Иногда они вместе смотрят телевизор. После смерти Валентина Доротея иногда нуждается в чьем-либо обществе. Хорошо, что она не явилась домой раньше.
– Я полагаю. Возможно.
– Возможно, – согласился он.
– Что еще? – спросил я.
– Ничего. Я говорил с полицейскими. Они отделались пустыми словами, и это означает, что у них нет никаких догадок.
– Я хотел бы повидать ее.
– Я говорил ей, что вы просили об этом. Она рада. Быть может, завтра вечером или послезавтра.
– Я еще позвоню вам, – пообещал я.
Я сел в машину, сообщил водителю об изменении планов и сверился с картой дорог. Свернуть вправо на шоссе А14, ехать на северо-запад, обогнуть Кеттеринг по внешнему краю. Приблизительно сорок миль до Маркет-Харборо. Я попросил разбудить меня, когда мы доедем до этого пункта, и заснул на заднем сиденье.
Обиталище Элисон Висборо повествовало о ее личности начиная от самых ворот. Крошащийся асфальт дороги кончался у старого двухэтажного кирпичного дома, возможно, выстроенного даже в восемнадцатом веке, хотя сказать наверняка было трудно. Луга вокруг дома были поделены на множество загонов, обнесенных потемневшими от непогоды деревянными заборами; в некоторых загонах бродили ухоженные, но непородистые кони. Вдоль одной стороны самого большого загона были выстроены раскрашенные полосами воротца, шесты и барьерчики – этакая пародия на спортивные препятствия. В дальнем конце загона какой-то мужчина в твидовой куртке и черной шляпе с высокой тульей медленно ехал верхом по кругу, глядя вниз и сосредоточившись на ведущей передней ноге лошади, – он занимался дрессировкой. За ним наблюдал ребенок, держащий под уздцы пони. Видимо, учить требовалось не только лошадь.
Все вокруг выглядело добротным, но говорило о возможном недостатке финансов.
Мой водитель затормозил на обочине неприметной подъездной дороги. Он сказал, что должен проверить, туда ли мы заехали, но проверять ему не пришлось. Дверь открылась прежде, чем он дошел до нее, и на пороге показалась полногрудая женщина средних лет, одетая в брюки для верховой езды, рубашку и тускло-зеленый свитер. Ее сопровождали два молодых пса породы Лабрадор.
– Мистер Лайон? – донесся до меня ее голос, громкий, властный и недовольный.
Мой водитель махнул рукой в сторону машины, из которой неохотно вылезал я.
– Я Томас Лайон, – сказал я, подходя поближе. Она пожала мне руку с негостеприимной холодной вежливостью и с такой же вежливостью пригласила в дом, предоставив водителя самому себе.
– Я Элисон Висборо. Говард предупредил меня, что вы приедете, – объявила она, проведя меня в холодную опрятную комнату, обставленную твердыми на вид сине-зелеными креслами и диванами, скорее отпугивающими, чем притягивающими. Я присел на неудобный краешек одного кресла, она – на другое. Псы были бесцеремонно оставлены в коридоре.
– Вы моложе, чем я ожидала, – произнесла она, бессознательно четко выговаривая гласные. – Вы уверены, что вы тот, за кого себя выдаете?
– До сих пор был уверен.
Она пристально посмотрела на меня. Я сказал:
– Я отнюдь не людоед, которого вы описали в «Барабанном бое».
– Вы довели Говарда до отчаяния, – жестко возразила она. – Что-то надо было предпринять. Я не ожидала такого шума. Меньше всего я намеревалась поставить в неловкое положение Говарда. Он объяснил мне, что ваша гнусная кинокомпания зла на меня, но, когда я вижу несправедливость, я должна рассказать о ней.
– Всегда? – с интересом спросил я.
– Конечно.
– И часто это доставляет вам неприятности?
– Я не из тех, кто боится трудностей.
– Можете ли вы написать краткое извинение в адрес кинокомпании, – спросил я, – ради блага Говарда?
Она возмущенно покачала головой, потом обдумала мое предложение и наконец, кажется, заколебалась; необычное состояние для нее, предположил я.
У нее были короткие темные волосы с пробивающейся сединой, бесстрашные карие глаза, обветренная кожа, на лице никакой косметики, никаких украшений на загрубевших от работы руках.
– Вы говорили с кем-то работающим в «Барабанном бое»? – поинтересовался я.
Она вновь заколебалась, и вид у нее был не особенно радостный.
– Я говорила не совсем то, – неохотно ответила она, – что она записала себе.
– Она?
– Она – моя старая приятельница. Мы вместе учились в школе. Она работает в разделе «Жар со звезд», и я думала, что это поможет Говарду в борьбе против вас. Она не писала того, что там было напечатано. Она просто передала информацию редактору раздела, как всегда делает. Понимаете, она собирает материал, а потом его в газете делают сенсационным, как она мне объясняла. Кто-то специально занимается этим.
Делать сенсационным – ну и процесс! Но я предполагал, что без этого жалобы Говарда не стоили бы места в газете.
– Как долго, – продолжал я, – вы знаете Говарда?
– Зачем вам это знать?
– Я только гадал, насколько глубоки могут быть ваши обязательства перед ним.
С оттенком враждебности, которого я ожидал, она сказала:
– Я могу считать себя обязанной человеку, даже если знакома с ним всего пять минут.
– Уверен в этом.
– На самом деле я знаю Говарда с тех пор, как он нанес нам визит после смерти папы.
Слово «папа» она произнесла совершенно естественно; это только я счел его странным и неподходящим для особы в ее возрасте.
– Он явился, чтобы встретиться с вашей матерью?
– В принципе, я так полагаю.
– Из-за некролога?
Она кивнула:
– Говард посчитал его интересным.
– Хм-м… – Я помедлил. – Вам случайно не известно, кто написал этот некролог?
– Зачем вам это знать?
Я пожал плечами.
– Из интереса. Мне показалось, что автор вкладывал в него личные чувства.
– Понимаю. – Она помолчала секунду, потом призналась: – Я сама написала его. Он, конечно, был отредактирован для газеты, но основа была моя.
– Да? – неопределенно отозвался я. – Вы писали о потенциальной карьере вашего отца, погубленной смертью Сони?
– Да..
– Вы писали так, словно это волновало вас.
– Конечно, меня это волновало, – с горячностью произнесла она. – Папа никогда не обсуждал это со мной, но я знала, что ему было горько.
– Хм, – откликнулся я, – а почему смерть Сони заставила его оставить политику?
Нетерпеливо, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, она ответила:
– Скандал, конечно. Но он никогда не говорил об этом. Он никогда не позволил бы снять этот фильм. Родбери и я тоже против, но мы ничего не можем поделать. Книга была Говарда, а не наша. Наше имя, имя папы, в ней не проставлено. Говард сказал, что вы заставили его сделать дурацкие ненужные изменения в сценарии, и я, конечно, поняла, что кто-то должен остановить вас. Ради Говарда и ради памяти папы я должна была сделать это.
И едва не добилась успеха, подумал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Я полагаю. Возможно.
– Возможно, – согласился он.
– Что еще? – спросил я.
– Ничего. Я говорил с полицейскими. Они отделались пустыми словами, и это означает, что у них нет никаких догадок.
– Я хотел бы повидать ее.
– Я говорил ей, что вы просили об этом. Она рада. Быть может, завтра вечером или послезавтра.
– Я еще позвоню вам, – пообещал я.
Я сел в машину, сообщил водителю об изменении планов и сверился с картой дорог. Свернуть вправо на шоссе А14, ехать на северо-запад, обогнуть Кеттеринг по внешнему краю. Приблизительно сорок миль до Маркет-Харборо. Я попросил разбудить меня, когда мы доедем до этого пункта, и заснул на заднем сиденье.
Обиталище Элисон Висборо повествовало о ее личности начиная от самых ворот. Крошащийся асфальт дороги кончался у старого двухэтажного кирпичного дома, возможно, выстроенного даже в восемнадцатом веке, хотя сказать наверняка было трудно. Луга вокруг дома были поделены на множество загонов, обнесенных потемневшими от непогоды деревянными заборами; в некоторых загонах бродили ухоженные, но непородистые кони. Вдоль одной стороны самого большого загона были выстроены раскрашенные полосами воротца, шесты и барьерчики – этакая пародия на спортивные препятствия. В дальнем конце загона какой-то мужчина в твидовой куртке и черной шляпе с высокой тульей медленно ехал верхом по кругу, глядя вниз и сосредоточившись на ведущей передней ноге лошади, – он занимался дрессировкой. За ним наблюдал ребенок, держащий под уздцы пони. Видимо, учить требовалось не только лошадь.
Все вокруг выглядело добротным, но говорило о возможном недостатке финансов.
Мой водитель затормозил на обочине неприметной подъездной дороги. Он сказал, что должен проверить, туда ли мы заехали, но проверять ему не пришлось. Дверь открылась прежде, чем он дошел до нее, и на пороге показалась полногрудая женщина средних лет, одетая в брюки для верховой езды, рубашку и тускло-зеленый свитер. Ее сопровождали два молодых пса породы Лабрадор.
– Мистер Лайон? – донесся до меня ее голос, громкий, властный и недовольный.
Мой водитель махнул рукой в сторону машины, из которой неохотно вылезал я.
– Я Томас Лайон, – сказал я, подходя поближе. Она пожала мне руку с негостеприимной холодной вежливостью и с такой же вежливостью пригласила в дом, предоставив водителя самому себе.
– Я Элисон Висборо. Говард предупредил меня, что вы приедете, – объявила она, проведя меня в холодную опрятную комнату, обставленную твердыми на вид сине-зелеными креслами и диванами, скорее отпугивающими, чем притягивающими. Я присел на неудобный краешек одного кресла, она – на другое. Псы были бесцеремонно оставлены в коридоре.
– Вы моложе, чем я ожидала, – произнесла она, бессознательно четко выговаривая гласные. – Вы уверены, что вы тот, за кого себя выдаете?
– До сих пор был уверен.
Она пристально посмотрела на меня. Я сказал:
– Я отнюдь не людоед, которого вы описали в «Барабанном бое».
– Вы довели Говарда до отчаяния, – жестко возразила она. – Что-то надо было предпринять. Я не ожидала такого шума. Меньше всего я намеревалась поставить в неловкое положение Говарда. Он объяснил мне, что ваша гнусная кинокомпания зла на меня, но, когда я вижу несправедливость, я должна рассказать о ней.
– Всегда? – с интересом спросил я.
– Конечно.
– И часто это доставляет вам неприятности?
– Я не из тех, кто боится трудностей.
– Можете ли вы написать краткое извинение в адрес кинокомпании, – спросил я, – ради блага Говарда?
Она возмущенно покачала головой, потом обдумала мое предложение и наконец, кажется, заколебалась; необычное состояние для нее, предположил я.
У нее были короткие темные волосы с пробивающейся сединой, бесстрашные карие глаза, обветренная кожа, на лице никакой косметики, никаких украшений на загрубевших от работы руках.
– Вы говорили с кем-то работающим в «Барабанном бое»? – поинтересовался я.
Она вновь заколебалась, и вид у нее был не особенно радостный.
– Я говорила не совсем то, – неохотно ответила она, – что она записала себе.
– Она?
– Она – моя старая приятельница. Мы вместе учились в школе. Она работает в разделе «Жар со звезд», и я думала, что это поможет Говарду в борьбе против вас. Она не писала того, что там было напечатано. Она просто передала информацию редактору раздела, как всегда делает. Понимаете, она собирает материал, а потом его в газете делают сенсационным, как она мне объясняла. Кто-то специально занимается этим.
Делать сенсационным – ну и процесс! Но я предполагал, что без этого жалобы Говарда не стоили бы места в газете.
– Как долго, – продолжал я, – вы знаете Говарда?
– Зачем вам это знать?
– Я только гадал, насколько глубоки могут быть ваши обязательства перед ним.
С оттенком враждебности, которого я ожидал, она сказала:
– Я могу считать себя обязанной человеку, даже если знакома с ним всего пять минут.
– Уверен в этом.
– На самом деле я знаю Говарда с тех пор, как он нанес нам визит после смерти папы.
Слово «папа» она произнесла совершенно естественно; это только я счел его странным и неподходящим для особы в ее возрасте.
– Он явился, чтобы встретиться с вашей матерью?
– В принципе, я так полагаю.
– Из-за некролога?
Она кивнула:
– Говард посчитал его интересным.
– Хм-м… – Я помедлил. – Вам случайно не известно, кто написал этот некролог?
– Зачем вам это знать?
Я пожал плечами.
– Из интереса. Мне показалось, что автор вкладывал в него личные чувства.
– Понимаю. – Она помолчала секунду, потом призналась: – Я сама написала его. Он, конечно, был отредактирован для газеты, но основа была моя.
– Да? – неопределенно отозвался я. – Вы писали о потенциальной карьере вашего отца, погубленной смертью Сони?
– Да..
– Вы писали так, словно это волновало вас.
– Конечно, меня это волновало, – с горячностью произнесла она. – Папа никогда не обсуждал это со мной, но я знала, что ему было горько.
– Хм, – откликнулся я, – а почему смерть Сони заставила его оставить политику?
Нетерпеливо, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, она ответила:
– Скандал, конечно. Но он никогда не говорил об этом. Он никогда не позволил бы снять этот фильм. Родбери и я тоже против, но мы ничего не можем поделать. Книга была Говарда, а не наша. Наше имя, имя папы, в ней не проставлено. Говард сказал, что вы заставили его сделать дурацкие ненужные изменения в сценарии, и я, конечно, поняла, что кто-то должен остановить вас. Ради Говарда и ради памяти папы я должна была сделать это.
И едва не добилась успеха, подумал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81