– Вот это прыжок! – сказал он, глядя, как я стараюсь успокоиться. – Кого ты ждал? Тигра?
– С когтями, – кивнул я. Наконец я взял себя в руки и смог приступить к обсуждению следующей сцены.
– С тобой все в порядке? – спросил Монкрифф. – Ты не болен?
Не болен, подумал я, но запуган.
– Все прекрасно. Но… э… какой-то негодяй хочет прекратить съемки, и если ты увидишь поблизости от меня кого-нибудь с холодным оружием, предупреди.
Он поднял брови.
– Поэтому О'Хара старается держаться рядом с тобой, где только может?
– Полагаю, что да. Он подумал над этим.
– Тот страшный нож на Хите… – Пауза. – Маньяк подобрался к Айвэну чертовски близко.
– Сделай милость, не напоминай об этом.
– Просто держать глаза открытыми?
– Ага.
Мы осветили и сняли несколько немых сценок переживаний Нэша во время скачек. Толпа, собравшаяся позади него, в основном статисты, но также несколько горожан и еще миссис Уэллс, Люси, Ридли и телохранитель Нэша – все честно следовали инструкциям Эда, во время съемки глядя туда, куда указывал он, охая, ахая, выражая беспокойство, а в финале неистово выкрикивая поздравления так же, как во время заезда, когда лошади миновали финишную прямую.
Все лица, кроме лица Нэша, были чуть не в фокусе благодаря колдовству Монкриффа с оптикой. Одним из его любимых приемов было сосредоточение фокуса на свете в глазах актера. Все остальные детали лица оставались чуть-чуть в тени, а шея и волосы были затенены сильнее.
– Дневной свет уходит, – наконец сказал Монкрифф, хотя для глаз любого другого это изменение было незаметно. – Пора сворачиваться.
Эд с помощью мегафона поблагодарил граждан Хантингдона за их работу и пригласил их прийти завтра снова. Они зааплодировали. Кругом были радостные лица. Нэш раздавал автографы, а за его плечами торчали телохранители.
Люси, сияя от всех радостей этого дня, явилась туда, где мы с О'Харой сверяли график работы на завтра, и протянула мне плоскую белую коробку около фута длиной и три дюйма шириной, наскоро заклеенную скотчем.
– Что это? – спросил я.
– Не знаю, – ответила она. – Парень попросил меня отдать это вам.
– Какой парень?
– Просто парень. Он сказал, что это подарок. Вы собираетесь открывать ее?
О'Хара взял коробку из моих рук, содрал скотч и осторожно открыл коробку сам. Внутри на сложенной белой офисной бумаге лежал нож.
Я сглотнул ком в горле. У ножа была рукоять из темного полированного дерева с круглыми выступами на торце и у лезвия для лучшего упора. Практичная рукоять и прямое черненое лезвие почти шести дюймов в длину – красиво и эффективно.
– Вау! – произнесла Люси. – Восхитительно!
О'Хара, не дотрагиваясь до ножа, закрыл коробку, снова обмотал ее скотчем и спрятал во внешний карман пиджака. Я подумал, что лучше иметь нож в коробке, чем в боку.
– Мы должны задержать всех парней, – сказал О'Хара, но он, как и я, понимал, что уже поздно. Половина толпы уже вышла в ворота и отправилась по домам.
– Что-нибудь случилось? – нахмурившись, спросила Люси, почувствовав нашу тревогу.
– Нет, – улыбнулся я синим глазам. – Надеюсь, у тебя был хороший день.
– Замечательный!
Я поцеловал ее в щеку, на публике она позволила это. Потом сказала:
– Я лучше пойду. Папа ждет, – и беззаботно убежала, помахав рукой.
О'Хара вынул коробку из кармана и осторожно открыл ее снова, вынув из откинутой крышки сложенный лист все той же белой бумаги. Он протянул мне ее, и я увидел послание.
Все тот же компьютерный шрифт гласил: «Завтра».
О'Хара и я вышли вместе и направились к своим автомобилям. По дороге я рассказал ему о Доротее и нападении на нее, описал нож, который был обронен на Хите.
Он застыл на полушаге.
– Ты хочешь сказать, – спросил он, – что на твою знакомую напали с тем ножом? Найденным на Хите?
– Не знаю.
– Но какая связь, – непонимающе запротестовал он, – между ней и нашим фильмом?
– Не знаю.
– Это не может быть тот же самый нож. – Он пошел дальше, встревоженный, но решительный.
– Единственная связь, – сказал я, шагая рядом с ним, – это тот факт, что когда-то давно брат Доротеи Валентин подковывал лошадей Джексона Уэллса.
– Слишком слабая связь, чтобы иметь хоть какое-то значение.
– А Валентин сказал, что отдал нож кому-то, кто именовался Дерри.
– Черт возьми, Томас, ты бредишь.
– Да, только не я, а Валентин.
– Что – Валентин?
– Бредил, – ответил я. – Говорил в бреду. «Я убил корнуэлльского парня…» Слишком много ножей.
– Ты не должен, – с нажимом сказал О'Хара, – получить завтра нож в бок.
– Постараюсь. Он засмеялся.
– Томас, ты осел.
Он хотел подвезти меня на своем автомобиле, но я позвонил Робби Джиллу, и тот сообщил, что я смогу повидать Доротею, если прибуду к семи часам.
Самодовольный Пол утвердился в кресле возле одноместной больничной палаты, куда поместили Доротею. Увидев меня, он встал, но вопреки моим ожиданиям не стал препятствовать.
– Моя мать хотела видеть вас, – неприязненно сказал он. – Я говорил ей, что ваше присутствие здесь мне не нравится, но она только плачет.
Я подумал, что Пол слегка изменился. Его напыщенная самоуверенность, кажется, пошатнулась; внешне его тирады звучали точно так же, но пыл их наполовину угас.
– Вы не должны утомлять ее, – наставлял он. – Пять минут – и достаточно.
Пол сам открыл дверь палаты Доротеи и целеустремленно вошел вместе со мной.
Доротея лежала на высокой кровати, под голову ей было подложено несколько подушек, и ее старое лицо казалось почти столь же бесцветным, как и наволочки, если не считать темных безобразных синяков и тоненьких ниточек зашитых порезов. Кругом трубки – одна капельница с кровью, другая с прозрачной жидкостью, и еще система, позволявшая вводить болеутоляющее прямо в вену, когда это требовалось. Казалось, жизнь почти ушла из старческого тела. Глаза Доротеи были закрыты, лежала она неподвижно, и даже медленное колыхание простыни, прикрывавшей грудь, было почти незаметно.
– Доротея, – тихонько сказал я. – Это Томас. Я пришел.
Она улыбнулась, очень слабо. Громкий голос Пола нарушил ее покой:
– Я сказал ему, матушка, что у него есть пять минут. И, конечно, я буду рядом.
Доротея прошептала, что хотела бы поговорить со мной наедине.
– Не делай глупостей, матушка.
Две слезинки выкатились из-под ее век и задрожали на ресницах.
– Ох, ради небес! – резко произнес Пол. – Она все время так. – Он повернулся на каблуках и вышел, как она просила. Казалось, он был оскорблен ее отношением. – Пять минут, – пригрозил он напоследок.
– Пол ушел, – сказал я, когда за ним закрылась дверь. – Как вы себя чувствуете?
– Я так устала, дорогой. – Ее голос по-прежнему был не громче шепота, но звучал совершенно четко. – Я не помню, как попала сюда.
– Я знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81