет сил с ним спорить.
– Пусть Робби Джилл увезет вас, – настойчиво сказал я. – Через день или два, когда вы окрепнете.
– Пол говорит… – Она замолчала: слишком много сил уходило на то, чтобы противостоять ему.
– Просто отдыхайте, – сказал я. – Не волнуйтесь. Просто лежите и не сопротивляйтесь, набирайтесь сил.
– Как вы добры, дорогой! – Она минуту полежала молча, потом произнесла: – Я уверена… я знаю, что он искал, но не могу вспомнить.
– Что искал Пол?
– Нет, дорогой. Не Пол. – Она нахмурилась. – Все как-то путается. – Помолчав еще, она спросила: – Сколько ножей у меня было?
– Сколько?..
– Полиция спрашивала меня, сколько ножей на кухне. Я не могла вспомнить.
– Никто не знает, сколько ножей у него на кухне.
– Да. Они сказали, что в доме не нашли ножа, испачканного кровью.
– Да, я видел.
– Быть может, когда я вернусь домой, я увижу, какой нож пропал.
– Да, может быть. Вы хотите, чтобы я хоть немного прибрал у вас в доме?
– Я не могу просить вас об этом.
– Я с удовольствием сделал бы это.
– Пол тоже хочет. Он спрашивал. Он так сердит на меня, но я не знаю, кто взял ключ. Так глупо, верно? Я не могу попасть домой, потому что у меня нет ключа.
– Я найду ключ, – сказал я. – Вам принести что-нибудь оттуда?
– Нет, дорогой. Я просто хочу быть дома, с Валентином. – Из-под ее век вновь потекли слезы. – Валентин умер.
Я погладил ее слабую руку.
– Это был фотоальбом, – неожиданно сказала она, открыв глаза.
– Что?
– То, что они искали. – Она встревоженно смотрела на меня, вокруг ее глаз лежали бледные синие тени.
– Какой фотоальбом?
– Я не знаю. У меня никогда не было альбома, только несколько старых снимков, которые я хранила в коробке. Фотографии Пола, когда он был маленьким. У меня не было фотоаппарата, но друзья дарили мне снимки…
– А где эта коробка?
– В моей спальне. Но это не альбом… Я не подумала об этом раньше. Все так непонятно.
– Хм… Не думайте об этом. Робби Джилл рассердится, если я расстрою вас, и больше не пустит меня, оставит одного Пола.
Улыбка мелькнула в ее старческих глазах.
– Могу я хотя бы расстроиться? Мне больше нечего делать.
Я засмеялся.
– Единственное, о чем я жалею, – сказал я, – это о том, что Пол все-таки забрал книги Валентина. Он клянется, что не делал этого, но он все же должен был забрать их, потому что в доме их больше нет.
Доротея нахмурилась.
– Нет, дорогой, Пол не брал их.
– Не брал? – скептически переспросил я. – Он послал кого-то другого?
– Нет, дорогой. – Морщинки на ее лбу стали глубже. – Валентин хотел, чтобы эти книги достались вам, и я знаю, что он был бы в ярости, если бы их забрал Пол, потому что он не очень любил Пола, просто терпел его ради меня.
– Но… кто взял их?
– Билл.
– Кто?
– Билл Робинсон, дорогой. Он сохранит их.
– Но, Доротея, кто такой Билл Робинсон, где он и почему книги у него?
Она виновато улыбнулась.
– Понимаете, я так боялась, что Пол вернется и заставит меня отдать их. Он иногда так утомляет меня, что я делаю все, что он хочет, но, в конце концов, он мой сын, дорогой… Поэтому я попросила Билла Робинсона прийти, забрать все книги и сложить в гараже. Билл мой хороший знакомый, поэтому он пришел и забрал их, и они будут в полной сохранности. Билл – милый молодой человек, он ремонтирует мотоциклы.
ГЛАВА 11
Я улегся спать после полуночи, подумав, что хотя меня не убили сегодня, но сейчас уже завтра.
Нэш и я поужинали вместе в полном согласии относительно завтрашней сцены в паддоке, где его жокей будет в синем, тогда как жокей Сиббера – в зеленом с белыми полосками.
После вечерних приготовлений к сцене с дознанием в Жокейском клубе Нэш, не сказав этого прямо, дал мне понять, что предпочитает репетировать все вдвоем со мной, так что во время общих сцен, когда ему почти не надо было спрашивать или отвечать на вопросы, в его сознании уже была отчетливая схема исполнения. Я не знал, репетировал ли он таким образом с каждым режиссером, но у нас эта работа получалась замечательно плодотворной, выражаясь в его полной готовности к каждой сцене. Мы экономили время и опережали график, и это главным образом была его заслуга.
Как обычно, последние два вечерних часа я провел с Монкриффом, вместе с ним вычерчивая план расстановки камер и освещения в паддоке, а также для съемок повседневной подготовки к скачкам – как седлают лошадей, выводят их из стойл, ведут в паддок, снимают попоны, как жокеи садятся верхом. Дополнительные камеры обходились недешево, но тоже сберегали время; позднее мне предстояло склеить воедино множество кусочков и кадров из нескольких длинных лент, чтобы дать полное представление о напряженной подготовке к заездам. Щелканье пряжек на кожаных ремнях, блеск масла, которым смазывают копыта, крупным планом – мускулы, переливающиеся под лоснящейся шкурой. Требовалось только две секунды визуального изображения, чтобы создать впечатление спешки и деловитости, но, чтобы ухватить эти секунды, порой нужны были долгие минуты съемки.
Для создания хорошего фильма требовалось терпение. Это вам не щелк-щелк – и готовы эпизоды, придуманные кем-то, а это медленное, вдумчивое прояснение их глубинного значения.
Ну… я надеялся.
Утром, пока молчаливый молодой водитель вез меня в Хантингдон, я думал о книгах Валентина, спасенных Доротеей, и о неуверенности, пробивавшейся сквозь задиристость Пола. Он не пытался прервать мой визит к больной: пять обещанных минут растянулись до десяти, пока я сам не решил, что Доротее пора отдохнуть.
Пол вместе со мной прошел от двери ее палаты до выхода из больницы, дыша неровно и глубоко, словно желая что-то сказать, но никак не решаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Робби Джилл очень добр.
– Да.
– Возьмите меня за руку, дорогой.
Я придвинул к кровати стул для посетителей и выполнил ее просьбу, живо вспомнив, как всего неделю назад Валентин отчаянно сжимал мое запястье. У Доротеи, однако, не было грехов, в которых надо было бы исповедаться.
– Пол сказал мне, – прошептала она, – что кто-то разгромил мой дом, хотел что-то найти.
– Боюсь, что так.
– Что они искали?
– А вы не знаете?
– Нет, дорогой. Полиция спрашивала меня. Должно быть, что-то принадлежавшее Валентину? Иногда мне кажется, что я слышу, как он кричит на меня, чтобы я сказала им. А потом все уходит опять.
– Кто кричит, Валентин? Она с сомнением ответила:
– Пол…
– Ох, нет!
– Он кричит, вы знаете. Но он не хочет плохого. Он мой сын, мое родное дитя. – Слезы слабости и горя катились по ее щекам. – Почему милые маленькие дети становятся большими?.. – Ее вопрос завершился тихим безответным плачем. – Он хочет присмотреть за мной.
Я спросил:
– Робби Джилл говорил вам о частной лечебнице?
– Я хотела бы поехать туда. Но Пол сказал… – Она умолкла, рука ее тряслась от переживаний. – У меня нет сил с ним спорить.
– Пусть Робби Джилл увезет вас, – настойчиво сказал я. – Через день или два, когда вы окрепнете.
– Пол говорит… – Она замолчала: слишком много сил уходило на то, чтобы противостоять ему.
– Просто отдыхайте, – сказал я. – Не волнуйтесь. Просто лежите и не сопротивляйтесь, набирайтесь сил.
– Как вы добры, дорогой! – Она минуту полежала молча, потом произнесла: – Я уверена… я знаю, что он искал, но не могу вспомнить.
– Что искал Пол?
– Нет, дорогой. Не Пол. – Она нахмурилась. – Все как-то путается. – Помолчав еще, она спросила: – Сколько ножей у меня было?
– Сколько?..
– Полиция спрашивала меня, сколько ножей на кухне. Я не могла вспомнить.
– Никто не знает, сколько ножей у него на кухне.
– Да. Они сказали, что в доме не нашли ножа, испачканного кровью.
– Да, я видел.
– Быть может, когда я вернусь домой, я увижу, какой нож пропал.
– Да, может быть. Вы хотите, чтобы я хоть немного прибрал у вас в доме?
– Я не могу просить вас об этом.
– Я с удовольствием сделал бы это.
– Пол тоже хочет. Он спрашивал. Он так сердит на меня, но я не знаю, кто взял ключ. Так глупо, верно? Я не могу попасть домой, потому что у меня нет ключа.
– Я найду ключ, – сказал я. – Вам принести что-нибудь оттуда?
– Нет, дорогой. Я просто хочу быть дома, с Валентином. – Из-под ее век вновь потекли слезы. – Валентин умер.
Я погладил ее слабую руку.
– Это был фотоальбом, – неожиданно сказала она, открыв глаза.
– Что?
– То, что они искали. – Она встревоженно смотрела на меня, вокруг ее глаз лежали бледные синие тени.
– Какой фотоальбом?
– Я не знаю. У меня никогда не было альбома, только несколько старых снимков, которые я хранила в коробке. Фотографии Пола, когда он был маленьким. У меня не было фотоаппарата, но друзья дарили мне снимки…
– А где эта коробка?
– В моей спальне. Но это не альбом… Я не подумала об этом раньше. Все так непонятно.
– Хм… Не думайте об этом. Робби Джилл рассердится, если я расстрою вас, и больше не пустит меня, оставит одного Пола.
Улыбка мелькнула в ее старческих глазах.
– Могу я хотя бы расстроиться? Мне больше нечего делать.
Я засмеялся.
– Единственное, о чем я жалею, – сказал я, – это о том, что Пол все-таки забрал книги Валентина. Он клянется, что не делал этого, но он все же должен был забрать их, потому что в доме их больше нет.
Доротея нахмурилась.
– Нет, дорогой, Пол не брал их.
– Не брал? – скептически переспросил я. – Он послал кого-то другого?
– Нет, дорогой. – Морщинки на ее лбу стали глубже. – Валентин хотел, чтобы эти книги достались вам, и я знаю, что он был бы в ярости, если бы их забрал Пол, потому что он не очень любил Пола, просто терпел его ради меня.
– Но… кто взял их?
– Билл.
– Кто?
– Билл Робинсон, дорогой. Он сохранит их.
– Но, Доротея, кто такой Билл Робинсон, где он и почему книги у него?
Она виновато улыбнулась.
– Понимаете, я так боялась, что Пол вернется и заставит меня отдать их. Он иногда так утомляет меня, что я делаю все, что он хочет, но, в конце концов, он мой сын, дорогой… Поэтому я попросила Билла Робинсона прийти, забрать все книги и сложить в гараже. Билл мой хороший знакомый, поэтому он пришел и забрал их, и они будут в полной сохранности. Билл – милый молодой человек, он ремонтирует мотоциклы.
ГЛАВА 11
Я улегся спать после полуночи, подумав, что хотя меня не убили сегодня, но сейчас уже завтра.
Нэш и я поужинали вместе в полном согласии относительно завтрашней сцены в паддоке, где его жокей будет в синем, тогда как жокей Сиббера – в зеленом с белыми полосками.
После вечерних приготовлений к сцене с дознанием в Жокейском клубе Нэш, не сказав этого прямо, дал мне понять, что предпочитает репетировать все вдвоем со мной, так что во время общих сцен, когда ему почти не надо было спрашивать или отвечать на вопросы, в его сознании уже была отчетливая схема исполнения. Я не знал, репетировал ли он таким образом с каждым режиссером, но у нас эта работа получалась замечательно плодотворной, выражаясь в его полной готовности к каждой сцене. Мы экономили время и опережали график, и это главным образом была его заслуга.
Как обычно, последние два вечерних часа я провел с Монкриффом, вместе с ним вычерчивая план расстановки камер и освещения в паддоке, а также для съемок повседневной подготовки к скачкам – как седлают лошадей, выводят их из стойл, ведут в паддок, снимают попоны, как жокеи садятся верхом. Дополнительные камеры обходились недешево, но тоже сберегали время; позднее мне предстояло склеить воедино множество кусочков и кадров из нескольких длинных лент, чтобы дать полное представление о напряженной подготовке к заездам. Щелканье пряжек на кожаных ремнях, блеск масла, которым смазывают копыта, крупным планом – мускулы, переливающиеся под лоснящейся шкурой. Требовалось только две секунды визуального изображения, чтобы создать впечатление спешки и деловитости, но, чтобы ухватить эти секунды, порой нужны были долгие минуты съемки.
Для создания хорошего фильма требовалось терпение. Это вам не щелк-щелк – и готовы эпизоды, придуманные кем-то, а это медленное, вдумчивое прояснение их глубинного значения.
Ну… я надеялся.
Утром, пока молчаливый молодой водитель вез меня в Хантингдон, я думал о книгах Валентина, спасенных Доротеей, и о неуверенности, пробивавшейся сквозь задиристость Пола. Он не пытался прервать мой визит к больной: пять обещанных минут растянулись до десяти, пока я сам не решил, что Доротее пора отдохнуть.
Пол вместе со мной прошел от двери ее палаты до выхода из больницы, дыша неровно и глубоко, словно желая что-то сказать, но никак не решаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81