– Уютные. И потом… – Он с некоторым подозрением взглянул на меня. – Ваш дядя оставил нам приветственную записку. Там нет ни слова о другом доме. Почему мы должны переезжать?
Я лихорадочно старался придумать убедительную причину, не раскрывая ему жуткой правды.
– Вы правы. Здесь замечательные комнаты... Но разве вам в Бистрице не передавали моего письма? Я писал, что в замке есть больные, и вообще не советовал сюда ехать.
Глаза Мюллера округлились. Он сделал шаг ко мне.
– Такого письма... нет, мы не получали. Только письмо от вашего дяди с объяснениями, где нас встретит его кучер.
Он говорил о письме, которое я собственными руками бросил в огонь. Меня передернуло.
– Должно быть, письмо не поспело к вашему приезду, – сказал я, изо всех сил стараясь говорить спокойно. – Ничего особо опасного нет (немец еще на полшага приблизился ко мне), но для вас будет лучше на некоторое время перебраться в дом. Нужно, чтобы заболевшие слуги окончательно поправились.
– А что это за болезнь? – сразу же спросил герр Мюллер.
Я пообещал ему все подробнее рассказать, как только они с женой покинут замок.
Похоже, я сумел убедить немца. Он не стал возражать, но попросил немного времени на сборы.
– Тридцать минут, не более, – пообещал Мюллер.
Об отсрочке он просил исключительно для жены, которая «очень устала и не успела привести себя в порядок».
– Хорошо. Полчаса и ни минуты больше, – довольно жестко предупредил я.
Затем я велел Мюллеру закрыть дверь и, пока я не вернусь за ними, больше никому не открывать.
Немец поспешно щелкнул задвижкой, а я направился в отцовский кабинет, где написал совсем короткую записку В. Я сообщал дяде, что опять нарушаю запрет и вмешиваюсь в его отношения с гостями, но это необходимо как для его блага, так и для блага юной пары, доверчиво откликнувшейся на его приглашение. Поначалу я собирался оставить записку на столике в дядиной гостиной, но потом передумал – кто-нибудь из слуг мог увидеть ее там и прочесть. Тогда я решил подсунуть записку под дверь, ведущую в его покои.
Это решение вновь пробудило в памяти видение из моего детства, странное и неизменно ускользающее, как только я предпринимал попытки его удержать...
Серебристая вспышка занесенного надо мной лезвия, боль в порезанной руке. Отец держит мою кисть над... каким-то сосудом... золотым, тускло поблескивающим... На сей раз я не увидел этого сосуда. Но зато мне опять вспомнился старинный трон и слова «JUSTUS ET PIUS» – «Справедливый и благочестивый»...
В следующую секунду меня захлестнуло волной отчаянной боли. Невидимые когти впились мне в мозг. Я вскрикнул и повалился на стол, уткнувшись лицом в пресс-папье. Я обхватил голову, закрыл глаза и замер.
Боль прошла. Я очнулся и увидел перед собой записку, написанную дяде. Нужно побыстрее подсунуть ее под дверь, а затем отправляться за новобрачными.
Шаги на лестнице. Сюда кто-то идет! Отбрасываю перо, чтобы взять револьвер.
* * *
ДНЕВНИК МЕРИ УМНДЕМ-ЦЕПЕШ
18 апреля
Глубокая ночь, а я не могу заснуть. Да и можно ли спокойно спать сейчас, когда дом наполнен горем и отчаянием?
Мужа так потрясло известие о приближающейся кончине Жужанны, что он временно утратил контроль над своими действиями. Михая, которого послали за ним в замок, он встретил наставленным револьвером. Бедному слуге стоило немалых трудов уговорить Аркадия спуститься вниз и поехать домой. Управлять лошадьми он был не в состоянии, и его коляску потом пригнал другой слуга. Сейчас Аркадий находится возле своей умершей сестры и категорически не желает покидать свой скорбный пост. Я очень боюсь за него. Дуня меня утешает, как может. Она уверена, что Влад не причинит Аркадию вреда, поскольку мой муж – старший сын в своем поколении, и за все века договор с семьей никогда не нарушался.
Здесь стоило бы добавить слово «прежде». Прежде Влад не кусал никого из своих близких. Я не стала напоминать Дуне об этом, ведь добрая девушка просто хочет меня успокоить. Какое теперь спокойствие! Никто из нас не может чувствовать себя в безопасности.
Пока не привезли Аркадия, я сидела у постели Жужанны и держала ее руку. Временами Жужанна становилась беспокойной, произносила какие-то бессвязные слова и спрашивала о Владе. Поначалу я совершенно не собиралась выполнять ее просьбу, однако она молила с такой настойчивостью и отчаянием, что моя решимость начала ослабевать. Я отвела Дуню в сторону и спросила у нее совета.
– Зла он ей уже не сделает, – прошептала Дуня. – И нам тоже. Пока у нас на шее распятия и мы сторонимся его сетей, нам нечего бояться. Но пусть знает, что только Жужанна и хочет его видеть, а больше никто.
Я послала в замок другого слугу сообщить В., что Жужанна умирает и хочет его видеть.
Вскоре после этого вернулся мой бедный муж. Как ни старалась я собраться с духом, чтобы Аркадий не видел моих страданий, но стоило мне взглянуть на его лицо, застывшее от горя, как я не удержалась и заплакала.
Аркадий сразу же подошел к сестре. Я освободила ему место, но он сел не на стул, а прямо на постель. Он приподнял Жужанну и прижал к себе.
– Жужа, – вздохнул Аркадий, и слезы хлынули из его глаз. – Жужа, неужели это правда?
Присутствие брата благотворно подействовало на Жужанну, оно словно прибавило ей сил. Она улыбнулась, как святая, в ее взгляде опять появилось удивительное спокойствие, хотя дышала она по-прежнему с большим трудом.
– Ты не должен плакать, Каша. Я теперь счастлива...
От этих слов мой муж зарыдал еще сильнее.
– Не покидай меня, Жужа, – всхлипывая, твердил он. – Я так одинок. Сначала ушел Стефан, потом отец. Не уходи, сестра.
Улыбка Жужанны стала шире, во рту блеснули длинные зубы, и она прошептала:
– Я не собираюсь тебя покидать, Каша. Скоро ты увидишь меня снова. Мы все вместе поедем в Англию.
Я внутренне напряглась и испугалась, что меня сейчас начнет бить дрожь и муж это заметит. Но Аркадию было не до меня. Он кое-как сумел нацепить на свое искаженное горем лицо маску уверенности и наигранно бодрым голосом сказал:
– Конечно, Жужа. Ты обязательно поправишься, и мы все вместе поедем в Англию. Ты, я, Мери, дядя и малыш...
– Да, малыш, – не то прошептала, не то прошипела Жужанна.
Она посмотрела на меня, и в ее взгляде я увидела такой голод и нетерпение, что едва не упала в обморок.
– Как мы все будем счастливы, когда малыш родится. Сколько любви мы ему подарим...
Аркадий понуро склонил голову.
Жужанна умолкла. Яркий солнечный свет был совершенно чужим в этой комнате, наполненной печалью и тяжелым дыханием умирающей. Я отвернулась, чтобы не видеть страданий мужа.
– Аркадий... Поцелуй меня... Поцелуй в последний раз...
Я вновь напряглась. Жужанна глядела на брата громадными, чувственными глазами, столь же завораживающими и влекущими к себе, как другие – темно-зеленые, которые постоянно преследовали меня, когда я погружалась в сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Я лихорадочно старался придумать убедительную причину, не раскрывая ему жуткой правды.
– Вы правы. Здесь замечательные комнаты... Но разве вам в Бистрице не передавали моего письма? Я писал, что в замке есть больные, и вообще не советовал сюда ехать.
Глаза Мюллера округлились. Он сделал шаг ко мне.
– Такого письма... нет, мы не получали. Только письмо от вашего дяди с объяснениями, где нас встретит его кучер.
Он говорил о письме, которое я собственными руками бросил в огонь. Меня передернуло.
– Должно быть, письмо не поспело к вашему приезду, – сказал я, изо всех сил стараясь говорить спокойно. – Ничего особо опасного нет (немец еще на полшага приблизился ко мне), но для вас будет лучше на некоторое время перебраться в дом. Нужно, чтобы заболевшие слуги окончательно поправились.
– А что это за болезнь? – сразу же спросил герр Мюллер.
Я пообещал ему все подробнее рассказать, как только они с женой покинут замок.
Похоже, я сумел убедить немца. Он не стал возражать, но попросил немного времени на сборы.
– Тридцать минут, не более, – пообещал Мюллер.
Об отсрочке он просил исключительно для жены, которая «очень устала и не успела привести себя в порядок».
– Хорошо. Полчаса и ни минуты больше, – довольно жестко предупредил я.
Затем я велел Мюллеру закрыть дверь и, пока я не вернусь за ними, больше никому не открывать.
Немец поспешно щелкнул задвижкой, а я направился в отцовский кабинет, где написал совсем короткую записку В. Я сообщал дяде, что опять нарушаю запрет и вмешиваюсь в его отношения с гостями, но это необходимо как для его блага, так и для блага юной пары, доверчиво откликнувшейся на его приглашение. Поначалу я собирался оставить записку на столике в дядиной гостиной, но потом передумал – кто-нибудь из слуг мог увидеть ее там и прочесть. Тогда я решил подсунуть записку под дверь, ведущую в его покои.
Это решение вновь пробудило в памяти видение из моего детства, странное и неизменно ускользающее, как только я предпринимал попытки его удержать...
Серебристая вспышка занесенного надо мной лезвия, боль в порезанной руке. Отец держит мою кисть над... каким-то сосудом... золотым, тускло поблескивающим... На сей раз я не увидел этого сосуда. Но зато мне опять вспомнился старинный трон и слова «JUSTUS ET PIUS» – «Справедливый и благочестивый»...
В следующую секунду меня захлестнуло волной отчаянной боли. Невидимые когти впились мне в мозг. Я вскрикнул и повалился на стол, уткнувшись лицом в пресс-папье. Я обхватил голову, закрыл глаза и замер.
Боль прошла. Я очнулся и увидел перед собой записку, написанную дяде. Нужно побыстрее подсунуть ее под дверь, а затем отправляться за новобрачными.
Шаги на лестнице. Сюда кто-то идет! Отбрасываю перо, чтобы взять револьвер.
* * *
ДНЕВНИК МЕРИ УМНДЕМ-ЦЕПЕШ
18 апреля
Глубокая ночь, а я не могу заснуть. Да и можно ли спокойно спать сейчас, когда дом наполнен горем и отчаянием?
Мужа так потрясло известие о приближающейся кончине Жужанны, что он временно утратил контроль над своими действиями. Михая, которого послали за ним в замок, он встретил наставленным револьвером. Бедному слуге стоило немалых трудов уговорить Аркадия спуститься вниз и поехать домой. Управлять лошадьми он был не в состоянии, и его коляску потом пригнал другой слуга. Сейчас Аркадий находится возле своей умершей сестры и категорически не желает покидать свой скорбный пост. Я очень боюсь за него. Дуня меня утешает, как может. Она уверена, что Влад не причинит Аркадию вреда, поскольку мой муж – старший сын в своем поколении, и за все века договор с семьей никогда не нарушался.
Здесь стоило бы добавить слово «прежде». Прежде Влад не кусал никого из своих близких. Я не стала напоминать Дуне об этом, ведь добрая девушка просто хочет меня успокоить. Какое теперь спокойствие! Никто из нас не может чувствовать себя в безопасности.
Пока не привезли Аркадия, я сидела у постели Жужанны и держала ее руку. Временами Жужанна становилась беспокойной, произносила какие-то бессвязные слова и спрашивала о Владе. Поначалу я совершенно не собиралась выполнять ее просьбу, однако она молила с такой настойчивостью и отчаянием, что моя решимость начала ослабевать. Я отвела Дуню в сторону и спросила у нее совета.
– Зла он ей уже не сделает, – прошептала Дуня. – И нам тоже. Пока у нас на шее распятия и мы сторонимся его сетей, нам нечего бояться. Но пусть знает, что только Жужанна и хочет его видеть, а больше никто.
Я послала в замок другого слугу сообщить В., что Жужанна умирает и хочет его видеть.
Вскоре после этого вернулся мой бедный муж. Как ни старалась я собраться с духом, чтобы Аркадий не видел моих страданий, но стоило мне взглянуть на его лицо, застывшее от горя, как я не удержалась и заплакала.
Аркадий сразу же подошел к сестре. Я освободила ему место, но он сел не на стул, а прямо на постель. Он приподнял Жужанну и прижал к себе.
– Жужа, – вздохнул Аркадий, и слезы хлынули из его глаз. – Жужа, неужели это правда?
Присутствие брата благотворно подействовало на Жужанну, оно словно прибавило ей сил. Она улыбнулась, как святая, в ее взгляде опять появилось удивительное спокойствие, хотя дышала она по-прежнему с большим трудом.
– Ты не должен плакать, Каша. Я теперь счастлива...
От этих слов мой муж зарыдал еще сильнее.
– Не покидай меня, Жужа, – всхлипывая, твердил он. – Я так одинок. Сначала ушел Стефан, потом отец. Не уходи, сестра.
Улыбка Жужанны стала шире, во рту блеснули длинные зубы, и она прошептала:
– Я не собираюсь тебя покидать, Каша. Скоро ты увидишь меня снова. Мы все вместе поедем в Англию.
Я внутренне напряглась и испугалась, что меня сейчас начнет бить дрожь и муж это заметит. Но Аркадию было не до меня. Он кое-как сумел нацепить на свое искаженное горем лицо маску уверенности и наигранно бодрым голосом сказал:
– Конечно, Жужа. Ты обязательно поправишься, и мы все вместе поедем в Англию. Ты, я, Мери, дядя и малыш...
– Да, малыш, – не то прошептала, не то прошипела Жужанна.
Она посмотрела на меня, и в ее взгляде я увидела такой голод и нетерпение, что едва не упала в обморок.
– Как мы все будем счастливы, когда малыш родится. Сколько любви мы ему подарим...
Аркадий понуро склонил голову.
Жужанна умолкла. Яркий солнечный свет был совершенно чужим в этой комнате, наполненной печалью и тяжелым дыханием умирающей. Я отвернулась, чтобы не видеть страданий мужа.
– Аркадий... Поцелуй меня... Поцелуй в последний раз...
Я вновь напряглась. Жужанна глядела на брата громадными, чувственными глазами, столь же завораживающими и влекущими к себе, как другие – темно-зеленые, которые постоянно преследовали меня, когда я погружалась в сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87