Была ли любовь? Была. Не ослепление, которое через время схлынет, оставляя опустошение и недоумение. Было открытие по-детски доверчивой, радостной души, которая казалась легкой, воздушной, как счастливое детское воспоминание, как детская фотография, поймавшая миг радости, счастья, солнца, вздернутых легким ветром кудряшек. Потом все исчезло, заилилось мелким и липким мусором жизни. обернулось просто далеким отблеском детской наивности и чистоты.
Телефон зазвонил, когда Елисей только открыл дверь.
- Елисей Иванович? - услышал он незнакомый женский голос, когда снял трубку. В нем звучали потусторонние нотки, похожие на донесенные ветром колокольные удары, неизвестно откуда взявшиеся среди загородной пустоты, в диком поле: то ли из невидимого за лесом села, то ли свалившиеся прямо с нахмуренных тучами жутких небес. - Я по поручению Светланы Алексеевны. Вы друг Фердинанда Константиновича. Он сегодня скончался в больнице. Похороны после путча, двадцать второго...
Ухо жалила пустота шорохов и скрипов в телефонной трубке, горло Елисея судорожно напряглось, свободная рука вздрогнула, словно доискиваясь не хватающих слов...
- До свидания, - всплыло из молчания трубки и утонуло в мертвой тишине.
"После путча? Почему двадцать второго? Что хотел утром сказать мне Фердинанд? Он звонил последний раз. А меня не было". Елисей словно увидел его оплывающее грузное тело, раздавленное болезнью, страданием. Могло ли в его последние слова вместиться все, что составляло уходящую жизнь, бесчисленную череду дней, рассветы и ночи, осенний морозный воздух Москвы, когда тринадцатилетним мальчишкой с приятелем уходил на неведомый фронт, уходил на смерть, которая пожрала всех его попутчиков, помиловав двух пацанов? "Что он хотел сказать?.. Кто мне звонил, и почему - после путча, двадцать второго?"
- Не ходи на похороны, я плохо себя чувствую, - услышал Елисей голос жены за спиной.
Он оглянулся, и ему показалось, что в коридоре мелькнул ее силуэт, покатые маленькие плечи, полные руки и ноги, которые природа чудесным образом наградила сходством с ногами древнегреческих красавиц, высеченных из мрамора их пылкими любовниками-камнерезами. Тут же озарило, что жена - на улице с дочкой. Не могла она говорить в коридоре. Он оглянулся: в коридоре мелькнула тень, значит, вернулась. Елисей встал.
К нему подошла жена. Прильнула, окутав своим теплом.
- Меня беспокоит Аля. Чихает что-то. - Ее озабоченное лицо вдруг осветилось улыбкой, она засмеялась. - Смешная такая. Говорит, зимой снег падает для того, чтобы быстрей земля заснула и вспоминала о лете.
Лариса снова прижалась к нему. Он видел ее короткие, вьющиеся пряди волос на затылке, смявшийся ворот халата.
- А Мишутка совсем похож на медвежонка, даже пищит баском, - она снова засмеялась. - Я ведь говорила: не надо ходить на похороны. У меня душа болела. Ох, забыла! - воскликнула она и исчезла в коридоре.
Он остался один посреди комнаты, ощущая ее тепло, оглянулся на телефон. Никак не мог понять, о каком Мишутке она говорила. Может, какую-нибудь знакомую с ребенком в подъезде встретила?
Елисей хотел ее спросить, окликнул, но она не ответила. Заглянул в коридор, прошел на кухню, зашел в другую комнату. Ларисы не было.
***
После путча, утром двадцать второго августа Елисей стоял у ворот больницы. Никого кругом не было, и он стал прохаживаться по дорожке, чтобы скоротать ожидание. В небе легко всплывали пухлые перины облаков, солнце слабеющим золотом озаряло улицу, корпуса больницы, траву, редкие деревья за оградой. Черные стрижи еще плавали неустанно в небе. Их крики через несколько дней умолкнут, они исчезнут до нового лета. Вместе с ними исчезнет душа Фердинанда. Человека с явно неуместным в нашей жизни именем, чрезмерной полнотой, несуразностью, трудно объяснимой жизнью человека, исторгнутого их общего потока. Но ведь зачем-то судьба вырвала его из тысяч ополченцев, приговоренных к смерти! Продлила его жизнь на пятьдесят долгих лет. Уместила в них голод войны, бедное и веселое студенчество, несколько лет хождений на заводишко в инженерной должности. Ненадолго занесло в милицию: темные задворки, бандиты, карманники, битые небритые рожи, драки, ножи, кровь...Что еще, вспоминал Елисей. Очерки о милиции в газете, в журнале. Редакционные кабинеты. Веселые, молодые журналисты. Потом коротенькая повесть о молодом милицейском опере. Третья премия министерства внутренних дел. Соседство на вручении премий с признанными мастерами, их похлопывания по плечу, усмешки. Голова кружилась от опьянения мечтами...
За ними - неудачная женитьба, развод. Безрезультатное топтание по редакциям, около литературные пересуды по издательским коридорам с табачным чадом. Планы поблекли. Мэтры перестали узнавать, да и надоело просительно топтаться перед ними. Остались сиротское именование литератором, редкие командировки от журналов в провинцию в поисках положительных образов советской действительности.
Со смехом Фердинанд часто рассказывал о начальнике отделения из Рыбинска, который привадил его рыбалкой да охотой. Покашливая булькающим смешком, пуская витые клубы дыма, Фердинанд говорил: "А после первой бутылки майор, стуча ритм сжатыми кулаками по крышке стола, кричал: "Артиллеристы, Сталин дал приказ". Лицо Фердинанда страшно искажалось, изображая гримасу майора, глаза безумно выпучивались, заполнялись диким буйством, и он сам уже кричал, не видя косых изумленных взглядов прохожих: "Артиллеристы, Сталин дал приказ".
Прошлой осенью он и Елисея вытащил на охоту. Сначала была предрассветная электричка с холодными сквозняками, помятыми лицами ранних пассажиров. Потом автобус - и тлеющая будущим утром глухая тишь. Ватная муть облачной пелены, налегающей над полем, серой кромкой осеннего неба. Казалось, рассвет так и заглохнет в толще облаков...
Елисея окликнули, и он очнулся, увидел жену Фердинанда, рядом с ней высокую худую старуху в черном и такой же худой пожилой мужчина, державший старуху под руку.
Они пошли к больничному моргу. Потянулось ожидание, он несколько раз прочитал хамское объявление о том, что "трупы выдаются" с такого-то по такой-то час, кроме воскресения. С выдачей трупов администрация не торопилась, и в комнате становилось все теснее от родственников, прибывающих к раздаче.
Наконец подошла их очередь. Тело Фердинанда уже не казалось таким большим, сизая желтизна смерти залила лицо. Энергия жизни, исчезла, вытекла - глаза потухли и вмялись, оплыли тяжело щеки и застыли. Смерть раздавила Фердинанда..
Когда надо было идти поднимать гроб, Елисей почувствовал, что его трогают за рукав. Перед ним стоял низенький полный мужчина с пухлым круглым лицом, на губе у него блестел пот, глаза с безразличным интересом были устремлены на Фердинанда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62