Сергеев узнал молодого помощника механика, – ясно, что он был в агонии и финал близился. Он увидел у него на правой кисти примитивную татуировку, – нелепый дракон и буква "К" сверху.
Фамилия страдальца была Корсаков. Вдруг, как электрическим током, Сергеева пронзило воспоминание: всплыло Нахимовское училище, парень из четвертого взвода по фамилии Корсаков (кличка – Корсар), его имя и отчество поммеха совпадали. Вот как могут раскрываться возможные тайны. Тот, давний, Корсаков плохо закончил: при очередном сокращении Армии, индуцированным Никитой Хрущевым, нависла угроза закрытия питонии, – многие нахимовцы рванули на гражданку; ушел и Корсаков, а через некоторое время сел в тюрягу за участие в групповом грабеже. Подробности тех событий Сергееву были не известны; что стало потом с Корсаковым – оставалось загадкой.
Расставаясь с жизнью, смертник пытался обратиться к Богу, к своим погибшим товарищам с последней исповедью: «Я погубил всех, … меня купил, сволота, …простите, простите, парни»… Он повторял эти слова, как автомат, словно включенный и оставленный на взводе автоответчик. Сергеев не все понял, не ведомым оставался тот, кто был «сволотой». По врачебному рефлексу он пытался успокоить страдальца и поддерживал его на плаву рядом с собой.
Скорее всего, минут через сорок Корсаков затих и перестал подавать признаки жизни, пульс не прощупывался. Нужно было избавляться от трупа, – он мог привлечь своими открытыми ранами, запахом крови акул. Сергеев расстегнул спасательный жилет отдавшего Богу душу пловца и легонько оттолкнул его ногой: тот медленно стал погружаться и уже на видимой Сергееву глубине мертвого грешника стали трепать и терзать жадные хищники – акулы.
Через некоторое время Сергеев потерял счет часам и дням, его поддерживали три спасательных жилета. От такого комфорта он расслабился окончательно и, видимо, периодически уходил в глубокий сон, скорее забытье – уже не отличал ночь ото дня, аппетит был заглушен напрочь, оставалось только желание пить. Но тут приходилось довольствоваться маленькими глотками океанской соленой воды, – скорее, полоскать ею рот. Для этого совсем не обязательно просыпаться полностью, делалось все сквозь сон, рефлекторно.
В короткие периоды прояснения сознания Сергеев пытался по солнцу или звездам определять направления сноса течением своего беспомощного тела: ему казалось, что дрейф был в сторону материка, островов.
Память возвращалась к Сабрине – и это были приятные воспоминания. Но вот из детства, юности выуживались только невеселые картины. Стала чаще вспоминаться мать, уже много лет как ушедшая из жизни; первая жена навещала воображение, другие бывшие родственники и друзья – в общем, являлись многие покойники, но они не звали, не манили к себе – лишь напоминали о своем былом пребывании на земле и, видимо, о том, что души их существуют и отдыхают все еще на небесах.
Однажды вспомнился урок фехтования в Нахимовском училище: Сергеев был в паре с Корсаковым – невысоком, худощавым, непомерно злым парнем. У Сергеева была великолепная прыгучесть (он преуспевал в прыжках в высоту на занятиях по легкой атлетике). Этим качеством он пользовался на занятиях по акробатике (сальто), гимнастике (прыжок через коня), теперь решил воспользоваться на фехтовании.
Корсар явно фикстулил, иначе говоря, пижонил. В высоком и неожиданном прыжке Сергеев нанес своему противнику удар эспадроном сверху по плечу и спине. Удар, скорее всего, пришелся сзади между полами защитной ватной куртки. Клинок фиксировался на плече вблизи от рукоятки и, изогнувшись, всей основной гибкой поверхностью, ограничительной пуговкой на конце резанул по спине, по позвоночнику.
Противник взвыл от боли, а, очухавшись, бросился вперед, бестолково размахивая своей спортивной саблей. Сергееву ничего не стоило, отступая, парировать удары. В нужный момент он выполнил «подсечку» и Корсар грохнулся на спину. Но, даже лежа на полу, он пытался нанести удары клинком по ногам Сергеева. Схватка была моментально остановлена тренером. Из случившегося Сергеев сделал вывод: Корсара подводит хвастовство, злобность, безрассудность, мстительность. Если сюда добавить алчность, то портрет потенциального преступника складывался сам собой.
Наверняка, успешная медитация перешла в глубокую потерю сознания. Очнулся Сергеев на палубе небольшого судна: его уже выловили из океана, замершего на поверхности океана, замершего в абсолютном штиле, – это и позволило ленивым рыбакам, забредшим в тот уголок океана по своим неспешным делам, заметить странный предмет.
Врача, медикаментов на маленьком судне, конечно, не было. Сергеева растерли махровым полотенцем, да шерстяной тряпкой, предварительно окатив чистой водой, чтобы смыть морскую соль, переодели в сухое и положили в небольшом закутке общей каюты экипажа. Теперь он лежал в полумраке, стуча от сильного озноба зубами, обессиленный, словно выжатый, негодный лимон.
К Сергееву, видимо, был интерес только меркантильный, – за спасение полагалось вознаграждение от международных морских организаций (не имело значение умер ты или доставлен на землю живым). Но никто здесь не собирался, да и не был способен оказывать активные лекарские действия. Сергеев чувствовал, что долго не протянет, но бороться за собственную жизнь не было никакого желания. Нужны были капельницы, строгий расчет ингредиентов, гипотензивные, антибиотики, то есть все то, что могла предоставить только хорошая клиника.
Сергеев отдавал себе отчет в том, что сильнейшая интоксикация связана с развернувшейся пневмонией, обезвоживанием, вырубленными почками, истощенным и посаженным напрочь иммунитетом. Он даже радовался тому, что никто не пытается его спасать, ибо вытащить с того света можно было теперь только глубокого инвалида. Он не хотел быть обузой себе и родным, – лучше уйти из жизни «далеким героем». Ясно, что мужество заключается не только в том, чтобы прожить жизнь достойно, но и уйти из нее вовремя. Старики так настойчиво цепляются за жизнь, скорее, от того, что интеллект их основательно подавлен атеросклерозом, изменена психика.
Рыбаки – представители островных народностей – постоянно жевали какое-то зелье, покуривали «травку». Они и Сергееву предлагали «оттянуться» напоследок. Но он отказался от наркоты, – не хотел туманить голову, проводить последние минуты жизни в дурмане. Сергеев попросил большой шприц: ему дали двадцатиграммовый, пользованный (но асептика теперь не имела значение). С трудом найдя вену на тыле левой кисти, он ввел себе около сорока миллилитров спирта: почувствовалось приятное тепло и кайф привычного, российского, опьянения, остановилось лязганье зубов, появилось легкое головокружение и сонливость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Фамилия страдальца была Корсаков. Вдруг, как электрическим током, Сергеева пронзило воспоминание: всплыло Нахимовское училище, парень из четвертого взвода по фамилии Корсаков (кличка – Корсар), его имя и отчество поммеха совпадали. Вот как могут раскрываться возможные тайны. Тот, давний, Корсаков плохо закончил: при очередном сокращении Армии, индуцированным Никитой Хрущевым, нависла угроза закрытия питонии, – многие нахимовцы рванули на гражданку; ушел и Корсаков, а через некоторое время сел в тюрягу за участие в групповом грабеже. Подробности тех событий Сергееву были не известны; что стало потом с Корсаковым – оставалось загадкой.
Расставаясь с жизнью, смертник пытался обратиться к Богу, к своим погибшим товарищам с последней исповедью: «Я погубил всех, … меня купил, сволота, …простите, простите, парни»… Он повторял эти слова, как автомат, словно включенный и оставленный на взводе автоответчик. Сергеев не все понял, не ведомым оставался тот, кто был «сволотой». По врачебному рефлексу он пытался успокоить страдальца и поддерживал его на плаву рядом с собой.
Скорее всего, минут через сорок Корсаков затих и перестал подавать признаки жизни, пульс не прощупывался. Нужно было избавляться от трупа, – он мог привлечь своими открытыми ранами, запахом крови акул. Сергеев расстегнул спасательный жилет отдавшего Богу душу пловца и легонько оттолкнул его ногой: тот медленно стал погружаться и уже на видимой Сергееву глубине мертвого грешника стали трепать и терзать жадные хищники – акулы.
Через некоторое время Сергеев потерял счет часам и дням, его поддерживали три спасательных жилета. От такого комфорта он расслабился окончательно и, видимо, периодически уходил в глубокий сон, скорее забытье – уже не отличал ночь ото дня, аппетит был заглушен напрочь, оставалось только желание пить. Но тут приходилось довольствоваться маленькими глотками океанской соленой воды, – скорее, полоскать ею рот. Для этого совсем не обязательно просыпаться полностью, делалось все сквозь сон, рефлекторно.
В короткие периоды прояснения сознания Сергеев пытался по солнцу или звездам определять направления сноса течением своего беспомощного тела: ему казалось, что дрейф был в сторону материка, островов.
Память возвращалась к Сабрине – и это были приятные воспоминания. Но вот из детства, юности выуживались только невеселые картины. Стала чаще вспоминаться мать, уже много лет как ушедшая из жизни; первая жена навещала воображение, другие бывшие родственники и друзья – в общем, являлись многие покойники, но они не звали, не манили к себе – лишь напоминали о своем былом пребывании на земле и, видимо, о том, что души их существуют и отдыхают все еще на небесах.
Однажды вспомнился урок фехтования в Нахимовском училище: Сергеев был в паре с Корсаковым – невысоком, худощавым, непомерно злым парнем. У Сергеева была великолепная прыгучесть (он преуспевал в прыжках в высоту на занятиях по легкой атлетике). Этим качеством он пользовался на занятиях по акробатике (сальто), гимнастике (прыжок через коня), теперь решил воспользоваться на фехтовании.
Корсар явно фикстулил, иначе говоря, пижонил. В высоком и неожиданном прыжке Сергеев нанес своему противнику удар эспадроном сверху по плечу и спине. Удар, скорее всего, пришелся сзади между полами защитной ватной куртки. Клинок фиксировался на плече вблизи от рукоятки и, изогнувшись, всей основной гибкой поверхностью, ограничительной пуговкой на конце резанул по спине, по позвоночнику.
Противник взвыл от боли, а, очухавшись, бросился вперед, бестолково размахивая своей спортивной саблей. Сергееву ничего не стоило, отступая, парировать удары. В нужный момент он выполнил «подсечку» и Корсар грохнулся на спину. Но, даже лежа на полу, он пытался нанести удары клинком по ногам Сергеева. Схватка была моментально остановлена тренером. Из случившегося Сергеев сделал вывод: Корсара подводит хвастовство, злобность, безрассудность, мстительность. Если сюда добавить алчность, то портрет потенциального преступника складывался сам собой.
Наверняка, успешная медитация перешла в глубокую потерю сознания. Очнулся Сергеев на палубе небольшого судна: его уже выловили из океана, замершего на поверхности океана, замершего в абсолютном штиле, – это и позволило ленивым рыбакам, забредшим в тот уголок океана по своим неспешным делам, заметить странный предмет.
Врача, медикаментов на маленьком судне, конечно, не было. Сергеева растерли махровым полотенцем, да шерстяной тряпкой, предварительно окатив чистой водой, чтобы смыть морскую соль, переодели в сухое и положили в небольшом закутке общей каюты экипажа. Теперь он лежал в полумраке, стуча от сильного озноба зубами, обессиленный, словно выжатый, негодный лимон.
К Сергееву, видимо, был интерес только меркантильный, – за спасение полагалось вознаграждение от международных морских организаций (не имело значение умер ты или доставлен на землю живым). Но никто здесь не собирался, да и не был способен оказывать активные лекарские действия. Сергеев чувствовал, что долго не протянет, но бороться за собственную жизнь не было никакого желания. Нужны были капельницы, строгий расчет ингредиентов, гипотензивные, антибиотики, то есть все то, что могла предоставить только хорошая клиника.
Сергеев отдавал себе отчет в том, что сильнейшая интоксикация связана с развернувшейся пневмонией, обезвоживанием, вырубленными почками, истощенным и посаженным напрочь иммунитетом. Он даже радовался тому, что никто не пытается его спасать, ибо вытащить с того света можно было теперь только глубокого инвалида. Он не хотел быть обузой себе и родным, – лучше уйти из жизни «далеким героем». Ясно, что мужество заключается не только в том, чтобы прожить жизнь достойно, но и уйти из нее вовремя. Старики так настойчиво цепляются за жизнь, скорее, от того, что интеллект их основательно подавлен атеросклерозом, изменена психика.
Рыбаки – представители островных народностей – постоянно жевали какое-то зелье, покуривали «травку». Они и Сергееву предлагали «оттянуться» напоследок. Но он отказался от наркоты, – не хотел туманить голову, проводить последние минуты жизни в дурмане. Сергеев попросил большой шприц: ему дали двадцатиграммовый, пользованный (но асептика теперь не имела значение). С трудом найдя вену на тыле левой кисти, он ввел себе около сорока миллилитров спирта: почувствовалось приятное тепло и кайф привычного, российского, опьянения, остановилось лязганье зубов, появилось легкое головокружение и сонливость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116