И эти мысли, как вино, точнее, бренди, вскружили мне голову и опьянили меня.
Пелерина, не подозревая о моем приподнятом настроении, переспросила:
– Так что же, значит, ты не считаешь себя наделенным какой-то особой властью?
Я покачал головой.
– Милее рассказал мне, что ты веришь, будто обладаешь Когтем Миротворца, и будто ты показывал ему маленький черный коготь, как у оцелота или каракары. Якобы ты сообщил ему, что оживил многих мертвецов при помощи этого Когтя.
Что ж, вот и пришло время, когда мне следует расстаться с ним. Когда мы явились в лазарет, я уже знал, что этот момент скоро настанет, но я надеялся, что сумею оттянуть неизбежное до тех пор, когда буду готов уйти. Теперь же я достал Коготь в последний раз, как я думал, и вложил его в ладонь Пелерины со словами:
– С его помощью вы сможете спасти многих. Я не украл его и всегда искал случая вернуть его вашему Ордену.
– С его помощью, – мягко повторила она, – ты вернул к жизни многих мертвецов?
– Я сам бы погиб несколько месяцев назад, если бы не Коготь, – ответил я и начал рассказывать ей историю своей дуэли с Агилюсом.
– Постой, – перебила Пелерина. – Оставь его у себя. – Она вернула мне Коготь. – Я давно не молода, как ты сам видишь. В будущем году я отмечу свое тридцатилетие пребывания полноправным членом Ордена. На каждом из пяти верховных праздников года, вплоть до прошлой весны, я видела Коготь Миротворца во время обряда поклонения. Он представлял собой крупный сапфир, большой, как орихальк. Должно быть, он стоит нескольких вилл, именно по этой причине воры похитили его.
Я попытался перебить ее, но она жестом заставила замолчать.
– Что касается волшебного исцеления и даже воскрешения мертвых – неужели ты думаешь, среди нас были бы больные, обладай мы таким могучим лечебным средством? Нас здесь немного, гораздо меньше, чем требуется для той работы, которую мы выполняем. Но если бы никто из нас не умирал до весны прошлого года, то нас было бы значительно больше. С нами были бы те, кого я любила, мои подруги и наставники. Невежественным людям нужны чудеса, даже если при этом им придется соскребать грязь с башмаков одного из приобщенных к таинству эпоптов и глотать ее. Если же, как мы надеемся, Коготь Миротворца еще существует, а не распилен на части, то это последний реликт, оставшийся от величайшего из мужей, и мы дорожим этим камнем, как дорожим памятью о том человеке. Если бы Коготь обладал теми свойствами, которые ты приписываешь своему талисману, он был бы бесценным для всех людей и автархи давно бы отняли его.
– Но это действительно Коготь… – начал я.
– Всего лишь изъян в сердце драгоценного камня. Миротворец был человеком, ликтор Северьян, а не котом или птицей, – ответила Пелерина и поднялась на ноги.
– Он разбился о скалу, когда великан швырнул его с парапета…
– Я надеялась успокоить тебя, но теперь вижу, что получилось как раз наоборот – ты перевозбудился, – проговорила она. Потом неожиданно улыбнулась, наклонилась и поцеловала меня. – Мы здесь, в лазарете, встречаем много людей, заблуждающихся в своей вере. Но ты один из тех немногих, чье заблуждение делает им столько чести. Как-нибудь в другой раз мы еще побеседуем на эту тему.
Я проследил глазами за удаляющейся фигурой этой маленькой женщины в алом одеянии, пока она не скрылась в темноте среди рядов больничных коек. Когда мы разговаривали с ней, большинство больных уже уснули, некоторые постанывали во сне. В палату вошли три раба, двое внесли носилки с раненым, а третий держал фонарь, освещая им дорогу. Свет фонаря отражался на потных бритых головах рабов. Они уложили раненого на койку, сложили ему руки на груди, как у покойника, и удалились.
Я поглядел на Коготь. Он казался безжизненно черным, когда лежал на ладони Пелерины, но сейчас от основания к его острию беззвучно пробегали искорки белого огня. Теперь я чувствовал себя хорошо. В сущности, я даже удивлялся, как мог я весь день провести на узком матрасе! Но когда я попытался встать, то едва сумел удержаться на ногах. Опасаясь, что свалюсь на чью-либо койку, я все же проковылял около двадцати шагов к вновь поступившему пациенту. Это был Эмилиан, которого я знавал как одного из щеголей при дворе Автарха. Я так опешил, увидев его здесь, что назвал его по имени.
– Текла, – пробормотал он, – Текла…
– Да, Текла. Ты вспомнил меня, Эмилиан. Теперь все будет хорошо. – И я прикоснулся к нему Когтем.
Он открыл глаза и закричал.
Я бросился прочь, но упал по дороге, не успев добраться до своей койки. Я был очень слаб и боялся, что даже ползком не одолею расстояния, остававшегося до моего места, но все же сумел убрать Коготь, а сам закатился под койку Хальварда, подальше от посторонних глаз.
Когда вернулись рабы, Эмилиан уже сидел на койке. Он обрел способность говорить, хотя рабы едва ли понимали его слова. Они дали ему каких-то лекарственных трав, и один из них остался с пациентом, пока тот пережевывал снадобье, но потом тихо удалился.
Я выкатился из-под койки и, подтянувшись за край одеяла, сел. В палате стояла тишина, но я знал, что многие из больных, возможно, видели меня перед падением. Эмилиан, вопреки моим ожиданиям, не спал, но пребывал в возбужденном состоянии.
– Текла, – бормотал он. – Я слышал Теклу. Говорили, что она умерла. Что это за голоса из страны мертвых?
– Ты их больше не услышишь, – заверил я его. – Ты был болен, но теперь скоро поправишься.
Я поднял Коготь над головой и сосредоточил свои мысли на Мелито и Фойле, а также на Эмилиане – на всех больных лазарета. Коготь замерцал и потух.
9. ИСТОРИЯ МЕЛИТО: ПЕТУХ, АНГЕЛ И ОРЕЛ
«Не так уж давно и не очень далеко от того места, где я родился, была прекрасная ферма. Она особенно славилась птичьим двором: стаями уток, белых как снег; гусей, крупных, как лебеди, и таких жирных, что они едва могли ходить; цыплятами с яркими разноцветными перьями, как у попугая. У фермера, создавшего этот птичник, имелось великое множество довольно странных замыслов, но он так преуспел в их воплощении, что мало кто из его рассудительных соседей находил в себе решимость назвать его дураком.
Одна из его затей касалась разведения цыплят. Всякий знает, что петушки, когда они еще маленькие, должны быть охолощены, и оставляют только одного петуха на весь птичник. Если же их будет хотя бы два, то драки неизбежны.
Но этот фермер не стал придерживаться общепринятых правил.
– Пусть себе растут, – говорил он. – Пусть дерутся между собой. Вот что я тебе скажу, сосед. Победит самый лучший и самый петушиный из петухов, который даст многочисленное потомство, прекрасных цыплят. Более того, его цыплята будут особенно стойки ко всем куриным болезням. И когда твои куры погибнут, ты придешь ко мне, и я продам тебе отборных кур по моей собственной цене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Пелерина, не подозревая о моем приподнятом настроении, переспросила:
– Так что же, значит, ты не считаешь себя наделенным какой-то особой властью?
Я покачал головой.
– Милее рассказал мне, что ты веришь, будто обладаешь Когтем Миротворца, и будто ты показывал ему маленький черный коготь, как у оцелота или каракары. Якобы ты сообщил ему, что оживил многих мертвецов при помощи этого Когтя.
Что ж, вот и пришло время, когда мне следует расстаться с ним. Когда мы явились в лазарет, я уже знал, что этот момент скоро настанет, но я надеялся, что сумею оттянуть неизбежное до тех пор, когда буду готов уйти. Теперь же я достал Коготь в последний раз, как я думал, и вложил его в ладонь Пелерины со словами:
– С его помощью вы сможете спасти многих. Я не украл его и всегда искал случая вернуть его вашему Ордену.
– С его помощью, – мягко повторила она, – ты вернул к жизни многих мертвецов?
– Я сам бы погиб несколько месяцев назад, если бы не Коготь, – ответил я и начал рассказывать ей историю своей дуэли с Агилюсом.
– Постой, – перебила Пелерина. – Оставь его у себя. – Она вернула мне Коготь. – Я давно не молода, как ты сам видишь. В будущем году я отмечу свое тридцатилетие пребывания полноправным членом Ордена. На каждом из пяти верховных праздников года, вплоть до прошлой весны, я видела Коготь Миротворца во время обряда поклонения. Он представлял собой крупный сапфир, большой, как орихальк. Должно быть, он стоит нескольких вилл, именно по этой причине воры похитили его.
Я попытался перебить ее, но она жестом заставила замолчать.
– Что касается волшебного исцеления и даже воскрешения мертвых – неужели ты думаешь, среди нас были бы больные, обладай мы таким могучим лечебным средством? Нас здесь немного, гораздо меньше, чем требуется для той работы, которую мы выполняем. Но если бы никто из нас не умирал до весны прошлого года, то нас было бы значительно больше. С нами были бы те, кого я любила, мои подруги и наставники. Невежественным людям нужны чудеса, даже если при этом им придется соскребать грязь с башмаков одного из приобщенных к таинству эпоптов и глотать ее. Если же, как мы надеемся, Коготь Миротворца еще существует, а не распилен на части, то это последний реликт, оставшийся от величайшего из мужей, и мы дорожим этим камнем, как дорожим памятью о том человеке. Если бы Коготь обладал теми свойствами, которые ты приписываешь своему талисману, он был бы бесценным для всех людей и автархи давно бы отняли его.
– Но это действительно Коготь… – начал я.
– Всего лишь изъян в сердце драгоценного камня. Миротворец был человеком, ликтор Северьян, а не котом или птицей, – ответила Пелерина и поднялась на ноги.
– Он разбился о скалу, когда великан швырнул его с парапета…
– Я надеялась успокоить тебя, но теперь вижу, что получилось как раз наоборот – ты перевозбудился, – проговорила она. Потом неожиданно улыбнулась, наклонилась и поцеловала меня. – Мы здесь, в лазарете, встречаем много людей, заблуждающихся в своей вере. Но ты один из тех немногих, чье заблуждение делает им столько чести. Как-нибудь в другой раз мы еще побеседуем на эту тему.
Я проследил глазами за удаляющейся фигурой этой маленькой женщины в алом одеянии, пока она не скрылась в темноте среди рядов больничных коек. Когда мы разговаривали с ней, большинство больных уже уснули, некоторые постанывали во сне. В палату вошли три раба, двое внесли носилки с раненым, а третий держал фонарь, освещая им дорогу. Свет фонаря отражался на потных бритых головах рабов. Они уложили раненого на койку, сложили ему руки на груди, как у покойника, и удалились.
Я поглядел на Коготь. Он казался безжизненно черным, когда лежал на ладони Пелерины, но сейчас от основания к его острию беззвучно пробегали искорки белого огня. Теперь я чувствовал себя хорошо. В сущности, я даже удивлялся, как мог я весь день провести на узком матрасе! Но когда я попытался встать, то едва сумел удержаться на ногах. Опасаясь, что свалюсь на чью-либо койку, я все же проковылял около двадцати шагов к вновь поступившему пациенту. Это был Эмилиан, которого я знавал как одного из щеголей при дворе Автарха. Я так опешил, увидев его здесь, что назвал его по имени.
– Текла, – пробормотал он, – Текла…
– Да, Текла. Ты вспомнил меня, Эмилиан. Теперь все будет хорошо. – И я прикоснулся к нему Когтем.
Он открыл глаза и закричал.
Я бросился прочь, но упал по дороге, не успев добраться до своей койки. Я был очень слаб и боялся, что даже ползком не одолею расстояния, остававшегося до моего места, но все же сумел убрать Коготь, а сам закатился под койку Хальварда, подальше от посторонних глаз.
Когда вернулись рабы, Эмилиан уже сидел на койке. Он обрел способность говорить, хотя рабы едва ли понимали его слова. Они дали ему каких-то лекарственных трав, и один из них остался с пациентом, пока тот пережевывал снадобье, но потом тихо удалился.
Я выкатился из-под койки и, подтянувшись за край одеяла, сел. В палате стояла тишина, но я знал, что многие из больных, возможно, видели меня перед падением. Эмилиан, вопреки моим ожиданиям, не спал, но пребывал в возбужденном состоянии.
– Текла, – бормотал он. – Я слышал Теклу. Говорили, что она умерла. Что это за голоса из страны мертвых?
– Ты их больше не услышишь, – заверил я его. – Ты был болен, но теперь скоро поправишься.
Я поднял Коготь над головой и сосредоточил свои мысли на Мелито и Фойле, а также на Эмилиане – на всех больных лазарета. Коготь замерцал и потух.
9. ИСТОРИЯ МЕЛИТО: ПЕТУХ, АНГЕЛ И ОРЕЛ
«Не так уж давно и не очень далеко от того места, где я родился, была прекрасная ферма. Она особенно славилась птичьим двором: стаями уток, белых как снег; гусей, крупных, как лебеди, и таких жирных, что они едва могли ходить; цыплятами с яркими разноцветными перьями, как у попугая. У фермера, создавшего этот птичник, имелось великое множество довольно странных замыслов, но он так преуспел в их воплощении, что мало кто из его рассудительных соседей находил в себе решимость назвать его дураком.
Одна из его затей касалась разведения цыплят. Всякий знает, что петушки, когда они еще маленькие, должны быть охолощены, и оставляют только одного петуха на весь птичник. Если же их будет хотя бы два, то драки неизбежны.
Но этот фермер не стал придерживаться общепринятых правил.
– Пусть себе растут, – говорил он. – Пусть дерутся между собой. Вот что я тебе скажу, сосед. Победит самый лучший и самый петушиный из петухов, который даст многочисленное потомство, прекрасных цыплят. Более того, его цыплята будут особенно стойки ко всем куриным болезням. И когда твои куры погибнут, ты придешь ко мне, и я продам тебе отборных кур по моей собственной цене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82