Я нащупал револьвер, вскочил и бросился на шум.
Возле открытой двери склепа валялся опрокинутый фонарь. Масло из него вытекло и загорелось. Огненная лужица освещала лежащего на спине крестьянина. Он отчаянно молотил руками, стараясь загородиться от волка, который все ближе подбирался к его горлу. Силы были неравными; зверь трепал свою жертву, точно пес пойманную крысу.
Я вскинул револьвер, приготовившись выстрелить, но рука моя была нетвердой – сказались утомление и доза лауданума. Волк и крестьянин мелькали передо мной с такой быстротой, что я боялся вместо зверя попасть в человека.
Борьба продолжалась недолго. Из горла жертвы вырвался предсмертный хрип. Руки крестьянина безжизненно упали на пол. Волк вцепился ему в горло и сомкнул челюсти. Не помню, слышал ли я хруст сломанных позвонков. Оторвав тело крестьянина от пола, волк поднял его на целый фут, сильно встряхнул и разжал зубы.
Словно удовлетворенный содеянным, волк неспешно оглядел свою жертву. Падая, крестьянин ударился головой о мраморный пол. Его голова треснула, как спелый орех. Пол и стены густо покрылись темно-красными брызгами.
Я вскрикнул, узнав в убитом старого садовника Иона. Его седые усы пропитались кровью, в мертвых глазах застыл ужас, а изо рта и разодранного горла ползла кровавая пена.
Желтые глаза зверя обратились на меня. Волк негромко зарычал. Я вскинул револьвер, приготовившись выстрелить. К моему удивлению, зверь бросился не на меня, а прочь из склепа и исчез в темноте. Я не побежал за ним вдогонку. Присев на корточки перед мертвым Ионом, я только сейчас заметил валявшийся неподалеку полотняный мешок, запачканный кровью.
Я развязал тесемки и извлек оттуда молоток, пилу, кол и головки чеснока. Вид этих предметов пробудил во мне дикую, слепую ярость. Ион погиб страшной смертью, но в тот момент я не испытывал никакой жалости к старику. Мне казалось, сама судьба покарала его. Я схватил мешок и швырнул в лужицу горящего масла, потом, один за другим, отправил туда же орудия несостоявшегося злодеяния. Огонь совершенно не повредил металлическую пилу, да и рукоятка молотка лишь слегка почернела. Зато чеснок сгорел дотла, наполнив воздух едким дымом, от которого у меня защипало глаза. Я с наслаждением смотрел, как чернеет и превращается в головешку кол.
Когда импровизированный костер догорел и погас, я засунул револьвер за пояс и, пошатываясь от дыма и лауданума, побрел внутрь склепа Я едва успел войти в узкий коридор, как вдруг в дальнем конце что-то вспыхнуло. Поначалу эта белая вспышка испугала меня, но затем я успокоился. Мне показалось, будто кто-то зажег маленький огарок свечи, который в любой момент мог погаснуть. Волкам свет ни к чему, значит, там находился человек. Скорее всего, Мери, которая вернулась, когда я спал, и притаилась в углу.
Я окликнул ее.
Ответом мне был тихий вздох, почти стон. Голос, несомненно, принадлежал женщине, но мне послышалось в нем что-то звериное. И с этим звуком – не знаю, почему именно с ним, но с этим звуком развеялись все мои сомнения и исчезло всякое замешательство. Страх не исчез, наоборот, он стал еще сильнее и глубже, чем прежде. Горестные переживания тоже никуда не делись. В этот момент я был похож на слепца, который годами жил, не подозревая о своей слепоте, и неожиданно обрел зрение. Я вдруг стал... самим собой. Не было больше когтей, терзавших мой мозг. Не было чужой воли, управлявшей моим разумом едва ли не с раннего детства.
Свет разрастался. Со стороны ниши ко мне шла Жужанна.
Она была похожа на прекрасного ангела, окруженного лучезарным сиянием. Ее кожа светилась. Приглядевшись, я понял, что ошибся: светилась не кожа Жужанны. То было внутреннее сияние! Думаю, любой мужчина безрассудным мотыльком устремился бы на этот свет, зачарованный полными алыми губами и сверкающими ослепительно белыми зубами Жужанны. А ее восхитительные глаза, сохранившие свой цвет! Но теперь они стали еще прекраснее благодаря танцевавшим в глубине золотистым искоркам. Единственный недостаток – они ничего не выражали, напоминая глаза младенца, впервые увидевшего окружающий мир. Жужанна меня не узнала. Я понял это не сразу, продолжая любоваться ее блестящими, с синеватым отливом волосами, которые черными волнами ниспадали до пояса. К тому же погребальные одежды не скрывали, а скорее подчеркивали, насколько совершенным было ее тело. Из плоской, угловатой дурнушки моя сестра превратилась в соблазнительную красавицу.
Мой восторг, о котором я так долго и подробно пишу, длился не более секунды. В первый момент мне захотелось броситься к Жужанне, обнять ее, поцеловать в алые губы и заплакать от радости: она воскресла! Но теперь мой разум был по-настоящему моим, и мысли обрели предельную ясность. Наверное, я пережил то, что называют озарением. Мне разом открылась ужасающая правда относительно Влада и моей несчастной умершей сестры. Ликование сменилось ужасом.
А я-то думал, будто хорошо знаю, что такое страх! То, что я называл страхом, было подобно мелкому пруду в сравнении с безбрежным океаном, который бушует вокруг меня сейчас.
Я бросился бежать, словно сам дьявол гнался за мной по пятам. Я мчался по крутому холму к дому, а в мозгу вспыхивали ошеломляющие мысли... Мой дядя – стригой, и все легенды о нем – не вымысел невежественных крестьян... В. управлял мной, как марионеткой. Это он был «призраком» моего брата. Он повелевал волками, которых заставлял убивать каждого, кто случайно или намеренно попадал в запретную часть леса. Но волки странным образом пощадили меня. Это тоже служило определенной цели В. – заставить меня поверить в собственное безумие.
Мне вспомнились строки из письма Раду... Значит, я – игрушка в руках В., и он до поры до времени забавлялся моим неведением. Представляю, как ему было смешно, когда я пришел рассказать об исчезновении Джеффриса и странном поведении Ласло!
Продолжая свою садистскую игру, В. отправил меня сначала в лес, потом в Бистриц и, наконец, на самый край пропасти, чтобы столкнуть в безумие... Но зачем? Ради какой цели? Неужели ради одного этого вечера, чтобы я стерег Жужу, пока она не встанет из гроба? Или он намеревался сломить мою волю и сделать сообщником в убийствах и поставщиком новых жертв?
Но ведь В. не нуждается ни в чьей помощи. Может, ему доставляет извращенное удовольствие издеваться надо мной? Нет, здесь наверняка есть еще какая-то причина, ибо он слишком хитер и расчетлив. Тогда непонятно другое: зачем он вдруг выпустил меня из когтей своей воли? Почему сейчас я мыслю и чувствую самостоятельно, не ощущая его вмешательства?
Я побежал на конюшню и запряг лошадей в коляску, оставалось лишь подняться к Мери и вместе с ней без промедления покинуть этот рассадник зла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87