Во всяком случае, на несколько месяцев они свободны от ваших покушений.
– Вы намекаете на кражу у меня моих бумаг?
– Да, это по моему желанию их украли у вас.
– Я так и думал! Но тогда, значит, мы идем с вами не к миру, а к войне, а в этом случае я предоставляю себе полную свободу действий, которая не может быть выгодна для вас!
– Как вам будет угодно. Прошу только помнить, что во всякой борьбе удары падают безразлично на всех, направо и налево.
– Благодарю за напоминание! А относительно «Регента» я ничего не боюсь: у меня ваше слово, милостивый государь, и к одному делу мы не будем примешивать другого.
С этими словами Гроляр важно раскланялся и ушел, полный достоинства и самого выгодного мнения о своей личности: из простого полицейского он начинал формироваться в дипломата, и, как казалось ему, не без успеха.
Оставшись один, банкир кликнул Сарангу и сказал ему:
– Видел этого иностранца, который поедет с Ли Вангом?
– Да, господин!
– Ну, – продолжал Лао Тсин, понизив голос, – если он тоже захочет ехать с ним в гроты Мары, – пусть себе, не мешай ему.
– Понимаю, господин! – просто сказал малаец, смотря на своего господина глубоким взглядом больших черных глаз.
Через некоторое время в кабинет Лао Тсина вошли Бартес и Гастон де Ла Жонкьер.
– Ну-с, – спросил первый, – удалось ли вам добиться чего-нибудь?
– Вот «Регент», – отвечал банкир, подавая его Гастону. – Он ли это самый?
Молодой человек обезумел от радости: схватив драгоценность, он принялся петь, кричать и танцевать, не помня ни себя, ни тех, кто был с ним! Вот когда честь его отца восстановлена, а вместе с ней обеспечена и участь всего семейства! Теперь все невзгоды прошли, и они заживут обеспеченной и спокойной жизнью!
Когда первый приступ радости прошел, Гастон возвратил драгоценность банкиру, сказав ему:
– У вас он будет целее, чем у меня, до моего отъезда из Батавии! А уеду я отсюда не раньше того, как пошлю шифрованную телеграмму отцу и увижу своего друга вне всяких опасностей.
– Нет, дружище, – возразил Бартес, – поспешай-ка лучше домой да обрадуй поскорее отца своим возвращением не с пустыми руками, а с исчезнувшим сокровищем. Обо мне же не беспокойся!
– Я сделаю то, что мне долг велит делать, и мой отец, узнав в чем дело, первый одобрит мое желание остаться с тобой, чтобы видеть тебя в полной безопасности.
– Но мое положение не так опасно, как ты думаешь? Этот мошенник Гроляр ведь теперь совершенно безвреден, – заметил Бартес.
– А вмешательство Дигби? Ты думаешь, генерал-губернатор простит ему афронт, полученный ночью от него? А мелководье здешнего порта? Ведь в случае прямой опасности вам здесь нельзя будет ускользнуть от врагов, опустившись под воду, как это удалось сделать в Сан-Франциско! Нет, друг, надо быть благоразумным, что я тебе и советую, а главное, не тратить ни одной минуты понапрасну.
В эту минуту, как бы в подтверждение опасений, высказанных Гастоном де Ла Жонкьером, послышались три пушечных удара с форта Дэндэльса, гулко и протяжно раздавшихся в воздухе, полном тропического зноя и сладкого far niente.
XV
Приглашение показать документы. – Затруднительное положение. – Миллиард в кладовых. – Последние инструкции. – Отплытие яхты. – Что ожидает ее пассажиров. – Упрямый бретонец.
Услышав пушечные выстрелы, Лао Тсин побледнел.
– Что это значит? – спросили одновременно
Бартес и де Ла Жонкьер.
– То, чего мы боялись, случилось, – сказал Лао Тсин немного взволнованным голосом. – Это сигнал, что вход и выход из порта закрыт, из порта, где стоят наши суда! С последним выстрелом через вход в гавань будут протянуты цепи, не позволяя более ни одному судну ни войти в порт, ни выйти из него» Эта мера, положим, означает не конфискацию судов, а предложение всем иностранным кораблям предъявить свой документы; тем не менее она настолько серьезна, что я пока не вижу способа выйти из затруднения. Чтобы генерал-губернатор решился на нее, нужно было случиться чему-нибудь особенному, и я думаю, не побудил ли его к этому французский броненосец «Бдительный». Теперь все дело в том, в порядке ли бумаги «Калифорнии» и «Гудзона», и вы, Бартес, как командир одного из них, должны это знать.
– Они были построены в Америке, – отвечал Бартес, – и включены в «Навигационный реестр» как американские суда. На этом основании они могут считаться в числе коммерческих судов, но от этого, понятно, еще далеко до роли командира военного судна, которую взял на себя прошлой ночью Уолтер Дигби, желая освободить нас из-под ареста.
– Это было весьма неблагоразумно, – заметил Гастон. – Если бы он представился генерал-губернатору как капитан дальнего плавания, дело могло бы уладиться мирным образом.
– Рассказывай! – иронически улыбнулся молодой Кванг. – Капитан дальнего плавания, командующий, однако, броненосцем и грозящий сжечь целый город!
– Твоя правда, я не учел этого последнего обстоятельства, – сказал Гастон.
– Заметьте, – вставил Лао Тсин, – что без этого смелого и неожиданного поступка, нашему уважаемому другу не миновать было бы трюма «Бдительного», который и отправил бы его с товарищами обратно в Новую Каледонию! Это было счастливое вдохновение, которое нашло на Уолтера Дигби. Благодаря ему мы теперь все-таки на свободе и можем обдумать наше положение. И если на вас слишком приналягут, то и мы можем принять экстренные меры.
– Это правда, но…
– В моих кладовых хранится более чем на миллиард золота, скопленного веками и принадлежащего обществу; а у кого в руках золото, тот не может сам попасть в чужие руки.. У меня возникла одна мысль, которую, впрочем, следует обдумать, прежде чем сообщить ее вам. В ожидании же этого вы, мой друг, передайте пока команду над «Гудзоном» бравому Дигби, а сами поселитесь, вместе с господином де Ла Жонкьером, у меня в Уютном Уголке, где вы будете в полной безопасности: у меня там есть такие потайные уголки, которых вся яванская полиция не в состоянии открыть. Это именно те убежища, в которых проводили свой досуг прежние Кванги, ваши предшественники, дорогой мой Бартес, когда им нужно было исчезнуть на некоторое время из среды их верных слуг и друзей.
– В самом деле? – спросил Бартес, заинтересованный тайнами загородного дворца банкира. – Но я не хотел бы разлучаться с моими товарищами.
– Вы более не принадлежите себе, мой друг: не забывайте, что вы глава многочисленного общества, которое нуждается в вас и которому вы обязаны служить. Личные симпатии ваши поэтому приходится пока отложить в сторону. Доверьтесь мне во всем, что касается вас лично, и не беспокойтесь о других. С американцами, например, можно разорвать все отношения: с нынешнего же вечера они будут рассчитаны самым щедрым образом и по первому сигналу могут уйти, так что в случае визита на суда каких-нибудь судебных или иных властей – на них не окажется ни души!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Вы намекаете на кражу у меня моих бумаг?
– Да, это по моему желанию их украли у вас.
– Я так и думал! Но тогда, значит, мы идем с вами не к миру, а к войне, а в этом случае я предоставляю себе полную свободу действий, которая не может быть выгодна для вас!
– Как вам будет угодно. Прошу только помнить, что во всякой борьбе удары падают безразлично на всех, направо и налево.
– Благодарю за напоминание! А относительно «Регента» я ничего не боюсь: у меня ваше слово, милостивый государь, и к одному делу мы не будем примешивать другого.
С этими словами Гроляр важно раскланялся и ушел, полный достоинства и самого выгодного мнения о своей личности: из простого полицейского он начинал формироваться в дипломата, и, как казалось ему, не без успеха.
Оставшись один, банкир кликнул Сарангу и сказал ему:
– Видел этого иностранца, который поедет с Ли Вангом?
– Да, господин!
– Ну, – продолжал Лао Тсин, понизив голос, – если он тоже захочет ехать с ним в гроты Мары, – пусть себе, не мешай ему.
– Понимаю, господин! – просто сказал малаец, смотря на своего господина глубоким взглядом больших черных глаз.
Через некоторое время в кабинет Лао Тсина вошли Бартес и Гастон де Ла Жонкьер.
– Ну-с, – спросил первый, – удалось ли вам добиться чего-нибудь?
– Вот «Регент», – отвечал банкир, подавая его Гастону. – Он ли это самый?
Молодой человек обезумел от радости: схватив драгоценность, он принялся петь, кричать и танцевать, не помня ни себя, ни тех, кто был с ним! Вот когда честь его отца восстановлена, а вместе с ней обеспечена и участь всего семейства! Теперь все невзгоды прошли, и они заживут обеспеченной и спокойной жизнью!
Когда первый приступ радости прошел, Гастон возвратил драгоценность банкиру, сказав ему:
– У вас он будет целее, чем у меня, до моего отъезда из Батавии! А уеду я отсюда не раньше того, как пошлю шифрованную телеграмму отцу и увижу своего друга вне всяких опасностей.
– Нет, дружище, – возразил Бартес, – поспешай-ка лучше домой да обрадуй поскорее отца своим возвращением не с пустыми руками, а с исчезнувшим сокровищем. Обо мне же не беспокойся!
– Я сделаю то, что мне долг велит делать, и мой отец, узнав в чем дело, первый одобрит мое желание остаться с тобой, чтобы видеть тебя в полной безопасности.
– Но мое положение не так опасно, как ты думаешь? Этот мошенник Гроляр ведь теперь совершенно безвреден, – заметил Бартес.
– А вмешательство Дигби? Ты думаешь, генерал-губернатор простит ему афронт, полученный ночью от него? А мелководье здешнего порта? Ведь в случае прямой опасности вам здесь нельзя будет ускользнуть от врагов, опустившись под воду, как это удалось сделать в Сан-Франциско! Нет, друг, надо быть благоразумным, что я тебе и советую, а главное, не тратить ни одной минуты понапрасну.
В эту минуту, как бы в подтверждение опасений, высказанных Гастоном де Ла Жонкьером, послышались три пушечных удара с форта Дэндэльса, гулко и протяжно раздавшихся в воздухе, полном тропического зноя и сладкого far niente.
XV
Приглашение показать документы. – Затруднительное положение. – Миллиард в кладовых. – Последние инструкции. – Отплытие яхты. – Что ожидает ее пассажиров. – Упрямый бретонец.
Услышав пушечные выстрелы, Лао Тсин побледнел.
– Что это значит? – спросили одновременно
Бартес и де Ла Жонкьер.
– То, чего мы боялись, случилось, – сказал Лао Тсин немного взволнованным голосом. – Это сигнал, что вход и выход из порта закрыт, из порта, где стоят наши суда! С последним выстрелом через вход в гавань будут протянуты цепи, не позволяя более ни одному судну ни войти в порт, ни выйти из него» Эта мера, положим, означает не конфискацию судов, а предложение всем иностранным кораблям предъявить свой документы; тем не менее она настолько серьезна, что я пока не вижу способа выйти из затруднения. Чтобы генерал-губернатор решился на нее, нужно было случиться чему-нибудь особенному, и я думаю, не побудил ли его к этому французский броненосец «Бдительный». Теперь все дело в том, в порядке ли бумаги «Калифорнии» и «Гудзона», и вы, Бартес, как командир одного из них, должны это знать.
– Они были построены в Америке, – отвечал Бартес, – и включены в «Навигационный реестр» как американские суда. На этом основании они могут считаться в числе коммерческих судов, но от этого, понятно, еще далеко до роли командира военного судна, которую взял на себя прошлой ночью Уолтер Дигби, желая освободить нас из-под ареста.
– Это было весьма неблагоразумно, – заметил Гастон. – Если бы он представился генерал-губернатору как капитан дальнего плавания, дело могло бы уладиться мирным образом.
– Рассказывай! – иронически улыбнулся молодой Кванг. – Капитан дальнего плавания, командующий, однако, броненосцем и грозящий сжечь целый город!
– Твоя правда, я не учел этого последнего обстоятельства, – сказал Гастон.
– Заметьте, – вставил Лао Тсин, – что без этого смелого и неожиданного поступка, нашему уважаемому другу не миновать было бы трюма «Бдительного», который и отправил бы его с товарищами обратно в Новую Каледонию! Это было счастливое вдохновение, которое нашло на Уолтера Дигби. Благодаря ему мы теперь все-таки на свободе и можем обдумать наше положение. И если на вас слишком приналягут, то и мы можем принять экстренные меры.
– Это правда, но…
– В моих кладовых хранится более чем на миллиард золота, скопленного веками и принадлежащего обществу; а у кого в руках золото, тот не может сам попасть в чужие руки.. У меня возникла одна мысль, которую, впрочем, следует обдумать, прежде чем сообщить ее вам. В ожидании же этого вы, мой друг, передайте пока команду над «Гудзоном» бравому Дигби, а сами поселитесь, вместе с господином де Ла Жонкьером, у меня в Уютном Уголке, где вы будете в полной безопасности: у меня там есть такие потайные уголки, которых вся яванская полиция не в состоянии открыть. Это именно те убежища, в которых проводили свой досуг прежние Кванги, ваши предшественники, дорогой мой Бартес, когда им нужно было исчезнуть на некоторое время из среды их верных слуг и друзей.
– В самом деле? – спросил Бартес, заинтересованный тайнами загородного дворца банкира. – Но я не хотел бы разлучаться с моими товарищами.
– Вы более не принадлежите себе, мой друг: не забывайте, что вы глава многочисленного общества, которое нуждается в вас и которому вы обязаны служить. Личные симпатии ваши поэтому приходится пока отложить в сторону. Доверьтесь мне во всем, что касается вас лично, и не беспокойтесь о других. С американцами, например, можно разорвать все отношения: с нынешнего же вечера они будут рассчитаны самым щедрым образом и по первому сигналу могут уйти, так что в случае визита на суда каких-нибудь судебных или иных властей – на них не окажется ни души!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138