По их разумению, все нахимовцы должны обязательно идти в подплав – училище имени Ленинского комсомола. Либо в другую «систему», но только принадлежащую кухне ВМФ.
– Мы же с тобой изменили Военно-морскому флоту, а значит оказались откровенным педагогическим браком. Мы – явные придурки, решившие чудо техники – подводную лодку поменять на клистирный кабинет, а общение с межконтинентальной баллистической ракетой с ядерной боеголовкой – на владение поганым скальпелем и пинцетом. То, что бывшие командиры – наши отцы родные – читали на наших лицах признаки явной дебильности, было очевидно уже при получении выходного пособия, документов об окончании ЛНУ ВМФ.
– Помнишь, каким менторским тоном нам объясняли, что зачисление в высшее военно-морское училище идет для нахимовца автоматом, а в медицинской академии придется сдавать экзамены на общих основаниях? Ребята торжественно принимали присягу на старушке «Авроре», там, где мы прожили почти четыре года, драили деревянную палубу, стояли дневальными, мерзли по ночам в кубриках, когда придурок-капраз отключал отопление. – Он, пидор контуженный, видите ли, осуществлял политику вытеснения Нахимовского училища из стен будущего Военно-морского музея.
– Помнится, в минуты недолгих угрызений совести, он исповедался на полубаке питонам, – «Ребята, вы не сердитесь на меня, – я в войну был контужен, выброшен взрывной волной за борт; – теперь не всегда правильно оцениваю обстановку». Лучше бы мы тогда вышвырнули этот куль с дерьмом за борт и врубили бы отопление на полную мощность.
Сергеев подхватил разговор, ударился тоже в воспоминания:
– Помнится, летом он давал пар в радиаторы как раз на полную мощность и мы всей братией с матрасами и подушками выбирались отсыпаться на полубак под легендарную пушку, давшую якобы выстрел по Зимнему. Мне всегда не верилось, что такой выстрел боевым снарядом возможет: даже очень пьяные матросы и безмозглые комиссары не могли не очароваться красотой Петрограда!
– Мы с тобой, Аркаша, устраивались у самого якорного клюза по правому боту. То была, практически, самая высокая точка на корабле.
– Зато какие замечательные, волшебные белые ночи мы встречали на верхней палубе старушки Авроры. Тогда уже зацветала сирень и пели птицы. Парочки влюбленных бродили по Петровской набережной, совращая своим примером загадочных моряков. Но мы-то знали, что еще возьмем свое, – надо только закончить успешно «систему»!
– Где-то, около четырех-пяти утра нас будили первые лучи солнца, блестел вдалеке, впереди, пузатый купол Исаакиевского Собора, левее – игла Адмиралтейства, а справа – шпиль Петропавловской крепости. Медленно из тени выступал голубоватый фасад нашей питонии с грустными корабельными пушками у главного входа.
– Но, самое главное, – душа и тело были переполнены молодостью, азартом, страстью и уверенностью в то, что нас ждет замечательная, интереснейшая жизнь. А все самые замечательные женщины мира обязательно,… без всякого сомнения, распахнут нам объятья!
– Сама жизнь провоцировала нас на неуставные выходки – например, самоволку к любимым феям. Помнится, Аркаша, мы срывались в ночные рейды с тобой вдвоем, но от памятника «Стерегущему» расходились в разные стороны. – уточнил Сергеев. – Дух индивидуализма и здесь разводил нас по разным дорогам!
– Но Бог нас миловал, – у нас хватило ума сдать выпускные в Нахимовском училище, а затем вступительные во ВМОЛА им. С.М.Кирова экзамены на отлично, – и мы выбрали медицину воздушного десанта. Какая может быть медицина у диверсантов? Никто не позволит оставлять следы. Может быть, только в исключительных случаях – замаскированные трупы «своих» и брошенные – «чужие».
Магазанник продолжал:
– После первой спецстажировки, – попрыгав с аэроплана с парашютом, я заболел романтикой и реальностью ВДВ. Уже теперь – зимой, осенью, весной, летом – профессионально занимался парашютными прыжками, «рукопашкой», стрельбой. Анатомия, физиология и прочие медицинские премудрости интересовали меня лишь вторично. Необходимо было делать окончательный выбор. Ты, мне помнится, ушел на гражданку со второго курса, а я месяцем позже написал рапорт: попросил о переводе в Рязанское высшее воздушно-десантное училище. Многие предметы мне перезачли, так что по времени я ничего, практически, не потерял. Думаю, все было сделано правильно, – о чем я никогда потом не жалел.
Но наша служба и опасно и вредна, как поется в песне: уже будучи капитаном, командиром разведроты, на ночных учениях при неудачном приземлении я сломал обе ноги. Бог опять выручил меня: была вакансия и я поступил в Академию тыла и транспорта, закончил ее, – дослужился до подполковника.
– Аркаша, не гони лошадей. – перебил друга Сергеев, – кто-то из питонов говорил, что во время службы в ВДВ у тебя были заморочки с каким-то шпаком, – чуть ли ни жизни ты его решил?
– Здесь вкрались маленькие ошибки. – пояснил Аркаша. – Их стоит устранить в самом вначале. Разберем ситуацию подробнее, ибо она поучительна, хотя и не очень приятна для воспоминаний.
Сергеев поймал себя на том, что исподволь фиксирует особенности языка, скорее, сленга, используемого Магазанником. Человек он, безусловно, в большей мере военный, чем Сергеев, и разговор ведет иначе, чем принято в медицинских кругах. Но чувствуется, что первичная медицинская затравка у него не пропала, – он, видимо, продолжает подчитывать специальную литературу, да и многое с академических времен застряло в даровитом уме друга.
– Сан, ты, конечно, помнишь, что я никогда не скрывал, что по отцу и матери являюсь чистокровным евреем. Больше того, – я горжусь этим! В нахимовское я попал только потому, что в прежние времена мой отец, состоящий в разводе с моей матушкой, решил заняться моим воспитанием опосредованно. Написано в Торе: «И кто злословит отца своего или мать свою, того должно предать смерти» (Шемот 21-22: 17). Не буду потому судить родителей, – полагаю, что все они сделали правильно, поручив воспитание своего единственного сына государству.
– Однако до сих пор не могу понять откуда у меня, у истинного еврея, взялась страсть к воинской службе. Отец мой, – безусловно, хороший и умный человек, но интеллигент до мозга костей. Его от той интеллигентности и потянуло на молоденькую актрису на старости лет.
– Он работал заместителем министра лесного хозяйства СССР, – должность, как ты понимаешь, достаточно большая для того, чтобы меня определить в ЛНУ ВМФ. Так, помнится, официально означалась наша питония.
– Наверное, я хорош был бы в израильской армии, но Бог сподобил служить в России. Существует, видимо, такая порода людей, которым необходимо служить, заниматься воинским ремеслом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116