Акука с удивлением оглядел карусель, но расспрашивать гостей не стал и только помог Олафу устроить Илью в расписных деревянных санях.
Илья проснулся, удивленно оглядел окрестности, обещал Владе обязательно быть назавтра к свадьбе, посоветовал беку завернуть по пути в родной аул за кумысом (а заодно и выпустить там в вольное стадо измученную Пржевалку), хлопком в ладоши отпустил Сивку погулять по не тронутым цивилизацией реальностям с сочными полями и лугами, приказал Олафу развязать Леву, похмелился, заказал карусели мелодию «Кукарачи» на отлет, очень утомился и снова уснул.
Владка перецеловала всех отлетающих, в том числе и пока еще связанного Леву, и унеслась на персональной лошадке примерять подвенечный наряд.
Акука задержался, прощаясь с беком.
– Учиться тебе надо, сынок, – напутствовал жениха бек. – Учиться, учиться и учиться.
– В этой-то стране? – скептически усмехнулся Акука Рача.
– Поезжай в Европу, – посоветовал Батыр. – У меня в этой реальности в одном заведении блат есть. Приятель там дворником работает. Черкануть пару строк?
Про реальность Акука ничего не понял, но, как индеец новой формации, от протекции не отказался.
– На, – Батыр снял и протянул индейцу песочные часы, привязанные кожаным ремешком к его левому запястью. – Тут камней пара тысяч. Мелких, но точных. Прощай. Владку береги. Поезжай, не надо тут на нас смотреть. Зилиус чужих глаз не терпит.
Акука засмеялся, вскочил на коня и скрылся за поворотом дороги из каньона.
Гигантский пыльный смерч, поднятый каруселью над каньоном, был виден за много миль.
– Зилиус улетел, – флегматично заметил шаман, бережно откупоривая выкуп за Задова.
– Невестка говорила, что он обещал вернуться, – с надеждой возразил Рача, протягивая оловянную кружку.

* * *
Несколько слов о дальнейшей судьбе героев реальности «Земля-067»…
Пани Влада расписалась в мэрии с Акукой Рачей ровно через неделю, в тот же день, когда Гарри торжественно повесил Брейка. На интернациональной свадьбе гулял весь город. Польские, ирландские, итальянские, еврейские, немецкие и прочие песни не смолкали до утра. Какой-то неизвестный заезжий мужик даже сплясал камаринскую, но пока Пшимановский пытался пробиться к танцору сквозь толпу, тот уже исчез.
Зять Пшимановского Акука тайком от горожан и своего папаши припер тестю мешок золотых самородков Маккены из каньона Смерча Зилиуса, и хмурый шляхтич наконец осуществил свою Великую американскую мечту: вернулся с семьей в родную Польшу. Предъявив фамильные документы с гербом и выкупив за гроши свое родовое поместье у русского генерал-губернатора, пан Пшимановский зажил скромной жизнью околичного шляхтича, держал пасеку, гнал самогон, варил меды и до конца жизни рассылал по тамошней Российской империи запросы о поисках пана Муромского, пана Батырбековского и пана Джоповски.
Положительного ответа от имперской бюрократии он не дождался, но за три года до смерти получил посылку: фанерный ящик, набитый корчагами с медовухой, бутылками неизвестной водки и завернутым в хрустящую серебристую бумагу фунтом вяленой конины. Письма в посылке не было, но пан Пшимановский был счастлив, что старые друзья его не забыли.
Акука – по письменной протекции Батыра – поступил в Московский государственный университет имени Михаилы Ломоносова и закончил его, прослушав курс лекций по истории человечества, естествознанию и политической разведке. По распределению он попал в Вену, где дослужился до первого заместителя российского консула, а по выходе на пенсию обосновался в Варшаве, где основал Музей истории вымирающих народов. Влада сделала неплохую карьеру модели и позировала лучшим художникам. С Акукой она развелась. Детей у них не было.
Патрик на общественных началах работал скромным библиотекарем несколько месяцев, пока его единственная лошадь Барахло не разродилась двумя прекрасными жеребятами неизвестной породы. Ирландец распродал библиотеку, занялся разведением лошадей и через несколько лет стал миллионером.
В семье не без урода: деньги Патрика не испортили, тем более что большую часть доходов он переводил в Европу на валютный счет ИРА – Ирландской республиканской армии. Приятель Патрика оставался с земляком до конца жизни, имя его так и осталось неизвестным.
Сильвио Корлеоне под крышей шерифа Гарри выбился в крупнейшие поставщики оливок в штате. Позднее Сильвио переехал в Чикаго, где его след потерялся. Славный итальянец принес своей новой родине немалую пользу.
Юный Давид Кацман, открыв банк, через год прогорел, открыл еще один, опять прогорел, но, в конце концов, вспомнив завет бека: «лучше меньше, да лучше», переехал в Новый Орлеан, добился своего и разбогател. Спустя пятнадцать лет после вышеописанных событий богоугодные учреждения города Бердичева получили и успешно разворовали крупные пожертвования от неизвестного дарителя.
Гарри переизбирался шерифом еще два раза, затем переехал в Вашингтон, где и осел, зарабатывая на жизнь журналистикой. От скуки он занялся политикой, баллотировался в мэры, но не преуспел.
Что касается всех остальных питсдаунцев, то, переименовав свой город после пожара в Нью-Питс-таун, они жили счастливо и умерли в один день, а именно 4 июля 1843 года, когда от непотушенной Рокстоном VIII сигареты взорвался его завод нитроглицерина, работавший по правительственному заказу.
Судьба городского священника преподобного Муна и подслеповатого пьяницы дядюшки Тома неизвестна.

* * *
Заскочив в аул к беку, Илья, Батыр, Олаф и Лева долго там не задержались. Выставленное радушной родней бека угощение осталось практически нетронутым: настроение у соратников было тяжелое.
Лева Задов никак не мог простить неожиданной, как он полагал, измены своей возлюбленной. Он хныкал, жаловался, что никто его не любит, и даже пару раз симулировал суицид: вскрывал вены палкой вяленой конской колбасы, которую незаметно для себя и съедал.
Мрачный Олаф, утешавший Леву сакраментальной частушкой «Все бабы – бабы, мир – чудак, болейте, братцы, за „Спартак“, не был услышан: одессит, еще в детстве изменивший родному „Черноморцу“, последние полвека болел за „Динамо“.
– Не грусти, берсерк, – успокаивающе хлопал Левку по плечу Рыжая Борода. – Все устаканится.
– Может быть, – покорно соглашался Лева, но с наслаждением продолжал бередить и выставлять напоказ свои глубокие душевные раны, пока вышедший из себя Илья не посоветовал ему заткнуться.
Бек тоже едва ковырялся в плове. Во-первых, он от пуза наелся в гостях у апачей. Во-вторых, несмотря на свое восточное спокойствие и природную меланхолию, он глубоко переживал за Илью и загадочное невыполненное задание, порученное его другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89