от ложбинки между ключицами к грудям, которые он нежно раздвинул языком Мне стыдно описывать все это, но его губы продолжали скользить все ниже и ниже и целовать меня, повторяя легкий изгиб моего живота и дальше...
Я ощутила волну тепла и легкое покалывание, которое началось в области копчика и распространилось вверх, к голове, и далее – за пределы тела. Мне казалось, будто все эти годы я была мертва, а его поцелуй только сейчас пробудил меня к жизни. Я глянула на своего коленопреклоненного спасителя и зарылась пальцами в густую гриву его серебристо-седых волос.
Затем его губы переместились на бедро моей увечной, хромой ноги. Поначалу я даже вспыхнула от неожиданности. Став взрослой, я никому не позволяла не то что дотрагиваться, но даже смотреть на свою уродливую конечность. Я попыталась отстраниться, но он притянул меня назад. Он нежно гладил мою ногу, осыпая ее поцелуями.
Скажу больше: он целовал ее с неподдельным восторгом, и в то мгновение я почувствовала, что люблю его, как бога... Он дошел до самой ступни моей вывороченной, иссохшей ноги, потом поднялся, обнял меня и сказал:
– Жужанна, я связан договором. Я обещал твоему отцу заботиться о тебе всю жизнь. И я нарушаю этот договор, приходя к тебе как возлюбленный. Но я намерен отправиться в Англию, а ты слишком больна для подобного путешествия. То, что я делаю, – единственный способ тебе помочь. Понимаешь?
– Да, – прошептала я, хотя на самом деле ничего не понимала, кроме желания навсегда оставаться в его объятиях.
Он чуть заметно улыбнулся.
– За долгие годы моей жизни ты – первая и единственная в нашей семье, кто любит меня без оглядки.
– Нет, дядя, – прошептала я. – Я не просто люблю вас. Я преклоняюсь перед вами. Когда я опасно болела, ваша забота спасла мне жизнь. Никто не был так добр ко мне, никто не дарил мне столько тепла и участия, как вы. Другие мужчины меня не замечают. Вы один обратили на меня внимание.
Я прочла на его лице искреннее удовольствие и почувствовала, что ему необычайно приятно слышать такие слова.
– Твоя преданность, – продолжал дядя, – заставила меня нарушить договор с семьей. Это требует платы, и ею станет новый договор, который я заключу вместо прежнего. Я никогда не покину тебя и сделаю тебя своей, связав наши жизни навсегда.
Я стала просить его сделать это немедленно, однако дядя покачал головой.
– Я рассчитывал на сегодняшний вечер, но возникло серьезное препятствие. Я по-прежнему очень голоден. Вскоре я совершу обещанное... Очень скоро.
Затем с быстротой змеи он прильнул губами к моей шее.
Стремительность этого движения словно вывела меня из забытья. Я ощутила, как его острые зубы прокусывают мою кожу, и вскрикнула. Непонятный и необъяснимый страх заставил меня высвободиться из его стальных объятий. Я извивалась и колотила кулаками по широкой и крепкой дядиной груди, пытаясь его оттолкнуть, но он обвил меня рукой и притянул к себе. Рука его так сдавила меня, что я начала задыхаться. Я ощущала, как его губы вновь приникли к моей шее и вместе с языком начали быстро двигаться, и при этом дядя негромко причмокивал, словно младенец, сосущий материнскую грудь.
Я прекратила сопротивление, ощущая, что вот-вот лишусь чувств. Но в это мгновение я вновь испытала удивительное наслаждение, знакомое по вчерашней ночи. Чем меньше я сопротивлялась, тем сильнее оно становилось. Наконец я уже не смогла сдерживаться и застонала. Я не замечала ничего, кроме бархатно-черной тьмы; я ничего не чувствовала, кроме его языка и губ. Кровь моя медленно перетекала от меня к нему под такие же медленные, ровные удары моего сердца.
Состояние экстаза нарастало. Наслаждение было таким всеобъемлющим, что мне почудилось, будто я умираю. Я вскрикнула. Дядя оторвался от моей шеи, и я безвольно обмякла в его руках, едва сознавая происходящее. Я необычайно ослабела и не могла ни стоять, ни говорить, ни даже смотреть. Я только слышала, как он произнес своим сочным, удивительным голосом:
– Достаточно. Пожалуй, даже чересчур!..
Он перенес меня на постель и заботливо укрыл одеялом. Я понимала; он уходит, но не могла шевельнуться или хотя бы проводить его глазами. Какое-то время каждый вздох казался мне последним, каждый удар сердца отзывался слабой волной наслаждения, и мне казалось, что сердце вот-вот остановится.
Более всего меня поразило, что наступление смерти может быть столь чувственно-приятным и сладостным.
Однако я не умерла. Я заснула и проспала все утро. Проснувшись, я увидела свою ночную сорочку валяющейся возле окна. Я понимала, что надо встать и забрать ее оттуда, но у меня не было ни капли сил. Позже, когда Дуня принесла мне завтрак, она, конечно же, сразу заметила эту злосчастную сорочку и подала ее мне, скорчив недовольную мину. А я в это время виновато прятала свою наготу под одеялом.
Дуня что-то заподозрила. Мери, думаю, тоже, хотя вряд ли можно проникнуть в чужие сны. Я попыталась мысленно предупредить Влада, сообщить ему об опасности чужого вмешательства. Не сомневаюсь, и Дуня, и Мери испуганы и шокированы происходящим.
Мне нет дела до их страхов.
Я не понимаю, что происходит со мною. Я перестала ощущать, где реальность, а где сон. Слабость и замешательство – вот чувства, владеющие сейчас мною. Наверное, я все-таки больна и умираю. Повторяю: мне все равно. Если это смерть, то до чего же она приятна и радостна! Впервые за все годы своей никчемной, жалкой жизни я по-настоящему счастлива. Мне не нужен Бог. Мне не нужно прощение.
Я хочу лишь одного: чтобы он пришел опять.
* * *
ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ
10 апреля
Боже милосердный, не дай мне сойти с ума. Позволь мне остаться истеричной беременной женщиной, которая забила себе голову страшными историями, стала жертвой разыгравшегося воображения...
Самое ужасное, что я знаю, все произошедшее было наяву. Я видела это собственными глазами... И все равно мой разум отказывается им верить!
Сейчас половина второго ночи. Я слышала, как несколько минут назад Аркадий с мистером Джеффрисом сели в коляску и поехали в замок. Минут через двадцать муж вернется. Возможно, он несколько задержится в замке, дабы продолжить разговор с гостем, подарившим нам такой приятный вечер. Однако я должна записать то, чему стала свидетельницей, я должна хоть чем-то заняться, иначе потеряю рассудок. Рука сильно дрожит, и я едва в состоянии прочесть собственные каракули.
Закончив предыдущую запись, я, естественно, не смогла уснуть, хотя время перевалило за полночь. Я легла и долго ворочалась с боку на бок. Отчасти я объясняла свое угнетенное состояние плохой работой желудка и невозможностью найти удобное положение для сна (мой живот стал еще больше). Но главная причина заключалась, конечно же, не в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Я ощутила волну тепла и легкое покалывание, которое началось в области копчика и распространилось вверх, к голове, и далее – за пределы тела. Мне казалось, будто все эти годы я была мертва, а его поцелуй только сейчас пробудил меня к жизни. Я глянула на своего коленопреклоненного спасителя и зарылась пальцами в густую гриву его серебристо-седых волос.
Затем его губы переместились на бедро моей увечной, хромой ноги. Поначалу я даже вспыхнула от неожиданности. Став взрослой, я никому не позволяла не то что дотрагиваться, но даже смотреть на свою уродливую конечность. Я попыталась отстраниться, но он притянул меня назад. Он нежно гладил мою ногу, осыпая ее поцелуями.
Скажу больше: он целовал ее с неподдельным восторгом, и в то мгновение я почувствовала, что люблю его, как бога... Он дошел до самой ступни моей вывороченной, иссохшей ноги, потом поднялся, обнял меня и сказал:
– Жужанна, я связан договором. Я обещал твоему отцу заботиться о тебе всю жизнь. И я нарушаю этот договор, приходя к тебе как возлюбленный. Но я намерен отправиться в Англию, а ты слишком больна для подобного путешествия. То, что я делаю, – единственный способ тебе помочь. Понимаешь?
– Да, – прошептала я, хотя на самом деле ничего не понимала, кроме желания навсегда оставаться в его объятиях.
Он чуть заметно улыбнулся.
– За долгие годы моей жизни ты – первая и единственная в нашей семье, кто любит меня без оглядки.
– Нет, дядя, – прошептала я. – Я не просто люблю вас. Я преклоняюсь перед вами. Когда я опасно болела, ваша забота спасла мне жизнь. Никто не был так добр ко мне, никто не дарил мне столько тепла и участия, как вы. Другие мужчины меня не замечают. Вы один обратили на меня внимание.
Я прочла на его лице искреннее удовольствие и почувствовала, что ему необычайно приятно слышать такие слова.
– Твоя преданность, – продолжал дядя, – заставила меня нарушить договор с семьей. Это требует платы, и ею станет новый договор, который я заключу вместо прежнего. Я никогда не покину тебя и сделаю тебя своей, связав наши жизни навсегда.
Я стала просить его сделать это немедленно, однако дядя покачал головой.
– Я рассчитывал на сегодняшний вечер, но возникло серьезное препятствие. Я по-прежнему очень голоден. Вскоре я совершу обещанное... Очень скоро.
Затем с быстротой змеи он прильнул губами к моей шее.
Стремительность этого движения словно вывела меня из забытья. Я ощутила, как его острые зубы прокусывают мою кожу, и вскрикнула. Непонятный и необъяснимый страх заставил меня высвободиться из его стальных объятий. Я извивалась и колотила кулаками по широкой и крепкой дядиной груди, пытаясь его оттолкнуть, но он обвил меня рукой и притянул к себе. Рука его так сдавила меня, что я начала задыхаться. Я ощущала, как его губы вновь приникли к моей шее и вместе с языком начали быстро двигаться, и при этом дядя негромко причмокивал, словно младенец, сосущий материнскую грудь.
Я прекратила сопротивление, ощущая, что вот-вот лишусь чувств. Но в это мгновение я вновь испытала удивительное наслаждение, знакомое по вчерашней ночи. Чем меньше я сопротивлялась, тем сильнее оно становилось. Наконец я уже не смогла сдерживаться и застонала. Я не замечала ничего, кроме бархатно-черной тьмы; я ничего не чувствовала, кроме его языка и губ. Кровь моя медленно перетекала от меня к нему под такие же медленные, ровные удары моего сердца.
Состояние экстаза нарастало. Наслаждение было таким всеобъемлющим, что мне почудилось, будто я умираю. Я вскрикнула. Дядя оторвался от моей шеи, и я безвольно обмякла в его руках, едва сознавая происходящее. Я необычайно ослабела и не могла ни стоять, ни говорить, ни даже смотреть. Я только слышала, как он произнес своим сочным, удивительным голосом:
– Достаточно. Пожалуй, даже чересчур!..
Он перенес меня на постель и заботливо укрыл одеялом. Я понимала; он уходит, но не могла шевельнуться или хотя бы проводить его глазами. Какое-то время каждый вздох казался мне последним, каждый удар сердца отзывался слабой волной наслаждения, и мне казалось, что сердце вот-вот остановится.
Более всего меня поразило, что наступление смерти может быть столь чувственно-приятным и сладостным.
Однако я не умерла. Я заснула и проспала все утро. Проснувшись, я увидела свою ночную сорочку валяющейся возле окна. Я понимала, что надо встать и забрать ее оттуда, но у меня не было ни капли сил. Позже, когда Дуня принесла мне завтрак, она, конечно же, сразу заметила эту злосчастную сорочку и подала ее мне, скорчив недовольную мину. А я в это время виновато прятала свою наготу под одеялом.
Дуня что-то заподозрила. Мери, думаю, тоже, хотя вряд ли можно проникнуть в чужие сны. Я попыталась мысленно предупредить Влада, сообщить ему об опасности чужого вмешательства. Не сомневаюсь, и Дуня, и Мери испуганы и шокированы происходящим.
Мне нет дела до их страхов.
Я не понимаю, что происходит со мною. Я перестала ощущать, где реальность, а где сон. Слабость и замешательство – вот чувства, владеющие сейчас мною. Наверное, я все-таки больна и умираю. Повторяю: мне все равно. Если это смерть, то до чего же она приятна и радостна! Впервые за все годы своей никчемной, жалкой жизни я по-настоящему счастлива. Мне не нужен Бог. Мне не нужно прощение.
Я хочу лишь одного: чтобы он пришел опять.
* * *
ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ
10 апреля
Боже милосердный, не дай мне сойти с ума. Позволь мне остаться истеричной беременной женщиной, которая забила себе голову страшными историями, стала жертвой разыгравшегося воображения...
Самое ужасное, что я знаю, все произошедшее было наяву. Я видела это собственными глазами... И все равно мой разум отказывается им верить!
Сейчас половина второго ночи. Я слышала, как несколько минут назад Аркадий с мистером Джеффрисом сели в коляску и поехали в замок. Минут через двадцать муж вернется. Возможно, он несколько задержится в замке, дабы продолжить разговор с гостем, подарившим нам такой приятный вечер. Однако я должна записать то, чему стала свидетельницей, я должна хоть чем-то заняться, иначе потеряю рассудок. Рука сильно дрожит, и я едва в состоянии прочесть собственные каракули.
Закончив предыдущую запись, я, естественно, не смогла уснуть, хотя время перевалило за полночь. Я легла и долго ворочалась с боку на бок. Отчасти я объясняла свое угнетенное состояние плохой работой желудка и невозможностью найти удобное положение для сна (мой живот стал еще больше). Но главная причина заключалась, конечно же, не в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87