Я хочу узнать подробнее об обстоятельствах его смерти, поскольку обязательно пойду на похороны.).
Когда через несколько часов Ласло вернулся в замок, я велел позвать его в мой кабинет и начал задавать те же вопросы, что и остальным слугам. Неожиданно я заметил в кармашке его жилетки золотые часы с цепочкой. Раньше я не видел у него никаких часов, тем более золотых. Чувствуя, как меня охватывает ужас, я потребовал, чтобы он вынул часы и показал их мне.
Ласло не возражал. Он достал часы. У меня перехватило дыхание, когда я увидел на их крышке большую букву "J". На пальце руки, державшей часы, я заметил золотое кольцо Джеффриса! Какая наглость!
Я окончательно вышел из себя и закричал:
– Как ты осмелился обворовать нашего гостя? Я тебя немедленно увольняю. Чтобы ноги твоей больше не было в замке!
Ласло качнул своим двойным подбородком и вызывающе посмотрел на меня.
– Вам не удастся меня прогнать. Воевода об этом позаботится. И потом, у вас нет права меня увольнять. Вы здесь пока что не хозяин.
Его дерзость взбесила меня. Кровь прилила к лицу, и я уже не закричал, а заорал:
– Мы еще посмотрим, какие права у меня здесь есть! И узнаем, как отреагирует мой дядя, когда я расскажу ему о твоем воровстве!
– Я не вор, – без тени смущения возразил Ласло. – Мертвецам имущества не надобно.
У меня похолодело сердце. Я вспомнил глаза Машики, когда она поняла, что Ласло подслушивал наш с нею разговор. И вот теперь у нее умер сын. Нет ли тут взаимосвязи?
– Как понимать твои слова, Ласло? Ты хочешь сказать, что мистер Джеффрис мертв?
– Я этого не говорил.
– Я немедленно иду к дяде!
В ответ на мою угрозу он лишь ухмыльнулся и, не спросив разрешения уйти, повернулся и направился к двери.
И вот когда он повернулся... когда он повернулся, я увидел на рукаве его белой рубахи красное пятно величиной с яблоко. Не знаю, как объяснить мои ощущения, но в то мгновение сердце подсказало мне: Джеффрис мертв, а его убийца находится в моем кабинете.
– Постой, Ласло, – окликнул я кучера.
Он остановился, но повернул только голову, одарив меня еще одним наглым взглядом и не менее наглой ухмылкой.
– Что это у тебя? Ты поранился?
Не дав ему опомниться, я подошел и подцепил рукав большим и указательным пальцами, желая получше рассмотреть пятно.
Вне всякого сомнения, то была кровь, которая уже начала темнеть, однако пока еще оставалась достаточно яркой. Это давало основание думать, что кровь попала на рукав всего несколько часов назад. Ласло заметил мой пристальный взгляд и вырвал руку. Правда, наглости в его взгляде поубавилось.
– Чего уставились? Утром повариха попросила меня зарезать курицу. Брызнула кровь, вот и запачкался.
С этими словами он покинул кабинет.
Объяснение казалось вполне правдоподобным, и все же мне было никак не отделаться от охватившего меня ужаса. Тогда-то я и вспомнил про мешок, который видел в телеге Ласло.
Я бросился вдогонку за кучером, намереваясь спросить о содержимом странного тюка, но Ласло и след простыл. Я отправился на кухню и путем косвенных расспросов узнал, что повариха сегодня готовила баранину и ни про какую курицу не слыхала.
Может ли убийца быть настолько дерзким, наглым и безрассудным, чтобы открыто хвастаться украденными вещами своей жертвы? Ведь он же сам демонстрирует улики совершенного им преступления!
Безрассудным. Правильно. На такое поведение отважится только безумец. Получается, Ласло – сумасшедший?
Открытие было слишком ошеломляющим, чтобы держать его при себе. Когда В. встал, я пошел в его гостиную. Ана зажгла огонь в очаге. Его пламя, а также горящие свечи делали гостиную теплой и уютной. Дядя сидел в массивном кресле (в гостиной было два таких, со спинками, обитыми верблюжьей шерстью). Его руки застыли на подлокотниках. Видом своим он напоминал короля на троне. Дядя глядел на огонь. Между креслами, на столике, блестел серебряный поднос с хрустальным бокалом и графином сливовицы. Возможно, дядя уже знал о несчастье с Джеффрисом. Тогда понятно, почему он налегал на сливовицу.
Едва я закрыл за собой дверь, как В. с необычайной живостью вскочил с кресла и резко повернулся ко мне. Его глаза были широко раскрыты и полны яростного огня. Не дав мне вымолвить ни слова, дядя загремел:
– Чтобы больше ты никогда не смел увозить моих гостей из замка, не спросив перед этим моего позволения! Никогда! Слышишь?
Я так опешил, что на какое-то время утратил дар речи. Дядин голос ничем не напоминал голос моего отца. И глаза его не были отцовскими. Передо мной стоял грозный владыка, похожий на кровожадного Колосажателя с портрета.
Дядино лицо утратило привычную бледность и раскраснелось от гнева. Седые брови угрожающе изогнулись – побагровевший лоб это только подчеркивал. Щеки стали просто пунцовыми, как и его нос. Малиново-красные губы кривились, обнажая острые блестящие зубы. Дядя двигался настолько быстро и бодро, что я его даже не узнал. И в самом деле, седины v него на висках поубавилось.
Дядя помолодел. Я заморгал, пытаясь прогнать галлюцинацию, но мне это не помогло. Перемены были незначительными, но впечатляющими. Я не мог в это поверить, как не верил в появление Стефана. Я вздрогнул и притронулся к виску, ощутив там уже знакомое давление, и услышал слова, прозвучавшие у меня в мозгу: «Должно быть, ты сходишь с ума».
– Простите меня, дядя, – заикаясь, пролепетал я. – Больше этого не повторится. Просто мистер Джеффрис оказался на редкость приятным собеседником.
– Поклянись! Поклянись, что больше никогда не повторишь подобной ошибки! Я жду!
– Клянусь, – прошептал я, испугавшись не столько всплеска дядиного гнева, сколько своих странных ощущений. – Больше я такого не сделаю.
Дядин гнев сразу же рассеялся как дым. Он выпрямился, напряженные мышцы расслабились.
– Ладно. Будет. – Он с мрачным удовлетворением кивнул. – Ты ведь даешь слово Цепеша, а этим словом не бросаются.
Его тон стал еще мягче. Дядя указал мне на кресло.
– А теперь, племянник, садись и скажи, чем бы я мог тебе помочь.
Я сделал несколько шагов и сел на краешек кресла, слегка опершись руками о подлокотники. Я искоса поглядывал на дядю, стараясь не выдать своего изумления по поводу его столь очевидного омоложения. Говорить мне было трудно и даже не хотелось начинать разговор, но В. улыбнулся и сказал:
– Аркадий, я должен извиниться перед тобой за свою вспышку, но и ты меня пойми. К тем, кто мне служит, я предъявляю совсем немного требований, но зато все они должны выполняться неукоснительно. Ничто не повергает меня в такой гнев, как своеволие.
Он плеснул в бокал сливовицы и подал мне:
– Выпей.
Я взял бокал, но пить мне не хотелось. Я лишь пригубил содержимое и поставил бокал обратно на поднос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Когда через несколько часов Ласло вернулся в замок, я велел позвать его в мой кабинет и начал задавать те же вопросы, что и остальным слугам. Неожиданно я заметил в кармашке его жилетки золотые часы с цепочкой. Раньше я не видел у него никаких часов, тем более золотых. Чувствуя, как меня охватывает ужас, я потребовал, чтобы он вынул часы и показал их мне.
Ласло не возражал. Он достал часы. У меня перехватило дыхание, когда я увидел на их крышке большую букву "J". На пальце руки, державшей часы, я заметил золотое кольцо Джеффриса! Какая наглость!
Я окончательно вышел из себя и закричал:
– Как ты осмелился обворовать нашего гостя? Я тебя немедленно увольняю. Чтобы ноги твоей больше не было в замке!
Ласло качнул своим двойным подбородком и вызывающе посмотрел на меня.
– Вам не удастся меня прогнать. Воевода об этом позаботится. И потом, у вас нет права меня увольнять. Вы здесь пока что не хозяин.
Его дерзость взбесила меня. Кровь прилила к лицу, и я уже не закричал, а заорал:
– Мы еще посмотрим, какие права у меня здесь есть! И узнаем, как отреагирует мой дядя, когда я расскажу ему о твоем воровстве!
– Я не вор, – без тени смущения возразил Ласло. – Мертвецам имущества не надобно.
У меня похолодело сердце. Я вспомнил глаза Машики, когда она поняла, что Ласло подслушивал наш с нею разговор. И вот теперь у нее умер сын. Нет ли тут взаимосвязи?
– Как понимать твои слова, Ласло? Ты хочешь сказать, что мистер Джеффрис мертв?
– Я этого не говорил.
– Я немедленно иду к дяде!
В ответ на мою угрозу он лишь ухмыльнулся и, не спросив разрешения уйти, повернулся и направился к двери.
И вот когда он повернулся... когда он повернулся, я увидел на рукаве его белой рубахи красное пятно величиной с яблоко. Не знаю, как объяснить мои ощущения, но в то мгновение сердце подсказало мне: Джеффрис мертв, а его убийца находится в моем кабинете.
– Постой, Ласло, – окликнул я кучера.
Он остановился, но повернул только голову, одарив меня еще одним наглым взглядом и не менее наглой ухмылкой.
– Что это у тебя? Ты поранился?
Не дав ему опомниться, я подошел и подцепил рукав большим и указательным пальцами, желая получше рассмотреть пятно.
Вне всякого сомнения, то была кровь, которая уже начала темнеть, однако пока еще оставалась достаточно яркой. Это давало основание думать, что кровь попала на рукав всего несколько часов назад. Ласло заметил мой пристальный взгляд и вырвал руку. Правда, наглости в его взгляде поубавилось.
– Чего уставились? Утром повариха попросила меня зарезать курицу. Брызнула кровь, вот и запачкался.
С этими словами он покинул кабинет.
Объяснение казалось вполне правдоподобным, и все же мне было никак не отделаться от охватившего меня ужаса. Тогда-то я и вспомнил про мешок, который видел в телеге Ласло.
Я бросился вдогонку за кучером, намереваясь спросить о содержимом странного тюка, но Ласло и след простыл. Я отправился на кухню и путем косвенных расспросов узнал, что повариха сегодня готовила баранину и ни про какую курицу не слыхала.
Может ли убийца быть настолько дерзким, наглым и безрассудным, чтобы открыто хвастаться украденными вещами своей жертвы? Ведь он же сам демонстрирует улики совершенного им преступления!
Безрассудным. Правильно. На такое поведение отважится только безумец. Получается, Ласло – сумасшедший?
Открытие было слишком ошеломляющим, чтобы держать его при себе. Когда В. встал, я пошел в его гостиную. Ана зажгла огонь в очаге. Его пламя, а также горящие свечи делали гостиную теплой и уютной. Дядя сидел в массивном кресле (в гостиной было два таких, со спинками, обитыми верблюжьей шерстью). Его руки застыли на подлокотниках. Видом своим он напоминал короля на троне. Дядя глядел на огонь. Между креслами, на столике, блестел серебряный поднос с хрустальным бокалом и графином сливовицы. Возможно, дядя уже знал о несчастье с Джеффрисом. Тогда понятно, почему он налегал на сливовицу.
Едва я закрыл за собой дверь, как В. с необычайной живостью вскочил с кресла и резко повернулся ко мне. Его глаза были широко раскрыты и полны яростного огня. Не дав мне вымолвить ни слова, дядя загремел:
– Чтобы больше ты никогда не смел увозить моих гостей из замка, не спросив перед этим моего позволения! Никогда! Слышишь?
Я так опешил, что на какое-то время утратил дар речи. Дядин голос ничем не напоминал голос моего отца. И глаза его не были отцовскими. Передо мной стоял грозный владыка, похожий на кровожадного Колосажателя с портрета.
Дядино лицо утратило привычную бледность и раскраснелось от гнева. Седые брови угрожающе изогнулись – побагровевший лоб это только подчеркивал. Щеки стали просто пунцовыми, как и его нос. Малиново-красные губы кривились, обнажая острые блестящие зубы. Дядя двигался настолько быстро и бодро, что я его даже не узнал. И в самом деле, седины v него на висках поубавилось.
Дядя помолодел. Я заморгал, пытаясь прогнать галлюцинацию, но мне это не помогло. Перемены были незначительными, но впечатляющими. Я не мог в это поверить, как не верил в появление Стефана. Я вздрогнул и притронулся к виску, ощутив там уже знакомое давление, и услышал слова, прозвучавшие у меня в мозгу: «Должно быть, ты сходишь с ума».
– Простите меня, дядя, – заикаясь, пролепетал я. – Больше этого не повторится. Просто мистер Джеффрис оказался на редкость приятным собеседником.
– Поклянись! Поклянись, что больше никогда не повторишь подобной ошибки! Я жду!
– Клянусь, – прошептал я, испугавшись не столько всплеска дядиного гнева, сколько своих странных ощущений. – Больше я такого не сделаю.
Дядин гнев сразу же рассеялся как дым. Он выпрямился, напряженные мышцы расслабились.
– Ладно. Будет. – Он с мрачным удовлетворением кивнул. – Ты ведь даешь слово Цепеша, а этим словом не бросаются.
Его тон стал еще мягче. Дядя указал мне на кресло.
– А теперь, племянник, садись и скажи, чем бы я мог тебе помочь.
Я сделал несколько шагов и сел на краешек кресла, слегка опершись руками о подлокотники. Я искоса поглядывал на дядю, стараясь не выдать своего изумления по поводу его столь очевидного омоложения. Говорить мне было трудно и даже не хотелось начинать разговор, но В. улыбнулся и сказал:
– Аркадий, я должен извиниться перед тобой за свою вспышку, но и ты меня пойми. К тем, кто мне служит, я предъявляю совсем немного требований, но зато все они должны выполняться неукоснительно. Ничто не повергает меня в такой гнев, как своеволие.
Он плеснул в бокал сливовицы и подал мне:
– Выпей.
Я взял бокал, но пить мне не хотелось. Я лишь пригубил содержимое и поставил бокал обратно на поднос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87