— Он стал рыться в портфеле в поисках нужной бумаги.
Я взял список и пошел к самолету. Я надеялся увидеть Тимми и Конкера, живущих недалеко от конезавода, с которого как раз прибыли лошади. Но оказалось, что опять я лечу с Билли и Альфом. Они прибыли с Ярдманом и сидели в самолете на сложенных частях бокса, уплетая сандвичи. С ними сидел третий человек в брюках для верховой езды и твидовом пиджаке на размер меньше, чем требовалось. На голове у него была зеленая кепка. Он даже не посмотрел на меня.
— Лошади приехали, — объявил я.
Билли с наглым выражением лица промолчал. Альфа я тронул за рукав и показал на иллюминатор. Он увидел фургоны, философски кивнул и стал заворачивать в бумагу оставшиеся сандвичи. Я спустился по настилу, зная, что Билли и не подумает выполнить мои указания, если я буду стоять и ждать.
Шоферы пояснили, что из-за дорожных работ им пришлось сделать крюк. Скорее всего, они сделали его через кафе. Конюхи, прибывшие с матками, стали помогать нам грузить лошадей. Человек по имени Джон, приехавший с Билли и Альфом, вел себя достаточно отстраненно, но вшестером мы поставили рекорд скорости при погрузке с участием Билли. Я решил, что он оставил меня в покое исключительно потому, что Ярдман был рядом и я мог в случае чего пожаловаться.
Ярдман уладил формальности с последними двумя лошадьми, и мы стали грузить и их. Затем отправились в отдел паспортного контроля аэропорта, где усталый чиновник взял наши потрепанные паспорта, просмотрел их и вернул. На моем было по-прежнему «мистер Грей», ибо именно этот вариант я избрал, заполняя заявление, и менять на «лорд Грей» не торопился.
— Четыре конюха и вы, — спросил чиновник Ярдмана, — так?
— Так, — отозвался Ярдман и с трудом подавил зевок. Он не любил рано вставать.
Мимо нас, извиваясь, словно змея, пошла вереница утомленных пассажиров с дешевого ночного рейса.
— О'кей, — сказал чиновник, вяло оглядев туристов, и вернулся в свою будочку.
Далеко не все бывают в лучшей форме до завтрака. К самолету Ярдман шел вместе со мной.
— Я договорился о ленче с нашими тамошними партнерами, мой мальчик, — сообщил Ярдман. — Вы знаете, что такое деловые ленчи. Они тянутся часами. Боюсь, вам придется немного погулять по аэропорту. Я надеюсь, вы не очень утомитесь от такой прогулки.
— Прогулка — вещь полезная, — неискренне сказал я. — Чем дольше окажется ленч, тем лучше.
Пьяный Билли ничуть не хуже, чем Билли трезвый, и к тому же я не собирался торчать в аэропорту и любоваться как он накачивается пивом.
Патрик и его команда были у самолета в состоянии боевой готовности. Они уже все проверили. Грузовик с аккумуляторами уже стоял у носа самолета, и от него тянулись провода.
Мы с Ярдманом поднялись вслед за Билли, Альфом и Джоном в самолет по заднему трапу, а Патрик со вторым пилотом Бобом и бортинженером Майком забрались в кабину по переднему; работники аэропорта откатили оба трапа, затем, разъединив на секции трап-настил, убрали и его. Когда я закрывал двойные двери, ближний левый пропеллер стал медленно вращаться, затем взревел, и самолет завибрировал. Момент, когда начинали работать двигатели, всегда приводил меня в хорошее настроение, и я пошел проверять лошадей, улыбаясь вовсю.
Патрик вывел самолет на рулежную дорожку, потом свернул на площадку для предстартовой проверки двигателей. Корпус самолета сотрясался, и тормоза еле удерживали его, когда Патрик запустил двигатель на полную мощность. Держа за хомут двух лошадей, я машинально проделывал в уме последние проверочные операции, между тем Патрик убавил мощность, снял самолет с тормоза и повел его на единственную большую взлетную полосу Гатвика. Снова взревели двигатели, и самолет побежал по дорожке со скоростью сто с лишним миль в час, отчего людей и лошадей бросило назад. Мы взлетели точно по расписанию, и самолет, описав в воздухе большой полукруг, набрал высоту и двинулся в сторону Ла-Манша на радиомаяк в Дьепе.
Жеребые кобылы отнеслись ко всему этому с полным спокойствием, и, убедившись, что с ними все в порядке, я двинулся на кухню, наклоняясь, чтобы не стукнуться о багажные полки, и переступая через крепежные цепи. Бортинженер Майк уже наливал кофе в стаканчики и красным фломастером писал наши имена.
— Все в порядке? — спросил он меня, вскидывая и опуская брови.
Когда я ответил утвердительно, он написал: «Генри», «Боб», «Патрик» и спросил у меня имена остальных. После чего «мистер Я.», «Билли», «Джон» и «Альф» пополнили шеренгу. Он налил кофе в стаканчики для членов экипажа потом мне, и я понес кофе Патрику и Бобу, а Майк вышел спросить остальных, не желают ли они утолить жажду.
После полумрака салона в кабине пилотов было ослепительно светло от восходящего солнца. Оба пилота были в темных очках. Патрик снял свой мундир и принялся за первый банан из традиционной связки. Рядом с ним лежала карта полета — с кружочками, обозначавшими радиомаяки, а между ними были закрашенные голубым пространства, разрешенные для полетов. Боб отодрал ватку от пореза на щеке. Снова выступила кровь, и он выругался, но что именно он сказал, я не услышал из-за шума мотора. Оба пилота были экипированы наушниками с микрофоном на стальной изогнутой ленте. Они переговаривались через передатчик, встроенный в штурвал, поскольку нормальное общение в таком грохоте было исключено. Улыбнувшись и жестами поблагодарив за кофе, они снова целиком сосредоточились на своей работе. Я постоял немного, а потом ушел. Завернув на кухню, я захватил оттуда стаканчик, помеченный «Генри», прошел в салон, сел на брикет сена и глянул в иллюминатор. Там уже показался берег Франции. Мы миновали Дьеп и взяли курс на Париж. День как день, полет как полет. Но в конечном пункте — Габриэлла.
Каждые полчаса я ходил проверять кобыл, но они оказались послушными и держались в самолете как бывалые путешественницы. Обычно лошади в полете не выказывают особого аппетита, но две кобылы лениво жевали сено, а одна, сзади, прямо-таки уплетала его за обе щеки.
Я начал отвязывать опустевшую сетку, чтобы положить в нее еще сена, как вдруг за моей спиной раздался голос:
— Я сам.
Я обернулся. Это был Билли.
— Ты? — Удивление и ирония утонули в реве моторов.
Он кивнул, потом отпихнул меня с дороги и сам отвязал сетку. Я с удивлением наблюдал, как он отошел с ней в правый проход и стал доверху набивать свежим сеном. Затем он подошел к боксу и снова повесил сетку на место, крепко-накрепко привязав тесемки. Молча он протолкнулся мимо меня, обдав ледяным презрением, светившимся в его глазах-прожекторах, и плюхнулся на одно из сидений в хвосте, словно давая выход накопившейся злости.
Сразу за ним сидели Ярдман и Джон. Ярдман сурово покосился на Билли, хотя, по-моему, он должен был погладить его по головке и наградить орденом за самообладание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Я взял список и пошел к самолету. Я надеялся увидеть Тимми и Конкера, живущих недалеко от конезавода, с которого как раз прибыли лошади. Но оказалось, что опять я лечу с Билли и Альфом. Они прибыли с Ярдманом и сидели в самолете на сложенных частях бокса, уплетая сандвичи. С ними сидел третий человек в брюках для верховой езды и твидовом пиджаке на размер меньше, чем требовалось. На голове у него была зеленая кепка. Он даже не посмотрел на меня.
— Лошади приехали, — объявил я.
Билли с наглым выражением лица промолчал. Альфа я тронул за рукав и показал на иллюминатор. Он увидел фургоны, философски кивнул и стал заворачивать в бумагу оставшиеся сандвичи. Я спустился по настилу, зная, что Билли и не подумает выполнить мои указания, если я буду стоять и ждать.
Шоферы пояснили, что из-за дорожных работ им пришлось сделать крюк. Скорее всего, они сделали его через кафе. Конюхи, прибывшие с матками, стали помогать нам грузить лошадей. Человек по имени Джон, приехавший с Билли и Альфом, вел себя достаточно отстраненно, но вшестером мы поставили рекорд скорости при погрузке с участием Билли. Я решил, что он оставил меня в покое исключительно потому, что Ярдман был рядом и я мог в случае чего пожаловаться.
Ярдман уладил формальности с последними двумя лошадьми, и мы стали грузить и их. Затем отправились в отдел паспортного контроля аэропорта, где усталый чиновник взял наши потрепанные паспорта, просмотрел их и вернул. На моем было по-прежнему «мистер Грей», ибо именно этот вариант я избрал, заполняя заявление, и менять на «лорд Грей» не торопился.
— Четыре конюха и вы, — спросил чиновник Ярдмана, — так?
— Так, — отозвался Ярдман и с трудом подавил зевок. Он не любил рано вставать.
Мимо нас, извиваясь, словно змея, пошла вереница утомленных пассажиров с дешевого ночного рейса.
— О'кей, — сказал чиновник, вяло оглядев туристов, и вернулся в свою будочку.
Далеко не все бывают в лучшей форме до завтрака. К самолету Ярдман шел вместе со мной.
— Я договорился о ленче с нашими тамошними партнерами, мой мальчик, — сообщил Ярдман. — Вы знаете, что такое деловые ленчи. Они тянутся часами. Боюсь, вам придется немного погулять по аэропорту. Я надеюсь, вы не очень утомитесь от такой прогулки.
— Прогулка — вещь полезная, — неискренне сказал я. — Чем дольше окажется ленч, тем лучше.
Пьяный Билли ничуть не хуже, чем Билли трезвый, и к тому же я не собирался торчать в аэропорту и любоваться как он накачивается пивом.
Патрик и его команда были у самолета в состоянии боевой готовности. Они уже все проверили. Грузовик с аккумуляторами уже стоял у носа самолета, и от него тянулись провода.
Мы с Ярдманом поднялись вслед за Билли, Альфом и Джоном в самолет по заднему трапу, а Патрик со вторым пилотом Бобом и бортинженером Майком забрались в кабину по переднему; работники аэропорта откатили оба трапа, затем, разъединив на секции трап-настил, убрали и его. Когда я закрывал двойные двери, ближний левый пропеллер стал медленно вращаться, затем взревел, и самолет завибрировал. Момент, когда начинали работать двигатели, всегда приводил меня в хорошее настроение, и я пошел проверять лошадей, улыбаясь вовсю.
Патрик вывел самолет на рулежную дорожку, потом свернул на площадку для предстартовой проверки двигателей. Корпус самолета сотрясался, и тормоза еле удерживали его, когда Патрик запустил двигатель на полную мощность. Держа за хомут двух лошадей, я машинально проделывал в уме последние проверочные операции, между тем Патрик убавил мощность, снял самолет с тормоза и повел его на единственную большую взлетную полосу Гатвика. Снова взревели двигатели, и самолет побежал по дорожке со скоростью сто с лишним миль в час, отчего людей и лошадей бросило назад. Мы взлетели точно по расписанию, и самолет, описав в воздухе большой полукруг, набрал высоту и двинулся в сторону Ла-Манша на радиомаяк в Дьепе.
Жеребые кобылы отнеслись ко всему этому с полным спокойствием, и, убедившись, что с ними все в порядке, я двинулся на кухню, наклоняясь, чтобы не стукнуться о багажные полки, и переступая через крепежные цепи. Бортинженер Майк уже наливал кофе в стаканчики и красным фломастером писал наши имена.
— Все в порядке? — спросил он меня, вскидывая и опуская брови.
Когда я ответил утвердительно, он написал: «Генри», «Боб», «Патрик» и спросил у меня имена остальных. После чего «мистер Я.», «Билли», «Джон» и «Альф» пополнили шеренгу. Он налил кофе в стаканчики для членов экипажа потом мне, и я понес кофе Патрику и Бобу, а Майк вышел спросить остальных, не желают ли они утолить жажду.
После полумрака салона в кабине пилотов было ослепительно светло от восходящего солнца. Оба пилота были в темных очках. Патрик снял свой мундир и принялся за первый банан из традиционной связки. Рядом с ним лежала карта полета — с кружочками, обозначавшими радиомаяки, а между ними были закрашенные голубым пространства, разрешенные для полетов. Боб отодрал ватку от пореза на щеке. Снова выступила кровь, и он выругался, но что именно он сказал, я не услышал из-за шума мотора. Оба пилота были экипированы наушниками с микрофоном на стальной изогнутой ленте. Они переговаривались через передатчик, встроенный в штурвал, поскольку нормальное общение в таком грохоте было исключено. Улыбнувшись и жестами поблагодарив за кофе, они снова целиком сосредоточились на своей работе. Я постоял немного, а потом ушел. Завернув на кухню, я захватил оттуда стаканчик, помеченный «Генри», прошел в салон, сел на брикет сена и глянул в иллюминатор. Там уже показался берег Франции. Мы миновали Дьеп и взяли курс на Париж. День как день, полет как полет. Но в конечном пункте — Габриэлла.
Каждые полчаса я ходил проверять кобыл, но они оказались послушными и держались в самолете как бывалые путешественницы. Обычно лошади в полете не выказывают особого аппетита, но две кобылы лениво жевали сено, а одна, сзади, прямо-таки уплетала его за обе щеки.
Я начал отвязывать опустевшую сетку, чтобы положить в нее еще сена, как вдруг за моей спиной раздался голос:
— Я сам.
Я обернулся. Это был Билли.
— Ты? — Удивление и ирония утонули в реве моторов.
Он кивнул, потом отпихнул меня с дороги и сам отвязал сетку. Я с удивлением наблюдал, как он отошел с ней в правый проход и стал доверху набивать свежим сеном. Затем он подошел к боксу и снова повесил сетку на место, крепко-накрепко привязав тесемки. Молча он протолкнулся мимо меня, обдав ледяным презрением, светившимся в его глазах-прожекторах, и плюхнулся на одно из сидений в хвосте, словно давая выход накопившейся злости.
Сразу за ним сидели Ярдман и Джон. Ярдман сурово покосился на Билли, хотя, по-моему, он должен был погладить его по головке и наградить орденом за самообладание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61