чтобы сбить нас с толку, они повернули на юг, потом на запад, потом – снова на север, оставляя за собой петляющие, точно у змеи, следы. Но за ними тянулся шлейф из мертвецов, погибших под нашим огнем или попавших под залпы охранников, которые стреляли через бойницы кареты. Только под конец, когда асциане уже потеряли надежду спастись бегством, мы заметили и других преследователей.
К полудню небольшая долина была окружена. Тускло поблескивавшая стальная карета, заполненная мертвыми и умирающими, безнадежно, по самые оси, завязла в грязи. Асцианские пленные сидели на корточках перед каретой под охраной наших раненых. Асцианский офицер говорил на нашем языке; стражу назад Гаузахт приказал ему освободить повозку и застрелил нескольких асциан, когда те не подчинились. Их оставалось еще около тридцати человек – почти голые, апатичные, с пустыми глазами. Отобранное у них оружие свалили в кучу неподалеку от стоявших на привязи лошадей.
Теперь Гаузахт объезжал наши позиции, и я увидел, как он помедлил возле пня, служившего убежищем для соседнего со мной воина. Одна из женщин-противниц высунула голову из кустов чуть дальше вверх по склону. Мой контус ударил ее сгустком огня, она рефлекторно рванулась в сторону, потом сжалась в клубок, как делает паук, когда его швыряют на горячие угли бивуачного костра. Ее лицо под красным платком, повязанным на голове, было смертельно бледным, и вдруг я понял, что она выглянула не по доброй воле – за кустами прятались другие люди, которые либо недолюбливали ее, либо совсем не дорожили ею. Это они вынудили женщину пойти на этот опрометчивый шаг. Я выстрелил снова, прорезав молнией зеленую поросль и подняв облачко едкого дыма, которое медленно отнесло ко мне, словно дух той женщины.
– Не трать напрасно заряды, – произнес у моего уха Гаузахт. Скорее по привычке, чем от страха, он лег на землю рядом со мной.
Я спросил его, хватит ли зарядов до наступления темноты, если я буду стрелять по шесть раз за одну стражу.
Он пожал плечами и покачал головой.
– Я так и стрелял из этой штуки, насколько я могу судить по солнцу. Но когда стемнеет…
Я взглянул на него, но он лишь снова пожал плечами.
– Когда стемнеет, – продолжил я, – мы ничего не увидим, пока они не подберутся почти вплотную. Будем стрелять наугад и уложим несколько десятков, потом достанем мечи и встанем спина к спине, однако они все равно убьют нас.
– К тому времени подоспеет подмога, – возразил он, но, увидев, что я ему не верю, смачно сплюнул. – Лучше б я проглядел ту чертову колею от кареты. Хоть бы я о ней вообще не слышал!
Теперь я пожал плечами.
– Верни карету асцианам, и тогда мы пробьемся.
– Там внутри – монеты, точно тебе говорю! Золотые монеты, жалованье нашим войскам. Потому карета такая тяжелая, другого и быть не может!
– Но доспехи тоже кое-что весят, – возразил я.
– Но не столько. Мне приходилось видеть подобные кареты. Это золото из Нессуса или из Обители Абсолюта. Но только те твари внутри – да видал ли кто-нибудь таких уродов?
– Я видал.
Гаузахт вперился в меня удивленным взглядом.
– Когда проходил через ворота в Стене Нессуса. Это зверолюди, такой же плод забытых знаний, что заставляли наших боевых лошадей скакать быстрее, чем древние дорожные машины. – Я попытался вспомнить, что еще рассказывал о них Иона, но не придумал ничего лучшего, чем добавить: – Автарх использует эти существа на работах, слишком тяжелых для обычных людей. Или там, где на людей нельзя положиться.
– Ну что ж, вполне справедливо. Ведь они не могут украсть деньги, куда им потом деваться? Послушай-ка, я тут за тобой приглядывал.
– Да, я это почувствовал.
– Уж как приглядывал, говорю тебе. Особенно после того, как ты заставил пегого жеребца наброситься на человека, который объезжал его. Здесь, в Орифии, мы встречаем множество сильных и храбрых людей, особенно когда перешагиваем через их трупы. Находится и немало сообразительных малых, но девятнадцать из двадцати таких умников слишком уж сообразительны, чтобы кому-нибудь принести пользу, даже самим себе. Кто по-настоящему ценен – так это мужчины, а иногда и женщины, которые обладают особой властью – властью заставлять людей добровольно делать то, что им велят. Без ложной скромности скажу: я сам обладаю этим даром. У тебя он тоже есть.
– Пока он что-то не спешил проявляться.
– Бывает, требуется война, чтобы он дал о себе знать. В этом и заключается одно из преимуществ войны, а поскольку их у нее не так уж много, нам следует по достоинству ценить те, что есть. Северьян, я хочу, чтобы ты пошел к карете и переговорил с этими зверолюдьми. Ты сказал, что кое-что знаешь о них. Уговори их выйти наружу и помочь нам в сражении. Ведь, в конечном счете, мы на одной стороне.
Я кивнул.
– Если я смогу уговорить их открыть двери, то мы разделим деньги между собой, а кое-кому удастся бежать. Гуазахт брезгливо потряс головой.
– Что я тебе говорил секунду назад насчет больших умников? Если бы ты и вправду отличался сообразительностью, то не пропустил бы это мимо ушей. Нет, ты скажешь им, что даже если их всего трое или четверо, сейчас нам каждый воин пригодится. Кроме того, не исключено, что один их вид отпугнет грабителей. Дай мне контус, я подменю тебя здесь до твоего возвращения.
Я передал Гуазахту свой длинный ствол.
– Кстати, а кто эти люди?
– Так, всякий сброд, шатающийся вокруг военных лагерей, маркитанты и шлюхи, разнополое отребье. Дезертиры. Автарх или кто-либо из его генералов часто отлавливают их и заставляют трудиться, но они скоро удирают, только бы не работать. В искусстве удирать они большие специалисты. Таких надо бы просто уничтожать.
– Ты даешь мне полномочия вести переговоры с нашими пленниками в карете? Поддержишь меня, если что?
– Они не пленники, хотя… может быть, ты и прав. Передай им мои слова и договорись, как сумеешь. Я поддержу тебя.
Я минуту глядел на Гуазахта, пытаясь понять, верить ему или нет. Как многие мужчины средних лет, он уже имел на лице черты старика, которым он станет впоследствии, – кислого и ворчливого, уже бормочущего те жалобы и возражения, что сорвутся с его уст во время последней схватки.
– Я дал тебе слово. Иди же.
– Ладно.
Я встал на ноги. Бронированная карета напоминала экипажи, предназначенные для доставки особо важных клиентов в нашу башню в Цитадели. Окна узкие и забранные решетками задние колеса в человеческий рост. Гладкие стальные бока были детищем того утраченного искусства, о котором я говорил Гуазахту. Я знал, что у зверолюдей, сидящих внутри, оружие лучше нашего. Протянув вперед руки, чтобы показать, что не вооружен, я стал как можно спокойней продвигаться к карете, пока за решеткой одного из окон не показалось чье-то лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
К полудню небольшая долина была окружена. Тускло поблескивавшая стальная карета, заполненная мертвыми и умирающими, безнадежно, по самые оси, завязла в грязи. Асцианские пленные сидели на корточках перед каретой под охраной наших раненых. Асцианский офицер говорил на нашем языке; стражу назад Гаузахт приказал ему освободить повозку и застрелил нескольких асциан, когда те не подчинились. Их оставалось еще около тридцати человек – почти голые, апатичные, с пустыми глазами. Отобранное у них оружие свалили в кучу неподалеку от стоявших на привязи лошадей.
Теперь Гаузахт объезжал наши позиции, и я увидел, как он помедлил возле пня, служившего убежищем для соседнего со мной воина. Одна из женщин-противниц высунула голову из кустов чуть дальше вверх по склону. Мой контус ударил ее сгустком огня, она рефлекторно рванулась в сторону, потом сжалась в клубок, как делает паук, когда его швыряют на горячие угли бивуачного костра. Ее лицо под красным платком, повязанным на голове, было смертельно бледным, и вдруг я понял, что она выглянула не по доброй воле – за кустами прятались другие люди, которые либо недолюбливали ее, либо совсем не дорожили ею. Это они вынудили женщину пойти на этот опрометчивый шаг. Я выстрелил снова, прорезав молнией зеленую поросль и подняв облачко едкого дыма, которое медленно отнесло ко мне, словно дух той женщины.
– Не трать напрасно заряды, – произнес у моего уха Гаузахт. Скорее по привычке, чем от страха, он лег на землю рядом со мной.
Я спросил его, хватит ли зарядов до наступления темноты, если я буду стрелять по шесть раз за одну стражу.
Он пожал плечами и покачал головой.
– Я так и стрелял из этой штуки, насколько я могу судить по солнцу. Но когда стемнеет…
Я взглянул на него, но он лишь снова пожал плечами.
– Когда стемнеет, – продолжил я, – мы ничего не увидим, пока они не подберутся почти вплотную. Будем стрелять наугад и уложим несколько десятков, потом достанем мечи и встанем спина к спине, однако они все равно убьют нас.
– К тому времени подоспеет подмога, – возразил он, но, увидев, что я ему не верю, смачно сплюнул. – Лучше б я проглядел ту чертову колею от кареты. Хоть бы я о ней вообще не слышал!
Теперь я пожал плечами.
– Верни карету асцианам, и тогда мы пробьемся.
– Там внутри – монеты, точно тебе говорю! Золотые монеты, жалованье нашим войскам. Потому карета такая тяжелая, другого и быть не может!
– Но доспехи тоже кое-что весят, – возразил я.
– Но не столько. Мне приходилось видеть подобные кареты. Это золото из Нессуса или из Обители Абсолюта. Но только те твари внутри – да видал ли кто-нибудь таких уродов?
– Я видал.
Гаузахт вперился в меня удивленным взглядом.
– Когда проходил через ворота в Стене Нессуса. Это зверолюди, такой же плод забытых знаний, что заставляли наших боевых лошадей скакать быстрее, чем древние дорожные машины. – Я попытался вспомнить, что еще рассказывал о них Иона, но не придумал ничего лучшего, чем добавить: – Автарх использует эти существа на работах, слишком тяжелых для обычных людей. Или там, где на людей нельзя положиться.
– Ну что ж, вполне справедливо. Ведь они не могут украсть деньги, куда им потом деваться? Послушай-ка, я тут за тобой приглядывал.
– Да, я это почувствовал.
– Уж как приглядывал, говорю тебе. Особенно после того, как ты заставил пегого жеребца наброситься на человека, который объезжал его. Здесь, в Орифии, мы встречаем множество сильных и храбрых людей, особенно когда перешагиваем через их трупы. Находится и немало сообразительных малых, но девятнадцать из двадцати таких умников слишком уж сообразительны, чтобы кому-нибудь принести пользу, даже самим себе. Кто по-настоящему ценен – так это мужчины, а иногда и женщины, которые обладают особой властью – властью заставлять людей добровольно делать то, что им велят. Без ложной скромности скажу: я сам обладаю этим даром. У тебя он тоже есть.
– Пока он что-то не спешил проявляться.
– Бывает, требуется война, чтобы он дал о себе знать. В этом и заключается одно из преимуществ войны, а поскольку их у нее не так уж много, нам следует по достоинству ценить те, что есть. Северьян, я хочу, чтобы ты пошел к карете и переговорил с этими зверолюдьми. Ты сказал, что кое-что знаешь о них. Уговори их выйти наружу и помочь нам в сражении. Ведь, в конечном счете, мы на одной стороне.
Я кивнул.
– Если я смогу уговорить их открыть двери, то мы разделим деньги между собой, а кое-кому удастся бежать. Гуазахт брезгливо потряс головой.
– Что я тебе говорил секунду назад насчет больших умников? Если бы ты и вправду отличался сообразительностью, то не пропустил бы это мимо ушей. Нет, ты скажешь им, что даже если их всего трое или четверо, сейчас нам каждый воин пригодится. Кроме того, не исключено, что один их вид отпугнет грабителей. Дай мне контус, я подменю тебя здесь до твоего возвращения.
Я передал Гуазахту свой длинный ствол.
– Кстати, а кто эти люди?
– Так, всякий сброд, шатающийся вокруг военных лагерей, маркитанты и шлюхи, разнополое отребье. Дезертиры. Автарх или кто-либо из его генералов часто отлавливают их и заставляют трудиться, но они скоро удирают, только бы не работать. В искусстве удирать они большие специалисты. Таких надо бы просто уничтожать.
– Ты даешь мне полномочия вести переговоры с нашими пленниками в карете? Поддержишь меня, если что?
– Они не пленники, хотя… может быть, ты и прав. Передай им мои слова и договорись, как сумеешь. Я поддержу тебя.
Я минуту глядел на Гуазахта, пытаясь понять, верить ему или нет. Как многие мужчины средних лет, он уже имел на лице черты старика, которым он станет впоследствии, – кислого и ворчливого, уже бормочущего те жалобы и возражения, что сорвутся с его уст во время последней схватки.
– Я дал тебе слово. Иди же.
– Ладно.
Я встал на ноги. Бронированная карета напоминала экипажи, предназначенные для доставки особо важных клиентов в нашу башню в Цитадели. Окна узкие и забранные решетками задние колеса в человеческий рост. Гладкие стальные бока были детищем того утраченного искусства, о котором я говорил Гуазахту. Я знал, что у зверолюдей, сидящих внутри, оружие лучше нашего. Протянув вперед руки, чтобы показать, что не вооружен, я стал как можно спокойней продвигаться к карете, пока за решеткой одного из окон не показалось чье-то лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82