На следующее утро, в пятницу, я вернулся в офис и, слегка скрипя зубами, доложил Гордону о результатах моего визита к Оливеру. Он несколько раз повторил «Бог мой!», и Алек оторвался от своего стола и тоже слушал, и глаза его за стеклами золотой оправы на этот раз были серьезны, светлые ресницы медленно мигали, смешливые губы жестко сжались.
— Что ты будешь делать? — спросил он, когда я закончил.
— Честно говоря, не знаю.
Гордон пошевелятся, его рука еле заметно вздрогнула на бумагах; признак подавляемой тревоги.
— Полагаю, в первую очередь, — сказал он, — следует известить Вэла и Генри. Хотя остается загадкой, чем может тут помочь любой из нас. Как вы говорите, Тим, нам не следует пока что признавать ситуацию непоправимой, но я не могу представить, чтобы в будущем какой-нибудь владелец элитной племенной кобылы решился послать ее к Сэнд-Кастлу. А вы, Тим? Вы можете?
Я покачал головой.
— Нет.
— Вы правы, — заключил Гордон. — Никто не пошлет.
Генри и Вэл пришли от новостей в непритворное смятение и за обедом пересказали все остальным директорам. Тот, который с самого начала был против, разразился подлинным гневом и устроил мне яростную выволочку над тарелкой с жареным палтусом.
— Такого никто не мог предвидеть, — защищал меня Генри.
— Кто угодно мог предвидеть, — язвительно уколол несогласный директор, — что такой легкомысленный проект ударит по нашей репутации. Тим в одночасье получил слишком много власти, и только Иго суждение виной происшедшему, только его. Если б ему хватило здравомыслия указать на опасность, мы бы выслушали его и отвергли заявку. Только из-за его бестолковости и незрелости банк оказался под угрозой убытков, и я требую занести мою точку зрения в протокол следующего заседания правления.
За столом взвинченно перешептывались, но Генри с непоколебимой добросердечностью произнес:
— Мы все опозорены, если это позор, и нечестно называть Тима бестолковым, если он не предвидел того, что не пришло в голову ни одному из экспертов, составлявших страховой полис.
Несогласный, однако, без устали твердил свое «Я вам говорил!» за сыром и кофе, и я, опустив глаза, терпел его тычки, потому что не мог доставить ему удовольствие увидеть, как я выхожу раньше него.
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил меня Генри, когда наконец все молча поднялись и разошлись по своим местам. — Каковы ваши предложения?
Подразумевалось, что он оставляет меня на том уровне, которого я достиг, и не отнимает у меня право на решения. Я был ему благодарен.
— Завтра я вернусь туда, — сказал я, — и разберусь в финансовой ситуации. Подобью цифры. Скорее всего будет полный кошмар.
Генри удрученно кивнул.
— Такой чудесный конь. Но никому, Тим, что бы там ни говорили, не пришло бы в голову, что у него такой изъян.
Я вздохнул.
— Оливер просил меня остаться на завтрашнюю ночь и на воскресную.
Мне не слишком хочется, но им нужна поддержка.
— Им?
— С ним Джинни, его дочь. Ей всего семнадцать. Оба страшно переживают. Это их подкосило.
Генри похлопал меня по руке и проводил до лифта.
— Сделайте, что сможете, — напоследок сказал он. — В понедельник доложите нам о состоянии дел.
В субботу утром, перед тем, как я вышел из дому, позвонила Джудит.
— Гордон рассказал мне о Сэнд-Кастле. Тим, это ужасно. Бедные, бедные люди.
— Паршивое дело, — сказал я.
— Тим, передай Джинни, что я очень сожалею. Сожалею... дурацкое слово, толкнешь кого-нибудь в магазине и тоже говоришь «сожалею». Милая девочка... она писала мне пару раз из школы, просто советовалась по-женски, я ее просила.
— Она тебе писала?
— Да. Такая прелестная девочка. Такая умная. Но это... это чересчур.
Гордон сказал, что им грозит опасность потерять все.
— Я собираюсь сегодня к ним, посмотрю, в каком он состоянии.
— Гордон мне сказал. Пожалуйста, передай им, что я их люблю.
— Передам. — Я чуть помолчал. — Я тебя тоже люблю.
— Тим...
— Я просто хотел сказать тебе. Ничего не изменилось.
— Мы не виделись с вами несколько недель. То есть... я не виделась.
— Гордон вошел в комнату? — догадался я.
— Именно так.
Я улыбнулся дрожащими губами.
— Понимаешь, я о тебе все время слышу. Он о тебе постоянно упоминает, а я переспрашиваю... от этого кажется, что ты поблизости.
— Да, — сказала она совершенно нейтральным голосом. — Я в точности понимаю, что вы хотите сказать. Я чувствую в точности то же самое.
— Джудит... — Я резко вздохнул и постарался, чтоб мой голос звучал спокойно, под стать ей. — Передай Гордону, что я позвоню ему домой, с его разрешения, если там что-нибудь случится и потребуется его консультация до понедельника.
— Я передам. Подождите у телефона. — Я услышал, как она повторяет просьбу, и отдаленный голос Гордона рокочет в ответ, и наконец она сказала:
— Да, он говорит, пожалуйста, сегодня вечером мы будем дома, и завтра большей частью тоже.
— Может быть, когда телефон зазвонит, ты возьмешь трубку.
— Может быть.
Короткое молчание, и я сказал:
— Пожалуй, я пойду.
— Так до свидания, Тим, — откликнулась она. — Дайте нам знать. Мы оба будем думать о вас весь день, я уж знаю.
— Я позвоню, — сказал я. — Можешь не сомневаться.
День прошел в целом скверно, как я и ожидал, а в некоторых отношениях и еще хуже. Оливер и Джинни двигались как бледные автоматы, издавали несвязные восклицания и забывали, куда клали вещи. Обед, в версии Джинни, состоял из переваренных яиц и пакетов картофельных чипсов.
— Мы не говорили о том, что произошло, ни Найджелу, ни работникам, — сообщил Оливер. — К счастью, в расписании Сэнд-Кастла временное затишье.
Он был очень занят, потому что почти все его кобылы ожеребились в середине марта, друг за другом, кроме четырех и той, что все еще не разродилась. Он дернул щекой. — А что до других жеребцов, то все их кобылы, разумеется, тоже здесь, и мы принимаем их жеребят и наблюдаем за их случением. То есть... мы должны продолжать. Мы должны.
К четырем часам они вдвоем отправились по дворам для вечернего обхода конюшен, старательно распрямив плечи, чтобы предстать перед обслуживающим персоналом в обычном виде, а я приступил к подсчету цифр, выписанных из документов Оливера.
Когда я закончил, итог оказался устрашающим, он означал, что Оливер может до конца жизни остаться банкротом, не восстановленным в правах. Я сложил бумаги в свой портфель и попытался придумать что-нибудь более конструктивное; тут телефон Оливера зазвонил.
— Оливер? — Голос показался мне смутно знакомым.
— Он вышел, — ответил я. — Нужно что-нибудь передать?
— Попросите его перезвонить Урсуле Янг. Я продиктую вам номер.
— Урсула! — удивленно воскликнул я. — Это Тим Эктрин.
— Правда? — Для нее это тоже было неожиданностью. — Что вы там делаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82