Сегодня на небе было меньше черточек-облаков, чем неделю назад, и меньше лучистых золотых ореолов на алом фоне. Я подумал, что нам стоит смонтировать два рассвета в один.
Монкрифф, вскинув вверх датчики экспонометра, приветствовал рассвет, словно древний пророк. Когда он опустит руки, я должен буду дать сигнал к началу съемок.
Ослепительное солнце выплыло из моря. Руки Монкриффа опустились.
– Начали, Эд, – сказал я в рацию. – Давай, Зигги.
Вдали на песчаной полосе пляжа сорвались с места лошади.
Мы одели Зигги в полное трико из серой лайкры, которое для него, обучавшегося балету, было словно вторая кожа. Поверх трико на него надели пышную складчатую женскую ночную рубашку из полупрозрачного тонкого белого шелка, а на голову – белокурый парик. Его смуглое лицо было приведено гримерами в соответствие с париком, и скакал он, как и обещал, без седла и поводьев, босиком.
Лошади ускорили бег, они мчались среди безмолвия по пустынному берегу, и слышался только перестук копыт в галопе и хруст песка.
Зигги стоял на коленях на спине несущейся лошади, его голова была чуть склонена над изогнутой конской шеей. Рубашка и волосы развевались на ветру, сосредоточив на себе все сияние рассвета. Облачно-серый человек казался почти невидимым, туманной тенью.
Монкрифф руководил работой двух операторов, снимавших вид спереди; одна камера работала на скорости тридцать шесть кадров в секунду, другая снимала на рапид, для замедленного показа.
Восходящее солнце блестело в глазах лошадей. Свет искрился на летящих гривах. Головы диких коней были наклонены вперед в неистовом напряжении скачки, в неукротимом порыве быть первыми. Табун разделился перед Монкриффом и сомкнулся позади него: так близко разгоряченные тела, лоснящиеся шкуры, пена, летящая с губ лошадей.
Зигги скакал между Монкриффом и восходящим солнцем. Потом в фильме зто выглядело так, словно летящая фигура испаряется, поглощается и растворяется в сиянии, становится частью зари.
– Господи Иисусе! – произнес О'Хара, когда увидел это.
Я вмонтировал несколько кадров из сцены повешения в скачку диких коней для концовки фильма.
Крик Ивонн растворился в пронзительно тонком плаче одинокой чайки над морем.
Умирая в петле, юная женщина, мечтавшая о неземной любви, грезила, что она скачет по берегу моря на дикой лошади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Монкрифф, вскинув вверх датчики экспонометра, приветствовал рассвет, словно древний пророк. Когда он опустит руки, я должен буду дать сигнал к началу съемок.
Ослепительное солнце выплыло из моря. Руки Монкриффа опустились.
– Начали, Эд, – сказал я в рацию. – Давай, Зигги.
Вдали на песчаной полосе пляжа сорвались с места лошади.
Мы одели Зигги в полное трико из серой лайкры, которое для него, обучавшегося балету, было словно вторая кожа. Поверх трико на него надели пышную складчатую женскую ночную рубашку из полупрозрачного тонкого белого шелка, а на голову – белокурый парик. Его смуглое лицо было приведено гримерами в соответствие с париком, и скакал он, как и обещал, без седла и поводьев, босиком.
Лошади ускорили бег, они мчались среди безмолвия по пустынному берегу, и слышался только перестук копыт в галопе и хруст песка.
Зигги стоял на коленях на спине несущейся лошади, его голова была чуть склонена над изогнутой конской шеей. Рубашка и волосы развевались на ветру, сосредоточив на себе все сияние рассвета. Облачно-серый человек казался почти невидимым, туманной тенью.
Монкрифф руководил работой двух операторов, снимавших вид спереди; одна камера работала на скорости тридцать шесть кадров в секунду, другая снимала на рапид, для замедленного показа.
Восходящее солнце блестело в глазах лошадей. Свет искрился на летящих гривах. Головы диких коней были наклонены вперед в неистовом напряжении скачки, в неукротимом порыве быть первыми. Табун разделился перед Монкриффом и сомкнулся позади него: так близко разгоряченные тела, лоснящиеся шкуры, пена, летящая с губ лошадей.
Зигги скакал между Монкриффом и восходящим солнцем. Потом в фильме зто выглядело так, словно летящая фигура испаряется, поглощается и растворяется в сиянии, становится частью зари.
– Господи Иисусе! – произнес О'Хара, когда увидел это.
Я вмонтировал несколько кадров из сцены повешения в скачку диких коней для концовки фильма.
Крик Ивонн растворился в пронзительно тонком плаче одинокой чайки над морем.
Умирая в петле, юная женщина, мечтавшая о неземной любви, грезила, что она скачет по берегу моря на дикой лошади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81