Я с улыбкой поцеловал ее в щеку и поехал на работу, опаздывая на полчаса, но не собираясь оправдываться.
Репетиция и установка освещения заняли все утро. Всех бессловесных персонажей, членов Жокейского клуба, следовало усадить в кресла и прорепетировать с ними их реакцию на долгую яростную защиту Нэша Рурка.
– Здесь возмущение, – пояснял я, – потом недоверие, приподнять ладонь, уронить карандаш, смотреть сердито… Вы думаете, что этот человек виновен, что он лжет. Все отлично, прогоним это еще раз.
И опять, и опять, а Нэш стоял, повторяя свою речь, и перед каждой следующей фразой делая паузу, чтобы Монкрифф мог окончательно установить свое осветительно-съемочное оборудование. Сиббер во главе стола, как обычно, отпускал сальные шуточки и пренебрежительно отзывался о правительстве в нормальной занудной манере старого актера, который давно расстался с надеждой сыграть Гамлета. Сиббер – я называю большинство актерского состава по именам их персонажей, – так вот, Сиббер собирался выдать на-гора столько истины и страдания, что ему осталось бы только ссыпать в закрома хорошие отзывы.
Я же ожидал от него другого. Чего и добивался.
Мы сделали краткий перерыв на ленч. Нэш Рурк появился вовремя, чтобы загримироваться, и молча прошел на освещенную площадку, чтобы Монкрифф проверил, соответствует ли цветовая гамма в этом свете натуральной.
Из-за того что Нэш в одиночку репетировал предыдущим вечером, «члены Жокейского клуба» не были готовы к тому, что им предстояло увидеть, и мне отчасти хотелось запечатлеть их невольную реакцию. Я предложил снимать сцену без репетиции. Она должна была продолжаться от начала до конца, что бы не пошло иначе, чем было запланировано.
– Начинаем, – скомандовал я. – Без остановок. Идет?
Все кивнули, хотя тут и там было замечено сомнение. Не считая невоспроизводимых сцен, где занято пять сотен статистов, первый прогон редко можно увидеть на экране.
Устав от бесконечных экспериментов, Нэш наконец понял, чего я хочу, но понимание не гарантировало, что он сможет это совершить. Однако в этот день по каким-то своим мотивам он решил выложиться полностью и играл с такой напряженной силой, что рты вокруг стола открывались в настоящем недоверии. Монкрифф говорил потом, что у него волосы на голове встали дыбом, кроме тех, что прилипли от пота. Сиббер инстинктивно сполз и вжался в кресло, когда Нэш как грозовая туча навис над ним, и через секунду или две мертвого молчания, когда я сказал, почти не дыша: «Стоп, берем» – операторы и актеры зааплодировали.
Нэш на это только пожал плечами.
– Что ж, это сильно написано…
Он развернулся и пошел из внутреннего пространства стола-подковы туда, где стоял я.
– Ну? – сказал он.
Я был практически безгласен.
– Давайте, – потребовал Нэш. – Скажите это. Скажите: «Прогоним это снова».
Его глаза смеялись.
– Прогоним это снова, – произнес я.
Мы переставили и перенастроили камеры и повторили сцену еще два раза. Все три прошли чудесно, без накладок, и все три были приемлемы, но не только я считал, что первая сцена – это электрический ток без изоляции.
– Этот человек способен убить, – задумчиво сказал о Нэше Монкрифф.
– Он играл.
– Нет. – Монкрифф слегка вздрогнул. – Я хочу сказать – на самом деле.
ГЛАВА 4
Говард проведал, что сцена расследования – пока лучшая из всего фильма. Он услышал от десятка разных людей, что Нэш сказал: «Это сильно написано», но Говард знал, что по его сценарию Нэш не должен был кричать.
– Вы! – яростно зашипел он, уставившись на меня через маленький стол в баре отеля «Бедфорд Лодж» – слишком людном месте, чтобы как следует выразить эмоции, – вы изменили сценарий.
– Ну, не очень сильно, – примирительно ответил я. – Большинство слов в нем, безусловно, ваши.
– Но не чувства, – не успокоился он. – Вы умышленно извратили мои намерения. Вы велели Нэшу потерять контроль и угрожать Сибберу. Вы велели ему выглядеть убийцей, вы сделали это, иначе он не смог бы и подумать об этом, прочитав то, что написал я.
– Послушайте, Говард, – смиренно сказал я, – нам лучше раз и навсегда прийти к пониманию. Я не хочу ссориться с вами. Я хочу, чтобы мы работали вместе и сделали хороший фильм. Вы подписали контракт…
– То, что вы считаете хорошим фильмом, – перебил он, – и то, что я считаю фильмом по своей книге, – это совершенно разные вещи. Все, о чем заботитесь вы, – это то, сколько денег он принесет.
Для успокоения нервов я сделал большой глоток коньяка (к черту безалкогольную этику!) и решил объяснить несколько основных принципов киномира витающему в облаках идеалисту, сидящему напротив меня. Его аккуратные круглые очки поблескивали поверх серьезных карих глаз, а узкие губы были обиженно поджаты.
– Я – это имя, – настаивал он. – Мои читатели ожидают утонченности, сдержанности и психологической глубины. А вы предлагаете им секс и жестокость.
– Хотите еще водки с клюквенным соком?
– Нет.
– Говард, – сказал я, – разве вы не понимаете, на что согласились? О'Хара собрал воедино команду, ради которой фильм финансируется одной из семи ведущих киностудий. Как ни жаль, она не может вкладывать деньги в унылые, слюнявые ленты, которые можно крутить только в элитных киноклубах. Бизнес предназначен для того, чтобы получать прибыль. Такова изнанка, Говард.
– Это непристойно, – с осуждением произнес он.
Я продолжал:
– Шеф О'Хары договорился с компанией и пообещал, что сделает с нами такой фильм, на котором она, по крайней мере, не потеряет вложенные деньги. Ваш собственный мягкий взгляд на этот древний скандал, очевидно, чудесно сработал в контексте романа, и я пытаюсь многое из этого сохранить в фильме. Я сражаюсь на вашей стороне, что бы вы ни думали.
– Что, например, вы пытаетесь сохранить? – спросил он уязвленно.
– Вы полностью написали первую четверть полупризрачной истории о любовниках женщины, которая закончила жизнь в петле.
– Да.
– Ее грезы и сны идут на экран, – напомнил я ему. – Ее любовники – это жокеи, как вы их описали. Но кем были настоящие жокеи? Ездили ли они на лошадях, которых тренировал ее муж?
– Они существовали в ее сознании.
– Но почему она повесилась, Говард? Убил ли ее один из ее призрачных любовников? Сделала ли она это сама? Или ее муж?
Выдержав паузу, он ответил:
– Никто этого не знает.
– Я знаю, что никто не знает, – отозвался я. – Но концовка без какого-либо объяснения не заставит людей платить за просмотр фильма.
Он саркастически изрек:
– Опять изнанка.
– Я дам вам этих призрачных любовников, – сказал я. – А вы разрешите мне земное объяснение.
– Это нечестно.
Я уставился на него. Он был достаточно взрослым, чтобы понимать – в мире существует мало честных вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81