Все это обернуто было в картон и целлофан и стоило целое состояние. Урсула ела с отвращением.
— Подавали же раньше настоящие сэндвичи, толстые, сочные, язык проглотишь, их делали вручную, и там всего целая гора. А эту тошнотворную гигиену я не в силах выносить. — Недоеденные куски сэндвичей в самом деле валялись кругом на столах. — Каждая так называемая модернизация — это отступление от качества, — сказал мой непримиримый догматик.
Я целиком и полностью с ней согласился, и мы дожевали в безрадостной гармонии.
— Как ваша торговля? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Прекрасно. Отборные годовички идут по диким ценам. Накручивают много, потому что на них с самого начала уходят большие деньги — и оплата жеребцов, и содержание кобыл, потом жеребят, не говоря уже об услугах ветеринара и разных случайных расходах. Моих клиентов большей частью устраивают вторые, третьи, четвертые места, и имейте в виду, что на торгах можно купить очень хороших лошадей.
Меня развеселил автоматический переход к делу.
— К слову о ветеринарах, — перебил я. — Убийство Яна Паргеттера так и не раскрыли?
Она горестно покачала головой.
— На прошлой неделе в Ньюмаркете я разговаривала с его бедной вдовой. Мы столкнулись на улице. От нее, бедняжки, одна тень осталась, еле жива. Говорит, что недавно спрашивала полицейских, ведется ли еще расследование, и они уверяют, что да, а она чувствует, что нет. Столько времени прошло, девять месяцев, и если у них тогда не было никаких улик, откуда они теперь могут взяться? Она совсем пала духом, вот что ужасно.
Я сочувственно хмыкнул, и Урсула продолжала:
— Одно хорошо, если можно так выразиться: он застраховал свою жизнь на приличную сумму и выкупил закладную на их дом, так что вдова с дочерьми по крайней мере не остались без гроша. Она рассказывала мне, до чего он был аккуратен в этих делах, и так разрыдалась, бедненькая!
Похоже, Урсулу тоже сильно расстроила эта нечаянная встреча.
— Давайте я возьму вам еще виски, — предложил я. — Чтобы вы утешились.
Она посмотрела на часы.
— Ладно уж. Возьмите, только заплачу я. Моя очередь.
За второй порцией выпивки она поведала мне философски-раздраженным тоном, что прямо сейчас должна была встретиться с клиентом, мелким тренером стипль-чеза.
— Он сам дурак, — заявила она. — Принимает поспешные решения, действует импульсивно, а потом, когда все идет наперекосяк, считает, что его обманывают, над ним издеваются, и начинает злиться. Хотя может быть очень милым, когда пожелает.
Меня не особенно интересовал ранимый тренер, но когда я выходил с Урсулой на улицу, он налетел на нее с разгону и буквально вцепился в ее руку.
— Вот вы где! — заявил он, точно она не имела права быть нигде, кроме как рядом с ним. — Я уже все тут обыскал.
— Я только на минутку, — кротко сказала Урсула.
Он отмахнулся. Это был маленький, крепкий, напористый тип лет сорока; обветренное лицо прикрывала круглая пасторская шляпа с загнутыми полями.
— Хочу, чтоб вы его увидели, пока он не под седлом, — сказал он. Да пойдемте же, Урсула. Идите посмотрите на его экстерьер.
Она открыла было рот, чтобы сказать мне хоть слово, но он силком потащил ее прочь, ухватившись за ее рукав и что-то наскоро втолковывая ей в самое ухо. Она взглядом попросила у меня прощения и с видом мученицы отбыла в направлении разминочного круга, куда конюхи вывели лошадей, участвующих в первом заезде, перед тем как завести их в стойла и оседлать.
Я не пошел за ними, а поднялся по ступеням на трибуну главного круга, на который уже стали выводить оседланных лошадей. Чуть позже в сопровождении пасторской шляпы, а также и Урсулы появился последний участник состязания, и я от нечего делать отыскал его в списке. Зумалонг, пятилетний мерин, тренер Ф. Барнет. Ф. Барнет продолжал читать диссертацию на ухо Урсуле, выстреливая слова приблизительно с шести дюймов, что раздражало даже меня и что она выносила стоически. Согласно мигающим цифрам на табло тотализатора, Зумалонг, по мнению публики, имел средние шансы, и ради интереса я поставил небольшую сумму на то, что он придет в первой тройке. Во время скачек я потерял из виду Урсулу и Ф. Барнета, но Зумалонг пролетел достаточно резво и пришел третьим, так что я спустился с трибуны туда, где расседлывали лошадей, и понаблюдал за обязательным ритуалом похлопывания-покрупу-после-заезда.
Там был Ф. Барнет, который все еще что-то говорил Урсуле и тыкал пальцем в разные стати своего потного и брыкающегося сокровища. Урсула индифферентно кивала, сама же зоркими глазами знатока оглядывала мерина с носа до кормы. Подтянутая, деловитая, отлично сохранившаяся в свои пятьдесят, облаченная в пальто цвета ржавчины и коричневый бархатный берет.
Мало-помалу всех лошадей увели, и циклический спад возбуждения медленно стал переходить в подъем перед следующим заездом.
Совершенно не помню, почему я опять оказался рядом с Урсулой, но на этот раз она представила меня пасторской шляпе, которая на какое-то время приостановила свою речь.
— Это Фред Барнет, — сказала Урсула. — Его жена Сьюзен. — Дородная мамаша в голубом. — Их сын Рикки. — Парень чуть повыше отца, темноволосый, смазливый.
Я пожал руки всем троим и еще держал руку младшего, когда Урсула своим ясным голосом произнесла мое имя:
— Тим Эктрин.
Рука мальчика отдернулась от моей, точно обожженная. Я изумленно взглянул на него, на побелевшее лицо, увидел страх, вспыхнувший в темных глазах, как напряглось его тело, как охватила его паника... Если б он так не отреагировал, я бы его не узнал.
— В чем дело, Рикки? — спросила озадаченная мамаша.
Враз охрипнув, он буркнул «ни в чем» и оглянулся в поисках спасения, но слишком понятно было, что я теперь точно знаю, кто он такой, и могу отыскать его, как бы далеко он ни убежал.
— Так что вы решили, Урсула? — вмешался Фред Барнет, возвращаясь к бизнесу насущному. — Вы его покупаете? Мне на вас рассчитывать?
Урсула сказала, что проконсультируется со своим клиентом.
— Но он пришел третьим, настаивал Фред Барнет. — Третьим, без дураков. В таком соседстве это очень хороший результат. И он еще выиграет, говорю вам. Он выиграет.
— Я расскажу моему клиенту все подробности. Точнее пока ничего не могу обещать.
— Но он же вам понравился, разве нет? Слушайте, Урсула, он же спокойный, им управлять легко, как раз для любителя... — И он понесся дальше в том же духе, а жена его слушала с ласковой улыбкой, не выражавшей абсолютно ничего.
Сыну же, пользуясь отцовской торговлей как прикрытием, я тихо сказал:
— Я хочу с тобой поговорить, и если ты сейчас от меня убежишь, я позвоню в полицию.
Он взглянул на меня тоскливыми глазами и не двинулся с места.
— Мы вместе спустимся к дорожке, чтобы посмотреть следующий заезд, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Подавали же раньше настоящие сэндвичи, толстые, сочные, язык проглотишь, их делали вручную, и там всего целая гора. А эту тошнотворную гигиену я не в силах выносить. — Недоеденные куски сэндвичей в самом деле валялись кругом на столах. — Каждая так называемая модернизация — это отступление от качества, — сказал мой непримиримый догматик.
Я целиком и полностью с ней согласился, и мы дожевали в безрадостной гармонии.
— Как ваша торговля? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Прекрасно. Отборные годовички идут по диким ценам. Накручивают много, потому что на них с самого начала уходят большие деньги — и оплата жеребцов, и содержание кобыл, потом жеребят, не говоря уже об услугах ветеринара и разных случайных расходах. Моих клиентов большей частью устраивают вторые, третьи, четвертые места, и имейте в виду, что на торгах можно купить очень хороших лошадей.
Меня развеселил автоматический переход к делу.
— К слову о ветеринарах, — перебил я. — Убийство Яна Паргеттера так и не раскрыли?
Она горестно покачала головой.
— На прошлой неделе в Ньюмаркете я разговаривала с его бедной вдовой. Мы столкнулись на улице. От нее, бедняжки, одна тень осталась, еле жива. Говорит, что недавно спрашивала полицейских, ведется ли еще расследование, и они уверяют, что да, а она чувствует, что нет. Столько времени прошло, девять месяцев, и если у них тогда не было никаких улик, откуда они теперь могут взяться? Она совсем пала духом, вот что ужасно.
Я сочувственно хмыкнул, и Урсула продолжала:
— Одно хорошо, если можно так выразиться: он застраховал свою жизнь на приличную сумму и выкупил закладную на их дом, так что вдова с дочерьми по крайней мере не остались без гроша. Она рассказывала мне, до чего он был аккуратен в этих делах, и так разрыдалась, бедненькая!
Похоже, Урсулу тоже сильно расстроила эта нечаянная встреча.
— Давайте я возьму вам еще виски, — предложил я. — Чтобы вы утешились.
Она посмотрела на часы.
— Ладно уж. Возьмите, только заплачу я. Моя очередь.
За второй порцией выпивки она поведала мне философски-раздраженным тоном, что прямо сейчас должна была встретиться с клиентом, мелким тренером стипль-чеза.
— Он сам дурак, — заявила она. — Принимает поспешные решения, действует импульсивно, а потом, когда все идет наперекосяк, считает, что его обманывают, над ним издеваются, и начинает злиться. Хотя может быть очень милым, когда пожелает.
Меня не особенно интересовал ранимый тренер, но когда я выходил с Урсулой на улицу, он налетел на нее с разгону и буквально вцепился в ее руку.
— Вот вы где! — заявил он, точно она не имела права быть нигде, кроме как рядом с ним. — Я уже все тут обыскал.
— Я только на минутку, — кротко сказала Урсула.
Он отмахнулся. Это был маленький, крепкий, напористый тип лет сорока; обветренное лицо прикрывала круглая пасторская шляпа с загнутыми полями.
— Хочу, чтоб вы его увидели, пока он не под седлом, — сказал он. Да пойдемте же, Урсула. Идите посмотрите на его экстерьер.
Она открыла было рот, чтобы сказать мне хоть слово, но он силком потащил ее прочь, ухватившись за ее рукав и что-то наскоро втолковывая ей в самое ухо. Она взглядом попросила у меня прощения и с видом мученицы отбыла в направлении разминочного круга, куда конюхи вывели лошадей, участвующих в первом заезде, перед тем как завести их в стойла и оседлать.
Я не пошел за ними, а поднялся по ступеням на трибуну главного круга, на который уже стали выводить оседланных лошадей. Чуть позже в сопровождении пасторской шляпы, а также и Урсулы появился последний участник состязания, и я от нечего делать отыскал его в списке. Зумалонг, пятилетний мерин, тренер Ф. Барнет. Ф. Барнет продолжал читать диссертацию на ухо Урсуле, выстреливая слова приблизительно с шести дюймов, что раздражало даже меня и что она выносила стоически. Согласно мигающим цифрам на табло тотализатора, Зумалонг, по мнению публики, имел средние шансы, и ради интереса я поставил небольшую сумму на то, что он придет в первой тройке. Во время скачек я потерял из виду Урсулу и Ф. Барнета, но Зумалонг пролетел достаточно резво и пришел третьим, так что я спустился с трибуны туда, где расседлывали лошадей, и понаблюдал за обязательным ритуалом похлопывания-покрупу-после-заезда.
Там был Ф. Барнет, который все еще что-то говорил Урсуле и тыкал пальцем в разные стати своего потного и брыкающегося сокровища. Урсула индифферентно кивала, сама же зоркими глазами знатока оглядывала мерина с носа до кормы. Подтянутая, деловитая, отлично сохранившаяся в свои пятьдесят, облаченная в пальто цвета ржавчины и коричневый бархатный берет.
Мало-помалу всех лошадей увели, и циклический спад возбуждения медленно стал переходить в подъем перед следующим заездом.
Совершенно не помню, почему я опять оказался рядом с Урсулой, но на этот раз она представила меня пасторской шляпе, которая на какое-то время приостановила свою речь.
— Это Фред Барнет, — сказала Урсула. — Его жена Сьюзен. — Дородная мамаша в голубом. — Их сын Рикки. — Парень чуть повыше отца, темноволосый, смазливый.
Я пожал руки всем троим и еще держал руку младшего, когда Урсула своим ясным голосом произнесла мое имя:
— Тим Эктрин.
Рука мальчика отдернулась от моей, точно обожженная. Я изумленно взглянул на него, на побелевшее лицо, увидел страх, вспыхнувший в темных глазах, как напряглось его тело, как охватила его паника... Если б он так не отреагировал, я бы его не узнал.
— В чем дело, Рикки? — спросила озадаченная мамаша.
Враз охрипнув, он буркнул «ни в чем» и оглянулся в поисках спасения, но слишком понятно было, что я теперь точно знаю, кто он такой, и могу отыскать его, как бы далеко он ни убежал.
— Так что вы решили, Урсула? — вмешался Фред Барнет, возвращаясь к бизнесу насущному. — Вы его покупаете? Мне на вас рассчитывать?
Урсула сказала, что проконсультируется со своим клиентом.
— Но он пришел третьим, настаивал Фред Барнет. — Третьим, без дураков. В таком соседстве это очень хороший результат. И он еще выиграет, говорю вам. Он выиграет.
— Я расскажу моему клиенту все подробности. Точнее пока ничего не могу обещать.
— Но он же вам понравился, разве нет? Слушайте, Урсула, он же спокойный, им управлять легко, как раз для любителя... — И он понесся дальше в том же духе, а жена его слушала с ласковой улыбкой, не выражавшей абсолютно ничего.
Сыну же, пользуясь отцовской торговлей как прикрытием, я тихо сказал:
— Я хочу с тобой поговорить, и если ты сейчас от меня убежишь, я позвоню в полицию.
Он взглянул на меня тоскливыми глазами и не двинулся с места.
— Мы вместе спустимся к дорожке, чтобы посмотреть следующий заезд, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82