Может быть потому был таким легким поворот власти к террору, – большевикам не было жалко «чужаков». Но более страшным являлось то, что ставка осмысленно делалась на глупых, но покорных и на потенциальных преступников. Права элитарного прайда вдруг получили отбросы, проще говоря, распахнулись ворота для создателей единой банды уголовников.
В такие широкие ворота хлынули воды «народной власти» и «народного гнева», кухарки и прачки принялись учить врачей и учителей, конструкторов правилам жизни и работы, задавать стиль поведения. Здесь уже последовали тоталитарные тенденции, махровый, зачумленный этатизм, когда государство существует ради государства, а не для людей его населяющих. Здравый смысл, цементирующий жизнь прогрессивного сообщества, был последовательно похоронен.
Интрига общественная опять взошла на пьедестал, перескочив через этап коммунальной интриги. С ее помощью стали получать продвижение по службе, завладевали чужой женой, квартирой, дачей, правом на жизнь. Интрига развернулась до масштабов классовой борьбы, вышла за пределы одного этноса, превратилась в глобальную интригу. Наше государство пришло к тому, к чему вела его дьявольская сущность: к партийному бандитизму, к стагнации общественных отношений, к краху. Было напрочь забыто: «Уклоняйся от зла, и делай добро, и будешь жить вовек; ибо Господь любит правду, и не оставляет святых Своих; вовек сохранятся они; и потомство нечестивых истребится» (Псалом 36: 27-28).
3.1
Долгая историческая беседа исходила от того же автора, – Сергеева. Но теперь она велась уже не в привычных апартаментах при больничном морге, а в купе поезда, наматывающего километры пути на Север. Вагон международного класса приятно покачивался: купе предоставлялось двум попутчикам, – вот и вся босяцкая роскошь. Сергеев знал за собой грех – пристрастие «почесать языком». Он, словно, действующий профессор, усердствовал по части чтения бесплатных лекций для рвущегося к знаниям обывателя. Порой при этом явно переусердствуя.
Но, если на трезвую голову, такие скоротечные повести были более-менее изящными художественными произведениями, нечто похожее на эссе, то выступая под градусом, он зарапортовывался. Как правило, скатывался до социологических обобщений. Порой, рассказчик сильно утомлял слушателей скрупулезным перечислением дат, номеров Псалмов, уточнением авторов длинных цитат. Больше всего он душил слушателей тяжестью научных обобщений. Сейчас был тот самый случай и Сергеев в глубине души досадовал на себя за марантичность и занудливость. Но пьяный ученый, как и в прошлые времена, ничего не мог поделать с пагубной привычкой – со второй натурой.
Собеседником Александра Георгиевича был моложавый, приятной наружности, крепко скроенный и ладно сшитый господин – Аркадий Натанович Магазанник. С ним, со старым знакомым, можно сказать, с однокашником и закадычным другом по Нахимовскому военно-морскому училищу, а затем и Военно-медицинской академии, Сергеев совершенно случайно встретился в вагоне-ресторане поезда. Туда он, как и большинство метущихся душ, отправился сразу же, как поезд тронулся в путь.
Ритуал обычный: принятие «дозы» (лучше коньяку – расширяет сосуды, быстро совеешь), ибо подозревал, что без «лекарства» ему не удастся заснуть. Нарезая лимончик тоненькими ломтиками собственным, абсолютно острым ножом, Сергеев, уже основательно раскатал губу, ожидая восторг превентивного лечения. Вдруг, боковым зрением он заметил улыбающуюся рожу Аркашки, у которого радость в сочетании с огромным, типично еврейским, шнобелем превращалась в нечто особое, напоминающее лик героя старинного романа «Человек, который смеется». Эту особенность еще в морском училище собратья по клану в шутку называли «национальным достоянием». Впрочем, никогда не уточнялось о какой национальности идет речь: русской или еврейской. По своим бойцовским качествам и человеческим достоинствам Аркашка мог дать фору тысяче тех типов, которые гордо именуют себя истинными славянами, а еще хуже, – арийцами.
Сергеев не показал виду, что заметил приятеля, с которым не виделся лет двадцать, – надо выдержать паузу, дать старому диверсанту продемонстрировать умение подкрасться и совершить силовое задержание. За Аркашкой двигался сопровождающий – крупный молодой парень, военно-спортивного вида. Когда счастливый удачей Аркашка собирался скомандовать «руки на голову, лицом к стене, паршивец», Сергеев выхватил из стойки на столе свободный фужер и выставил его перед диверсантом:
– Выпить подано, господин генерал! Команда заждалась! – молвил он, искренне радуясь встрече и тому, что ловко подыграл старому «питону». Так в нахимовском училище называли воспитанников старших курсов, младших окликали «сосами». У суворовцев было другое обозначение: старшие – «кадеты», младшие – «щенки». Кликухи – наиважнейший атрибут жизни всех закрытых коллективов. В академии питоны с кадетами соседствовали, тесно взаимодействовали, выручая друг друга. Это было нелишним, ибо серые армейцы, по понятным причинам, недолюбливали «выскочек», которым все давалось легко и просто: учеба, строевой шаг, спортивные рекорды, красивые девушки.
– Узнаю опытного диверсанта, ты где и когда меня вычислил? – обнимая Сергеева, загоготал Магазанник. У него и в молодости гогот был особым: не поймешь кто его издает – сидящий внутри разгневанный петух, или – приятно рыкающий леопард. Теперь же, с возрастом, появились в голосе модальности, явно бандитские.
– Голыми руками не возьмешь старого воина. Как ты здесь оказался, куда путь держишь? Но для долгих дружеских разговоров, пожалуй, нам стоит уединиться у меня в купе. Ты, я вижу уже на правильном пути, сейчас мы усилим свои позиции дополнительными заготовками и двинем ко мне. Нет возражений, господа офицеры?!
Какие могли быть возражения у Сергеева, если при его состоянии встреча с затерявшимся в пучине времени другом… – была истинным подарком судьбы. Нагрузились дополнительной провизией и бутылями, – отправились в обратный путь по вагонам. Оказывается ехали в соседних вагонах, – сопровождающие (их оказалось двое, – второй стерег купе шефа) быстро договорились с проводниками, перетащили вещи.
Сергеев заметил серьезность охраны: один парень оставался «прогуливать» коридор, блокируя дверь хозяйских «хоромов», другой – пока дремал в пол-глаза в соседнем купе.
Магазанник успел поведать о причинах своего исчезновения из поля зрения, – его, не понятно в силу каких грехов, потрясла судьба основательно. Рассказ его был горяч, но подавался с неизменной улыбкой:
– Сан (так звали Сергеева «боевые товарищи»), ты помнишь, что в Военно-медицинскую академию из «питонии» мы с тобой двинули только вдвоем, за что заслужили от начальников остракизм и ковыряние в душах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116