Какая масса ненужных вещей, стеснительных для вас и унизительных отчасти для этого доброго малого, и какая, извините за выражение, глупая комедия, за которую вы можете поплатиться самой серьезной трагедией! Нет, господа, вас нельзя похвалить за это!
– Довольно! – заключил Бартес. – Что сделано, того не воротишь! Теперь, господа, к Лао Тсину!
IX
Радушный прием. – Открытие правды Лао Тсину. – Совещание о «маркизе де Сен-Фюрси». – Миллион франков. – Курьезный гость.
– Добро пожаловать, милостивый государь! – приветливо сказал Лао Тсин по-французски крайне удивленному Ланжале, думавшему, как он будет объясняться с банкиром через переводчика, роль которого будет поручена какому-нибудь доверенному лицу, испытанному уже в скромности. – Добро пожаловать, садитесь! Вы мне можете оказать большую услугу, и не одному мне, а также многим могущественным людям, которые не менее меня надеются на вашу порядочность!
Ланжале ответил обычными в таких случаях вежливыми фразами и сел на указанное место.
– Милостивый государь, – продолжал банкир, – я надеюсь, что вы будете говорить со мной вполне откровенно, не так ли?
– Я полностью к вашим услугам! – ответил с легким поклоном Ланжале.
– Потому что лишь при этом условии то, что вы сообщите мне, может быть полезным для нашего общества.
– Милостивый государь, – начал Ланжале, – я мог бы молчать, так как с собственным языком следует быть всегда настороже; но раз я хочу говорить, значит нахожу это нужным, и потому вы без опасения можете принять за истинную правду все то, что услышите от меня.
– Так именно я о вас и думал, – сказал Лао Тсин, – и очень рад, что не обманулся в своем предположении! Итак, милостивый государь, во-первых, вот в чем дело: сегодня утром, когда вы были у меня втроем, я заключил из ваших слов, что вы хорошо знали моего старого друга Фо, который два года тому назад уехал в Европу и до сих пор не подает о себе никаких вестей.
– Да, я действительно знал его в Нумеа, где мы были в ссылке и откуда только благодаря ему могли бежать из пенитенциарного заведения»
– А, так вы были в пенитенциарном заведении?
– Да, но как сосланный не за уголовные преступления, а за нарушение военной дисциплины.
– Так! Я понимаю эту разницу, милостивый государь: это значит, что вы невиновны ни в каком проступке или преступлении, пятнающем честь, и потому не потеряли права возвратиться в общество порядочных людей.
– Совершенно верно, милостивый государь! – отвечал с достоинством Парижанин.
– Я продолжаю… Скажите мне, правда ли, что мой бедный Фо умер в Сан-Франциско?
– Правда! Он умер там на руках своего приемного сына и в присутствии трех своих давних друзей.
– Вы также присутствовали при его кончине?
– Нет. В каюте на судне, где это случилось, были только четыре названных мной лица.
– Что за человек тот, которого вы назвали приемным сыном Фо?
– Это редких достоинств человек! Он обладает всеми качествами, которые сразу располагают к себе и заставляют любить и уважать!
– Фо был тонкий знаток людей и не мог ошибиться в выборе себе наследника – это правда! – сказал как бы про себя Лао Тсин и на несколько минут замолчал, погрузившись в размышления, которых Ланжале не хотел прерывать.
Потом банкир быстро вернулся к прерванной им беседе, желая поскорее узнать то, что могло развеять все его сомнения и колебания и заставить действовать решительно, с полным знанием всех обстоятельств важного и неотложного дела.
– Еще одно слово, милостивый государь, – сказал он своему собеседнику, – вы видели, конечно, как и другие, что Фо постоянно носил на указательном пальце левой руки большое золотое кольцо?
– Да, видел, и это всех нас очень интересовало. Но так как покойный господин Фо был не из тех людей, которых можно расспрашивать об всем, то мы ограничились предположением, что это кольцо должно было означать какое-нибудь очень важное звание в его отечестве.
– И вы не ошиблись: ваши догадки были верны!.. Теперь, милостивый государь, самый важный из всех вопросов, который я хочу предложить вам и на который я прошу вас ответить по чистой совести, так как от вашего ответа могут произойти неисчислимые последствия: видели ли вы, когда скончался Фо, чтобы кто-нибудь из приближенных к нему лиц стал носить это кольцо?
Парижанин, прежде чем сказать что-нибудь, устремил на банкира пристальный, испытующий взор, как бы желая проникнуть в самую глубину его мыслей. Банкир также пристально смотрел на своего собеседника, стараясь наперед угадать его ответ.
– Милостивый государь, – начал наконец с некоторым усилием Ланжале, – мне уже некоторые люди задавали этот вопрос, но я всегда отзывался незнанием, потому что имел дело с людьми, у которых не оказывалось ни деликатности, ни порядочности, и я боялся таким образом навлечь огромное и непоправимое зло на голову того, которого люблю и уважаю так сильно, что готов пожертвовать ради него жизнью.
– А теперь?
– Теперь другое дело. Вы, милостивый государь, возбуждаете во мне такую симпатию к себе, что, мне кажется, было бы большой ошибкой с моей стороны скрывать от вас истину… Да, я видел это кольцо на руке одной особы после кончины господина Фо, и эта особа – его приемный сын, Эдмон Бартес
Лао Тсин стремительно поднялся со своего места и с радостным восклицанием схватил обе руки Ланжале.
– Благодарю вас, тысячу раз благодарю вас, милостивый государь! Теперь я могу действовать, сообразуясь с волей и с выбором моего покойного старого друга! Теперь я с полным правом могу наказать виновных и объявить всем о власти нашего нового законного верховного главы!
Это все, что я хотел узнать от вас… Ах, еще одно слово: не знаете ли вы, где теперь должны находиться господин Эдмон Бартес и трое приближенных к нему лиц, присутствовавших при кончине Фо?
– Достоверно нет, но думаю, что они должны быть в эти минуты здесь, в Батавии, судя по письмам, полученным мной от них сегодня; там сказано даже, что я буду их видеть сегодня у вас на вечере.
– Очень хорошо! Я рад, что не пригласил к себе Ли Ванга и вашего соотечественника, который решительно не нравится мне… Наступает наконец момент, когда каждый должен получить по заслугам своим!
– Я должен вас предупредить, – сказал Ланжале, – что называющий себя маркизом де Сен-Фюрси достал официальную бумагу от здешних властей, дающую ему право арестовать тех, кого он считает бежавшими французскими преступниками; эту бумагу он всегда носит с собой и может каждую минуту арестовать всех бежавших из Нумеа, с Эдмоном Бартесом во главе, что, понимаете, было бы очень приятно этому господину Ли Вангу. Необходимо, таким образом, одно из двух: или чтобы наши Друзья немедленно скрылись отсюда, или сделать невозможным, чтобы господин де Сен-Фюрси вредил им… Я думаю, что вы, при вашем здесь влиянии, могли бы сделать что-нибудь ради нашей общей пользы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Довольно! – заключил Бартес. – Что сделано, того не воротишь! Теперь, господа, к Лао Тсину!
IX
Радушный прием. – Открытие правды Лао Тсину. – Совещание о «маркизе де Сен-Фюрси». – Миллион франков. – Курьезный гость.
– Добро пожаловать, милостивый государь! – приветливо сказал Лао Тсин по-французски крайне удивленному Ланжале, думавшему, как он будет объясняться с банкиром через переводчика, роль которого будет поручена какому-нибудь доверенному лицу, испытанному уже в скромности. – Добро пожаловать, садитесь! Вы мне можете оказать большую услугу, и не одному мне, а также многим могущественным людям, которые не менее меня надеются на вашу порядочность!
Ланжале ответил обычными в таких случаях вежливыми фразами и сел на указанное место.
– Милостивый государь, – продолжал банкир, – я надеюсь, что вы будете говорить со мной вполне откровенно, не так ли?
– Я полностью к вашим услугам! – ответил с легким поклоном Ланжале.
– Потому что лишь при этом условии то, что вы сообщите мне, может быть полезным для нашего общества.
– Милостивый государь, – начал Ланжале, – я мог бы молчать, так как с собственным языком следует быть всегда настороже; но раз я хочу говорить, значит нахожу это нужным, и потому вы без опасения можете принять за истинную правду все то, что услышите от меня.
– Так именно я о вас и думал, – сказал Лао Тсин, – и очень рад, что не обманулся в своем предположении! Итак, милостивый государь, во-первых, вот в чем дело: сегодня утром, когда вы были у меня втроем, я заключил из ваших слов, что вы хорошо знали моего старого друга Фо, который два года тому назад уехал в Европу и до сих пор не подает о себе никаких вестей.
– Да, я действительно знал его в Нумеа, где мы были в ссылке и откуда только благодаря ему могли бежать из пенитенциарного заведения»
– А, так вы были в пенитенциарном заведении?
– Да, но как сосланный не за уголовные преступления, а за нарушение военной дисциплины.
– Так! Я понимаю эту разницу, милостивый государь: это значит, что вы невиновны ни в каком проступке или преступлении, пятнающем честь, и потому не потеряли права возвратиться в общество порядочных людей.
– Совершенно верно, милостивый государь! – отвечал с достоинством Парижанин.
– Я продолжаю… Скажите мне, правда ли, что мой бедный Фо умер в Сан-Франциско?
– Правда! Он умер там на руках своего приемного сына и в присутствии трех своих давних друзей.
– Вы также присутствовали при его кончине?
– Нет. В каюте на судне, где это случилось, были только четыре названных мной лица.
– Что за человек тот, которого вы назвали приемным сыном Фо?
– Это редких достоинств человек! Он обладает всеми качествами, которые сразу располагают к себе и заставляют любить и уважать!
– Фо был тонкий знаток людей и не мог ошибиться в выборе себе наследника – это правда! – сказал как бы про себя Лао Тсин и на несколько минут замолчал, погрузившись в размышления, которых Ланжале не хотел прерывать.
Потом банкир быстро вернулся к прерванной им беседе, желая поскорее узнать то, что могло развеять все его сомнения и колебания и заставить действовать решительно, с полным знанием всех обстоятельств важного и неотложного дела.
– Еще одно слово, милостивый государь, – сказал он своему собеседнику, – вы видели, конечно, как и другие, что Фо постоянно носил на указательном пальце левой руки большое золотое кольцо?
– Да, видел, и это всех нас очень интересовало. Но так как покойный господин Фо был не из тех людей, которых можно расспрашивать об всем, то мы ограничились предположением, что это кольцо должно было означать какое-нибудь очень важное звание в его отечестве.
– И вы не ошиблись: ваши догадки были верны!.. Теперь, милостивый государь, самый важный из всех вопросов, который я хочу предложить вам и на который я прошу вас ответить по чистой совести, так как от вашего ответа могут произойти неисчислимые последствия: видели ли вы, когда скончался Фо, чтобы кто-нибудь из приближенных к нему лиц стал носить это кольцо?
Парижанин, прежде чем сказать что-нибудь, устремил на банкира пристальный, испытующий взор, как бы желая проникнуть в самую глубину его мыслей. Банкир также пристально смотрел на своего собеседника, стараясь наперед угадать его ответ.
– Милостивый государь, – начал наконец с некоторым усилием Ланжале, – мне уже некоторые люди задавали этот вопрос, но я всегда отзывался незнанием, потому что имел дело с людьми, у которых не оказывалось ни деликатности, ни порядочности, и я боялся таким образом навлечь огромное и непоправимое зло на голову того, которого люблю и уважаю так сильно, что готов пожертвовать ради него жизнью.
– А теперь?
– Теперь другое дело. Вы, милостивый государь, возбуждаете во мне такую симпатию к себе, что, мне кажется, было бы большой ошибкой с моей стороны скрывать от вас истину… Да, я видел это кольцо на руке одной особы после кончины господина Фо, и эта особа – его приемный сын, Эдмон Бартес
Лао Тсин стремительно поднялся со своего места и с радостным восклицанием схватил обе руки Ланжале.
– Благодарю вас, тысячу раз благодарю вас, милостивый государь! Теперь я могу действовать, сообразуясь с волей и с выбором моего покойного старого друга! Теперь я с полным правом могу наказать виновных и объявить всем о власти нашего нового законного верховного главы!
Это все, что я хотел узнать от вас… Ах, еще одно слово: не знаете ли вы, где теперь должны находиться господин Эдмон Бартес и трое приближенных к нему лиц, присутствовавших при кончине Фо?
– Достоверно нет, но думаю, что они должны быть в эти минуты здесь, в Батавии, судя по письмам, полученным мной от них сегодня; там сказано даже, что я буду их видеть сегодня у вас на вечере.
– Очень хорошо! Я рад, что не пригласил к себе Ли Ванга и вашего соотечественника, который решительно не нравится мне… Наступает наконец момент, когда каждый должен получить по заслугам своим!
– Я должен вас предупредить, – сказал Ланжале, – что называющий себя маркизом де Сен-Фюрси достал официальную бумагу от здешних властей, дающую ему право арестовать тех, кого он считает бежавшими французскими преступниками; эту бумагу он всегда носит с собой и может каждую минуту арестовать всех бежавших из Нумеа, с Эдмоном Бартесом во главе, что, понимаете, было бы очень приятно этому господину Ли Вангу. Необходимо, таким образом, одно из двух: или чтобы наши Друзья немедленно скрылись отсюда, или сделать невозможным, чтобы господин де Сен-Фюрси вредил им… Я думаю, что вы, при вашем здесь влиянии, могли бы сделать что-нибудь ради нашей общей пользы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138