– Длинные белокурые волосы? Он кивнул.
– Как вы и заказывали. И все же где вы были?
– Неподалеку, – туманно ответил я. На самом деле я ускользнул от своих нянек, прошел кружным путем через Хит в конюшню, отметился у сторожа и сказал ему, что хочу спокойно поработать и если кто-нибудь меня спросит, то меня здесь нет.
– Так и скажу, мистер Лайон, – пообещал он, уже привыкнув к моим странностям, а я тихонько прошел в кабинет наверху и позвонил Робби Джиллу.
– Прошу прощения, что беспокою вас в воскресенье вечером, – извинился я.
– Я всего лишь смотрел телевизор. Чем могу помочь?
Я спросил:
– Достаточно ли хорошо чувствует себя Доротея, чтобы мы могли перевезти ее не во вторник, а завтра?
– Вы видели ее сегодня? Что вы думаете?
– Она сказала, что по-прежнему хочет переехать в частную клинику, и большая часть ее душевных терзаний уже позади. Но с медицинской точки зрения… ее можно перевозить?
– Хм…
– Она вспомнила многое из того, что видела в минуты нападения на нее, – пояснил я. – Она видела лицо нападавшего, но она не знает его. Она также видела нож, которым ее ранили.
– Боже, – воскликнул Робби, – эту штуку, похожую на кастет?
– Нет. Это был тот, которым пырнули меня.
– Господи!
– Так что, если можно, перевезите ее завтра. В частной клинике запишите ее под вымышленным именем. Она в опасности.
– Кровь и ад!
– Она вспомнила, что Пол остановил человека, ударившего ее ножом, и тем самым спас ей жизнь. Это ее успокаивает. Она удивлена. Она перенесла три ужасных потрясения, но я думаю, с ней все будет в порядке.
– Стойкая женщина. Не беспокойтесь, я позабочусь о ней.
– Отлично. – Я помолчал. – Вы помните, полиция брала у нас отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с найденными в доме Доротеи?
– Конечно, помню. Они еще взяли отпечатки
Доротеи, ее подруги Бетти и мужа Бетти и сняли отпечатки пальцев Валентина с его бритвы.
– Там были еще и другие, которые они не смогли идентифицировать.
– Точно. Я полагаю, несколько. Я спрашивал своего друга из полиции, как идет следствие. Он ответил, что оно не сдвинулось с мертвой точки.
– Хм-м… – произнес я. – Некоторые из неопознанных отпечатков могут принадлежать О'Харе, а часть – Биллу Робинсону. – Я объяснил, кто такой Билл Робинсон. – И должны быть другие, ведь нападавший на Доротею не надел перчаток.
– Вы уверены? – затаив дыхание, спросил Робби.
– Да. Она сказала, что видела его руку, продетую в рукоять ножа. У него были грязные ногти.
– Господи Иисусе!
– Когда он явился в дом, он не ожидал застать ее. Он не собирался нападать на нее. Он пришел, чтобы вместе с Полом отыскать что-то, что могло быть у Валентина, и я полагаю, что он разнес весь дом в гневе и ярости, потому что ничего не нашел. Как бы то ни было, его отпечатки там должны быть повсюду.
Робби, сбитый с толку, спросил: –Чьи?
– Я скажу вам, когда буду уверен.
– Не дайте себя убить.
– Конечно, не дам, – отозвался я.
В назначенное время Ивонн поднялась наверх. Она соответствовала излюбленному боссами женскому образу – субтильная калифорнийка, ничего общего с настоящей, беззаботно смеющейся Соней.
В момент своей смерти Соня, согласно сообщениям самых консервативных газет, была одета в «красно-розовую атласную комбинацию», а если судить по словам тех, кто не прочь пощекотать нервы публики, «в блестящее алое мини с узенькими наплечными лямками и в изящные черные босоножки на высоких шпильках».
Ничего удивительного, думал я, что самоубийство было поставлено под сомнение.
Ивонн, грезившая о призрачных любовниках, была одета в свободное белое платье, в американских журналах мод описываемое как «струящееся», то есть мягко обрисовывавшее то, что под ним было. По моей разработке, она также надела золотые серьги с жемчужными подвесками и длинное жемчужное ожерелье, почти достигавшее талии.
Она выглядела божественно неземной и говорила с техасским акцентом.
– Этим утром, – сказал я, – мы будем снимать сцены в должной последовательности. Скажем, так. Сначала вы входите через вот эту треснувшую дверь. – Я указал на дверь. – Подсветка будет с той стороны. Я хочу, чтобы, когда Монкрифф все подготовит, вы встали в дверном проеме и поворачивали голову, пока мы не скажем «стоп». Вы должны будете запомнить это положение и во время съемок повернуть голову именно так, и тогда мы получим прекрасный драматический эффект. Вы входите, но смотрите назад. О'кей? Полагаю, роль свою вы знаете.
Она посмотрела на меня прозрачным взглядом – широко открытые глаза, ни проблеска ума: прекрасно для фильма, но никуда не годится для предварительных технических прогонов.
– Мне говорили, – промолвила она, – что вы сходите с ума, когда приходится переснимать сцену более трех раз. Это так?
– Именно так.
– Полагаю, мне лучше сосредоточиться.
– Милое дитя, – сказал я, подлаживаясь под ее акцент, – сделайте это, и я добьюсь, чтобы вы выступили в ток-шоу.
– «Сегодня в кадре»?
– Возможно.
Несравненные фиалковые глаза затуманились раздумьем, и она тихо отошла в сторону, углубившись в изучение сценария.
Наметив цель, мы продолжили работу. Когда Монкрифф наконец объявил, что доволен размещением подсветки, мы поставили Ивонн в дверном проеме и дюйм за дюймом смещали ее, пока свет снаружи не пронзил ее тонкое струящееся платье, вырисовывая очертания тела для размещенной в «стойле» камеры. На мой вкус, она была слишком плоскогрудой, но вполне вписывалась в образ обитательницы мира грез, как я и надеялся.
– Иисусе! – пробормотал Монкрифф, глядя в глазок камеры.
Я спросил:
– Можешь подать блеск на ее серьги?
– Ты что-то мало требуешь!
Он установил точечную лампу – лампочку, как сказал он, имея в виду чрезвычайно малую световую точку, – чтобы выявить мерцание серег.
– Отлично, – сказал я. – Все готовы? Проводим репетицию. Ивонн, не забывайте: вас преследует домогательствами земной мужчина в отличие от призрачного любовника – земля и небо. Вы смеетесь над ним в своих мыслях, хотя и не показываете этого открыто, поскольку у него есть власть сделать жизнь Нэша – то есть жизнь вашего мужа по фильму – чрезвычайно сложной. Просто представьте, что вас преследует человек, которого вы презираете как мужчину, но с которым не можете быть грубой… Ивонн хмыкнула:
– Зачем представлять? Я встречаю таких каждый день.
– Держу пари, – полной грудью выдохнул Монкрифф.
– Тогда все нормально, – сказал я, стараясь не засмеяться. – Начинаем прогон. Готовы? Ну… – пауза, – начали!
Со второй репетиции Ивонн сделала все совершенно правильно, и мы дважды сняли эту сцену, оба дубля были приняты.
– Вы куколка, – сказал я ей. Ей это понравилось, тогда как Сильва сочла бы это домогательством или оскорблением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81