он знал, что идет к роковому исходу из-за той страшной тоски, которую не могли побороть все усилия и разума, и воли.
Долго и неподвижно стоял он на коленях, и когда он поднялся, Эдит тихо прокралась к небольшой двери и, выбежав из храма, поспешила домой.
Два раза уж присутствовала она, невидимая, при молитве его. Она видела его молящимся в часы счастья и величия, в сияющем венце, и видела теперь, в час скорби и страданий. Тогда она гордилась его счастьем и славой, а теперь она с радостью взвалила бы на себя всю тяжесть его скорби.
Храм вскоре опустел, люди медленно возвращались в жилища. Один только из них свернул неожиданно в сторону, к дому Эдит. Раздался легкий стук в дубовые ворота, и вслед за этим – лай сторожевой собаки; Эдит невольно вздрогнула. К дверям ее комнаты приближались шаги, в комнату вошла женщина, приглашая Эдит пойти за нею вниз для того, чтобы проститься с ее родственником, английским королем.
Гарольд ждал ее, стоя в комнате; одна только свеча горела на столе. Женщина по знаку короля удалилась из комнаты, и молодые люди, так горячо и нежно любившие друг друга, остались одни, бледные, будто статуи, посреди полумрака.
– Эдит, – заговорил с усилием король, – я пришел не за тем, чтоб смутить твой покой и напомнить тебе о невозвратном прошлом! Давно я по обычаю предков наколол на груди твое милое имя, но теперь рядом с ним стоит уже другое! Все кончилось и минуло, но я не захотел вступить в кровавый бой, решающий вопрос жизни и смерти, не повидавшись с тобой, светлый ангел-хранитель моих прошедших дней! Я не стану просить у тебя прощения за несчастье, которым я затмил твою бедную молодость, за страдания, которым я отплатил тебе за твою бескорыстную и святую любовь! Одна ты в целом мире знаешь душу Гарольда и способна понять, что вся его вина заключалась в рабском повиновении долгу.
Его голос прервался от сильного волнения, и король англосаксов преклонил свою гордую, венценосную голову к ногам молодой девушки.
– Ты совершенно прав! – ответила она. – Слова – пустые звуки, и я не обвиняю тебя за испытания, которые сгубили мою молодость и разбили мою душу! В этой душе осталось еще настолько силы, чтобы благословить тебя за счастье и за горе, за светлые минуты и за жгучие слезы нашей долгой взаимной, беспредельной любви! Я обязана этой силой только тебе, Гарольд! Если благословения моей несокрушимой, неизменной любви способно повлиять на успех твой в борьбе, прими его, Гарольд!
Девушка положила свою бледную руку на царственную голову, которая касалась краев ее одежды, и синие глаза Эдит смотрели с любовью на его блестящие светло-русые кудри; лицо ее дышало неземной красотой.
Гарольд вздохнул свободнее: гнет смертельной тоски, которая душила и мучила его, свалился с его души; в нем воскресла энергия, он почувствовал силу бороться с целым светом! Приподнявшись с колен, он встал и с любовью посмотрел на нее. У них не нашлось слов для того, чтобы выразить чувства в этот час расставания! Они простились молча, без объятий, без слез – на вечную разлуку.
С наступлением рассвета одна дальняя родственница вошла в келью Эдит и рассказала о грозном предзнаменовании, взволновавшем умы всех друзей короля. Не заметив бледности и смятения девушки, она ей сообщила, что Альред и Осгуд, встревоженные этим знамением, решили отправиться за своим повелителем на предстоящую битву. Эдит слушала молча этот страшный рассказ, и одна только мысль выделялась отчетливо из густого тумана, в котором потонули ее разум и чувства. Эта мысль возникла из решения Альреда участвовать в битве. Родственница заметила, что девушка страшно побледнела, и пришла в полдень осведомиться о ее здоровье, келья была пуста, Эдит ушла, не сказав никому, куда она идет и когда возвратится!
* * *
С восходом солнца Гарольд подъезжал уже к большому мосту, который вел в Лондон. Ему навстречу шло войско, сверкая секирами, копьями и знаменами. «Да хранит Бог короля Гарольда»! – раздался возглас воинов, когда они проходили мимо своего вождя. Возглас этот прокатился по волнам Темзы, разбудил эхо, спавшее в развалинах римской крепости и смешался с пением гимнов возле могилы Себбы и у гробницы Эдуарда Исповедника. Гарольд с веселым лицом и блестящими от радости глазами отвечал на приветствия войска и встал в первые ряды, где, по старинному саксонскому обычаю, знамя короля должно было помещаться между лондонскими гражданами и отрядом из среднего Эссекса. К величайшему удивлению, он увидел вместо своего знамени с тигровыми головами другое, бросавшееся в глаза своим великолепием: на золотом поле был изображен сражающийся витязь, оружие которого было вышито восточным жемчугом; кайма знамени сверкала изумрудами и рубинами. В то время как Гарольд любовался этим прекрасным знаменем, к нему подъехал Хакон.
– Прошедшей ночью, – сказал он, вручая королю какое-то письмо, – когда ты вышел из дворца, прибыло множество ратников из Герфорда и Эссекса; самыми лучшими из них оказались вассалы Хильды. Они-то и принесли это знамя, на которое пророчица употребила все драгоценности, которые когда-то принадлежали Одину и перешли к ней по наследству от датских королей.
Гарольд разрезал шелковый шнурок, которым было обвязано письмо, и прочел следующее:
«Король Англии! Прощаю тебе разбитую жизнь моей внучки. Кого кормит земля, тот и должен защищать ее, потому посылаю тебе то, что у меня есть лучшего – сильных, храбрых и верных людей. Так как Хильда, подобно Гюде, происходит от северного бога войны, род которого никогда не вымрет, то прими от меня знамя, вышитое сокровищами, вывезенными Одином с Востока. Под тенью этого знамени, под сиянием сокровищ Одина да будет твоя рука тверда, как сталь, и сердце твое да не знает боязни! Хильда, дочь королей, клянется Гарольду, вождю саксонцев».
Когда Гарольд кончил читать письмо, Хакон продолжил:
– Ты не можешь себе представить, какое благоприятное действие произвело это знамя, которому приписывают волшебную силу, на все войска, особенно на датчан.
– Это хорошо, Хакон, – ответил с улыбкой Гарольд. – Мы с тобой отстанем немного от войска, потому что придется ехать мимо холма, где находится жертвенник, и там Хильда, вероятно, будет нас ждать; и мы поблагодарим ее за знамя и за ратников, присланных ею... Не они ли вот те, что едут впереди лондонского отряда – все такие здоровые, рослые, статные?
– Да, это ее воины.
Король приветствовал их ласковым словом и потом отъехал с Хаконом к телегам с продовольствием, следовавшим за армией. Когда они доехали до большого холма, то сошли с лошадей и поспешили к известным развалинам. Возле жертвенника были две женские фигуры; одна, безжизненная, лежала на земле, другая сидела, наклонившись над нею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Долго и неподвижно стоял он на коленях, и когда он поднялся, Эдит тихо прокралась к небольшой двери и, выбежав из храма, поспешила домой.
Два раза уж присутствовала она, невидимая, при молитве его. Она видела его молящимся в часы счастья и величия, в сияющем венце, и видела теперь, в час скорби и страданий. Тогда она гордилась его счастьем и славой, а теперь она с радостью взвалила бы на себя всю тяжесть его скорби.
Храм вскоре опустел, люди медленно возвращались в жилища. Один только из них свернул неожиданно в сторону, к дому Эдит. Раздался легкий стук в дубовые ворота, и вслед за этим – лай сторожевой собаки; Эдит невольно вздрогнула. К дверям ее комнаты приближались шаги, в комнату вошла женщина, приглашая Эдит пойти за нею вниз для того, чтобы проститься с ее родственником, английским королем.
Гарольд ждал ее, стоя в комнате; одна только свеча горела на столе. Женщина по знаку короля удалилась из комнаты, и молодые люди, так горячо и нежно любившие друг друга, остались одни, бледные, будто статуи, посреди полумрака.
– Эдит, – заговорил с усилием король, – я пришел не за тем, чтоб смутить твой покой и напомнить тебе о невозвратном прошлом! Давно я по обычаю предков наколол на груди твое милое имя, но теперь рядом с ним стоит уже другое! Все кончилось и минуло, но я не захотел вступить в кровавый бой, решающий вопрос жизни и смерти, не повидавшись с тобой, светлый ангел-хранитель моих прошедших дней! Я не стану просить у тебя прощения за несчастье, которым я затмил твою бедную молодость, за страдания, которым я отплатил тебе за твою бескорыстную и святую любовь! Одна ты в целом мире знаешь душу Гарольда и способна понять, что вся его вина заключалась в рабском повиновении долгу.
Его голос прервался от сильного волнения, и король англосаксов преклонил свою гордую, венценосную голову к ногам молодой девушки.
– Ты совершенно прав! – ответила она. – Слова – пустые звуки, и я не обвиняю тебя за испытания, которые сгубили мою молодость и разбили мою душу! В этой душе осталось еще настолько силы, чтобы благословить тебя за счастье и за горе, за светлые минуты и за жгучие слезы нашей долгой взаимной, беспредельной любви! Я обязана этой силой только тебе, Гарольд! Если благословения моей несокрушимой, неизменной любви способно повлиять на успех твой в борьбе, прими его, Гарольд!
Девушка положила свою бледную руку на царственную голову, которая касалась краев ее одежды, и синие глаза Эдит смотрели с любовью на его блестящие светло-русые кудри; лицо ее дышало неземной красотой.
Гарольд вздохнул свободнее: гнет смертельной тоски, которая душила и мучила его, свалился с его души; в нем воскресла энергия, он почувствовал силу бороться с целым светом! Приподнявшись с колен, он встал и с любовью посмотрел на нее. У них не нашлось слов для того, чтобы выразить чувства в этот час расставания! Они простились молча, без объятий, без слез – на вечную разлуку.
С наступлением рассвета одна дальняя родственница вошла в келью Эдит и рассказала о грозном предзнаменовании, взволновавшем умы всех друзей короля. Не заметив бледности и смятения девушки, она ей сообщила, что Альред и Осгуд, встревоженные этим знамением, решили отправиться за своим повелителем на предстоящую битву. Эдит слушала молча этот страшный рассказ, и одна только мысль выделялась отчетливо из густого тумана, в котором потонули ее разум и чувства. Эта мысль возникла из решения Альреда участвовать в битве. Родственница заметила, что девушка страшно побледнела, и пришла в полдень осведомиться о ее здоровье, келья была пуста, Эдит ушла, не сказав никому, куда она идет и когда возвратится!
* * *
С восходом солнца Гарольд подъезжал уже к большому мосту, который вел в Лондон. Ему навстречу шло войско, сверкая секирами, копьями и знаменами. «Да хранит Бог короля Гарольда»! – раздался возглас воинов, когда они проходили мимо своего вождя. Возглас этот прокатился по волнам Темзы, разбудил эхо, спавшее в развалинах римской крепости и смешался с пением гимнов возле могилы Себбы и у гробницы Эдуарда Исповедника. Гарольд с веселым лицом и блестящими от радости глазами отвечал на приветствия войска и встал в первые ряды, где, по старинному саксонскому обычаю, знамя короля должно было помещаться между лондонскими гражданами и отрядом из среднего Эссекса. К величайшему удивлению, он увидел вместо своего знамени с тигровыми головами другое, бросавшееся в глаза своим великолепием: на золотом поле был изображен сражающийся витязь, оружие которого было вышито восточным жемчугом; кайма знамени сверкала изумрудами и рубинами. В то время как Гарольд любовался этим прекрасным знаменем, к нему подъехал Хакон.
– Прошедшей ночью, – сказал он, вручая королю какое-то письмо, – когда ты вышел из дворца, прибыло множество ратников из Герфорда и Эссекса; самыми лучшими из них оказались вассалы Хильды. Они-то и принесли это знамя, на которое пророчица употребила все драгоценности, которые когда-то принадлежали Одину и перешли к ней по наследству от датских королей.
Гарольд разрезал шелковый шнурок, которым было обвязано письмо, и прочел следующее:
«Король Англии! Прощаю тебе разбитую жизнь моей внучки. Кого кормит земля, тот и должен защищать ее, потому посылаю тебе то, что у меня есть лучшего – сильных, храбрых и верных людей. Так как Хильда, подобно Гюде, происходит от северного бога войны, род которого никогда не вымрет, то прими от меня знамя, вышитое сокровищами, вывезенными Одином с Востока. Под тенью этого знамени, под сиянием сокровищ Одина да будет твоя рука тверда, как сталь, и сердце твое да не знает боязни! Хильда, дочь королей, клянется Гарольду, вождю саксонцев».
Когда Гарольд кончил читать письмо, Хакон продолжил:
– Ты не можешь себе представить, какое благоприятное действие произвело это знамя, которому приписывают волшебную силу, на все войска, особенно на датчан.
– Это хорошо, Хакон, – ответил с улыбкой Гарольд. – Мы с тобой отстанем немного от войска, потому что придется ехать мимо холма, где находится жертвенник, и там Хильда, вероятно, будет нас ждать; и мы поблагодарим ее за знамя и за ратников, присланных ею... Не они ли вот те, что едут впереди лондонского отряда – все такие здоровые, рослые, статные?
– Да, это ее воины.
Король приветствовал их ласковым словом и потом отъехал с Хаконом к телегам с продовольствием, следовавшим за армией. Когда они доехали до большого холма, то сошли с лошадей и поспешили к известным развалинам. Возле жертвенника были две женские фигуры; одна, безжизненная, лежала на земле, другая сидела, наклонившись над нею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111