хозяева же Флокати с плохо скрытой радостью рассуждали о том, что в таком долгом пути без разминки хорошее сено лучше всего. Сено успокаивает.
— Не хотим же мы, чтобы они лезли на стену, — сказал мистер Флокати.
Миссис Ануин недовольно заметила, что Высокий Эвкалипт какой-то сонный. Владельцы Флокати сияли, хотя и пытались изобразить сочувствие. Если Высокий Эвкалипт действительно окажется вялым, тем лучше шансы у Флокати.
По-видимому, пока поезд стоял, все владельцы воспользовались случаем навестить своих лошадей, но, сколько я ни слушал, ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь еще на что-то жаловался. Я подумал, что на следующий день Высокий Эвкалипт, получив вдоволь овса и размявшись на свежем воздухе, может заметно оживиться. До заезда, в котором ему предстояло скакать, оставалось еще больше сорока восьми часов. Если костлявый действительно подложил Высокому Эвкалипту какой-нибудь транквилизатор, он перестанет действовать задолго до этого времени.
По мере того как я размышлял на эту тему, мне казалось все менее и менее вероятным, чтобы он мог сделать что-нибудь подобное: для этого ему пришлось бы сначала миновать дракона в женском обличье — Лесли Браун. Но ведь ей, надо думать, время от времени приходится покидать свой пост — скажем, чтобы поесть или поспать...
— Я просила вас, — громко сказала мне Даффодил, — принести мне чистый нож. Я уронила свой на пол.
— Конечно, мэм, — отозвался я, вернувшись к действительности и с испугом сообразив, что она уже не в первый раз меня окликает. Я быстро принес ей нож. Она только молча кивнула, целиком поглощенная разговором с Филмером, и я с большим облегчением отметил, что он не обратил на эту мелочь никакого внимания. Но как же я мог, горестно подумал я, как я мог расслабиться, находясь так близко от него? А ведь только вчера от одного его присутствия у меня начинало сильнее биться сердце.
Поезд, как всегда, незаметно тронулся и снова покатился мимо бесконечных безлюдных скал, озер и хвойных лесов, которые, казалось, простираются до самого края света. Мы покончили с обедом и кофе и начали уборку, и, как только представилась возможность, я вышел из кухни и направился в головной конец поезда. Джордж, которого я отыскал прежде всего, сидел у себя в купе, ел толстый, едва не рассыпающийся бутерброд с ростбифом и запивал его диетической кока-колой.
— Ну, как все прошло в Тандер-Бее? — спросил я.
Он скривился, но без особого неудовольствия.
— Они ничего не обнаружили сверх того, о чем сообщил им я. Никаких следов. Теперь они думают, что тот, кто отцепил вагон — кем бы он ни был находился в нем, когда поезд отправился из Картье.
— В собственном вагоне Лорриморов? — удивленно переспросил я.
— Да. Трубу отопления могли разъединить на станции, а? Потом поезд отправляется из Картье, а саботажник сидит в вагоне Лорриморов. Потом, в полутора километрах от Картье — а? — наш саботажник вынимает шпильку из сцепного устройства, и вагон отцепляется. Некоторое время вагон катится дальше по инерции, потом останавливается, а он слезает и пешком возвращается в Картье.
— Но зачем кому-то понадобилось это сделать?
— Не будьте ребенком. Есть люди, которые устраивают всякие безобразия, потому что это придает им веса в собственных глазах. В жизни у них ничего не получается, а? Ну вот, они и поджигают что-нибудь, или ломают, или пишут лозунги на стенах — лишь бы как-то напомнить о себе, а? Или пускают под откос поезда. Подкладывают на рельсы бетонные блоки. Я видел, как это делается. Могущество, власть над другими — вот это для чего. Скорее всего, тут зуб на Лорриморов. Власть над ними, над их собственностью. Так думают следователи.
— Хм, — произнес я. — Но если так, то саботажник отправился бы не в Картье, а на какой-нибудь наблюдательный пункт, откуда мог бы видеть столкновение.
Джордж удивленно посмотрел на меня:
— Ну, возможно...
— Поджигатели часто помогают тушить пожары, которые они устроили.
— Вы хотите сказать, что он поджидал бы поблизости... чтобы помогать после крушения? Может быть, даже вытаскивать жертвы?
— Конечно. Так острее всего чувствуешь свое могущество — когда знаешь, что все это устроил ты.
— Я никого поблизости не заметил, когда мы возвращались к вагону, задумчиво сказал он. — Я светил фонарем... Там никто не шевельнулся, а? Ничего такого не было.
— Ну и что собираются делать следователи? — спросил я.
Его глаза сощурились, а на губах появилась знакомая усмешка.
— Напишут длинные рапорты, а? Запретят нам прицеплять собственные вагоны. Свалят всю вину на меня — почему этого не предотвратил, а?
Эта мысль его, по-видимому, ничуть не огорчала. Взгляды у него были так же широки, как и плечи.
Я расстался с Джорджем, проникшись к нему немалым уважением, и пошел вперед, в центральный вагон-ресторан, где за чашками кофе сидели все актеры, уткнувшись в машинописные экземпляры сценария, что-то бормоча про себя и время от времени издавая громкие восклицания.
Зак бросил рассеянный взгляд в мою сторону, но нарушить его сосредоточенность было бы невежливо, и я пошел дальше, через сидячий вагон, три спальных и передний салон-вагон. По пути мне постоянно кто-нибудь попадался навстречу, но никто не обращал на меня внимания.
В конце концов я добрался до двери вагона для лошадей и постучал.
После опознания и формальностей, которые сделали бы честь любой стране, укрывающейся за железным занавесом, я был снова допущен мисс Браун в святая святых.
Расписываясь во второй раз в ее списке «Томми Титмус», я с интересом отметил, насколько вырос этот список, и обратил внимание на то, что она даже Мерсера заставила расписаться, прежде чем его впустить. Я спросил ее, не побывал ли в вагоне кто-нибудь, кроме владельцев и конюхов, и она, надувшись, как тощий индюк, заявила, что тщательно проверяла каждого посетителя — есть ли он в списке владельцев, и только после этого разрешала ему войти.
— Но вы же не знаете их всех в лицо, — сказал я. — Что вы хотите сказать?
— Допустим, кто-то придет и скажет, что он мистер Ануин. Вы проверите по списку, увидите, что он там есть, и впустите его?
— Да, конечно.
— А что, если это не мистер Ануин, а только себя за него выдает?
— Вы просто выдумываете лишние сложности, — недовольно сказала она. Я не имею права не пускать владельцев. Им разрешено ходить к лошадям, но предъявлять паспорта они не обязаны. И их жены и мужья тоже.
Я просмотрел список посетителей. Филмер фигурировал в нем дважды, Даффодил — один раз. Подпись Филмера была крупной и размашистой и сразу бросалась в глаза. Никто не расписался за него другим почерком: по-видимому, если костлявый и побывал здесь, то, во всяком случае, не под видом Филмера. Из чего не следовало, что он не мог выдать себя за кого-нибудь другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Не хотим же мы, чтобы они лезли на стену, — сказал мистер Флокати.
Миссис Ануин недовольно заметила, что Высокий Эвкалипт какой-то сонный. Владельцы Флокати сияли, хотя и пытались изобразить сочувствие. Если Высокий Эвкалипт действительно окажется вялым, тем лучше шансы у Флокати.
По-видимому, пока поезд стоял, все владельцы воспользовались случаем навестить своих лошадей, но, сколько я ни слушал, ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь еще на что-то жаловался. Я подумал, что на следующий день Высокий Эвкалипт, получив вдоволь овса и размявшись на свежем воздухе, может заметно оживиться. До заезда, в котором ему предстояло скакать, оставалось еще больше сорока восьми часов. Если костлявый действительно подложил Высокому Эвкалипту какой-нибудь транквилизатор, он перестанет действовать задолго до этого времени.
По мере того как я размышлял на эту тему, мне казалось все менее и менее вероятным, чтобы он мог сделать что-нибудь подобное: для этого ему пришлось бы сначала миновать дракона в женском обличье — Лесли Браун. Но ведь ей, надо думать, время от времени приходится покидать свой пост — скажем, чтобы поесть или поспать...
— Я просила вас, — громко сказала мне Даффодил, — принести мне чистый нож. Я уронила свой на пол.
— Конечно, мэм, — отозвался я, вернувшись к действительности и с испугом сообразив, что она уже не в первый раз меня окликает. Я быстро принес ей нож. Она только молча кивнула, целиком поглощенная разговором с Филмером, и я с большим облегчением отметил, что он не обратил на эту мелочь никакого внимания. Но как же я мог, горестно подумал я, как я мог расслабиться, находясь так близко от него? А ведь только вчера от одного его присутствия у меня начинало сильнее биться сердце.
Поезд, как всегда, незаметно тронулся и снова покатился мимо бесконечных безлюдных скал, озер и хвойных лесов, которые, казалось, простираются до самого края света. Мы покончили с обедом и кофе и начали уборку, и, как только представилась возможность, я вышел из кухни и направился в головной конец поезда. Джордж, которого я отыскал прежде всего, сидел у себя в купе, ел толстый, едва не рассыпающийся бутерброд с ростбифом и запивал его диетической кока-колой.
— Ну, как все прошло в Тандер-Бее? — спросил я.
Он скривился, но без особого неудовольствия.
— Они ничего не обнаружили сверх того, о чем сообщил им я. Никаких следов. Теперь они думают, что тот, кто отцепил вагон — кем бы он ни был находился в нем, когда поезд отправился из Картье.
— В собственном вагоне Лорриморов? — удивленно переспросил я.
— Да. Трубу отопления могли разъединить на станции, а? Потом поезд отправляется из Картье, а саботажник сидит в вагоне Лорриморов. Потом, в полутора километрах от Картье — а? — наш саботажник вынимает шпильку из сцепного устройства, и вагон отцепляется. Некоторое время вагон катится дальше по инерции, потом останавливается, а он слезает и пешком возвращается в Картье.
— Но зачем кому-то понадобилось это сделать?
— Не будьте ребенком. Есть люди, которые устраивают всякие безобразия, потому что это придает им веса в собственных глазах. В жизни у них ничего не получается, а? Ну вот, они и поджигают что-нибудь, или ломают, или пишут лозунги на стенах — лишь бы как-то напомнить о себе, а? Или пускают под откос поезда. Подкладывают на рельсы бетонные блоки. Я видел, как это делается. Могущество, власть над другими — вот это для чего. Скорее всего, тут зуб на Лорриморов. Власть над ними, над их собственностью. Так думают следователи.
— Хм, — произнес я. — Но если так, то саботажник отправился бы не в Картье, а на какой-нибудь наблюдательный пункт, откуда мог бы видеть столкновение.
Джордж удивленно посмотрел на меня:
— Ну, возможно...
— Поджигатели часто помогают тушить пожары, которые они устроили.
— Вы хотите сказать, что он поджидал бы поблизости... чтобы помогать после крушения? Может быть, даже вытаскивать жертвы?
— Конечно. Так острее всего чувствуешь свое могущество — когда знаешь, что все это устроил ты.
— Я никого поблизости не заметил, когда мы возвращались к вагону, задумчиво сказал он. — Я светил фонарем... Там никто не шевельнулся, а? Ничего такого не было.
— Ну и что собираются делать следователи? — спросил я.
Его глаза сощурились, а на губах появилась знакомая усмешка.
— Напишут длинные рапорты, а? Запретят нам прицеплять собственные вагоны. Свалят всю вину на меня — почему этого не предотвратил, а?
Эта мысль его, по-видимому, ничуть не огорчала. Взгляды у него были так же широки, как и плечи.
Я расстался с Джорджем, проникшись к нему немалым уважением, и пошел вперед, в центральный вагон-ресторан, где за чашками кофе сидели все актеры, уткнувшись в машинописные экземпляры сценария, что-то бормоча про себя и время от времени издавая громкие восклицания.
Зак бросил рассеянный взгляд в мою сторону, но нарушить его сосредоточенность было бы невежливо, и я пошел дальше, через сидячий вагон, три спальных и передний салон-вагон. По пути мне постоянно кто-нибудь попадался навстречу, но никто не обращал на меня внимания.
В конце концов я добрался до двери вагона для лошадей и постучал.
После опознания и формальностей, которые сделали бы честь любой стране, укрывающейся за железным занавесом, я был снова допущен мисс Браун в святая святых.
Расписываясь во второй раз в ее списке «Томми Титмус», я с интересом отметил, насколько вырос этот список, и обратил внимание на то, что она даже Мерсера заставила расписаться, прежде чем его впустить. Я спросил ее, не побывал ли в вагоне кто-нибудь, кроме владельцев и конюхов, и она, надувшись, как тощий индюк, заявила, что тщательно проверяла каждого посетителя — есть ли он в списке владельцев, и только после этого разрешала ему войти.
— Но вы же не знаете их всех в лицо, — сказал я. — Что вы хотите сказать?
— Допустим, кто-то придет и скажет, что он мистер Ануин. Вы проверите по списку, увидите, что он там есть, и впустите его?
— Да, конечно.
— А что, если это не мистер Ануин, а только себя за него выдает?
— Вы просто выдумываете лишние сложности, — недовольно сказала она. Я не имею права не пускать владельцев. Им разрешено ходить к лошадям, но предъявлять паспорта они не обязаны. И их жены и мужья тоже.
Я просмотрел список посетителей. Филмер фигурировал в нем дважды, Даффодил — один раз. Подпись Филмера была крупной и размашистой и сразу бросалась в глаза. Никто не расписался за него другим почерком: по-видимому, если костлявый и побывал здесь, то, во всяком случае, не под видом Филмера. Из чего не следовало, что он не мог выдать себя за кого-нибудь другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97