Тем более что авторитету Арианы Лагард можно было позавидовать. И что даже в запачканном землей комбинезоне она была неотразима. Адамберг снял респиратор и увел Ариану на противоположный край ямы.
– Жан-Батист, тут ничего нет, кроме головы мертвой женщины трех-четырехмесячной давности. Не было никакого посмертного надругательства, ее не изуродовали. Все на месте, в целости и сохранности. Ничего не взяли, ничего не подложили. Я даже не предлагаю тебе перевезти ее в морг, труп как труп – ничего интересного.
– Я должен понять, Ариана. Осквернители могилы слишком дорого заплатили за содеянное. Их убили, чтобы заткнуть им рот. Почему?
– Не гоняйся за призраками. Мотивы психов для нас не очевидны. Я сравню с этой землей грязь, найденную под ногтями Диалы и Пайки. Ты взял образцы?
– С каждых тридцати сантиметров.
– Прекрасно. Пойди поешь и поспи, пожалуйста. Я тебя подвезу.
– Что-то ведь преступнику понадобилось от этого тела.
– Преступнице . Это женщина, черт побери.
– Допустим.
– Я в этом уверена.
– Рост еще не доказательство.
– У меня есть и другие улики.
– Ладно. Преступнице понадобилось что-то взять на этом теле.
– И она взяла. На этом след обрывается.
– Если покойница носила серьги, ты бы это поняла? По проколотым мочкам?
– Там уже нет никаких мочек, Жан-Батист.
Внезапно в ночном мраке, выплюнув струйку дыма, лопнул один из прожекторов, словно сообщая почтенной публике, что погребальный спектакль окончен.
– Ну что, поехали? – спросил Вуазне.
XIX
Ариана вела слишком резко, на вкус Адамберга, он любил сидеть в машине, привалившись головой к стеклу, и чувствовать, как его качает, словно в колыбели. Проезжая по темным улицам, Ариана смотрела по сторонам в поисках ресторана.
– У тебя хорошие отношения с этой толстухой в погонах?
– Это не толстуха в погонах, а божество о шестнадцати руках и двенадцати головах.
– Вот оно что. А я и не заметила.
– И тем не менее. Она ими пользуется, когда ей вздумается. Скорость, масса тела, неприметность, сериальный анализ, переноска тяжестей, физическая мутация – в зависимости от обстоятельств.
– И еще дурное настроение.
– Если ее это устраивает в данный момент. Я часто ее раздражаю.
– Она в связке с пестроволосым парнем?
– Это Новичок. Она занимается его обучением.
– Не только. Он ей очень нравится. Он хорош собой.
– Очень ничего себе.
Ариана резко затормозила на светофоре.
– Но поскольку жизнь устроена неправильно, – продолжила она, – твоей лейтенантшей интересуется тот развинченный франт.
– Данглар? Интересуется Ретанкур?
– Если Данглар – это долговязый элегантный мужик, державшийся подальше от нас, то да. С манерами брезгливого академика, который явно не прочь пропустить стаканчик, чтобы взбодриться.
– Он самый, – подтвердил Адамберг.
– Так вот, он влюблен в толстую блондинку. Но бегая от нее, он не станет ей ближе.
– Любовь, Ариана, – единственное сражение, которое можно выиграть, отступая.
– Что за идиот это сказал? Ты?
– Бонапарт, а у него со стратегией было все в порядке.
– А ты что делаешь?
– Отступаю. У меня нет выбора.
– У тебя неприятности?
– Да.
– Тем лучше. Обожаю чужие истории, а главное, чужие неприятности.
– Давай паркуйся, – сказал Адамберг, указывая на свободное место. – Поужинаем здесь. Какого рода неприятности?
– Когда-то муж ушел от меня к мускулистой санитарке на тридцать лет моложе его, – продолжала Ариана, паркуясь. – Вечно они поперек дороги становятся. Санитарки.
Она уверенно потянула на себя ручной тормоз, издавший сухой скрежет, и этот звук послужил единственным заключением ее истории.
Ариана была не из тех врачей, что терпеливо дожидаются конца ужина, чтобы перейти к делу, стремясь из вежливости отделить мерзости морга от радостей застолья. Не переставая жевать, она нарисовала на бумажной скатерти раны Диалы и Пайки в увеличенном размере, чтобы комиссар вник в проблему. Уголки и стрелки отмечали характер нанесенных ударов.
– Помнишь, какого она роста?
– Метр шестьдесят два.
– То есть это женщина, на 90 процентов. Есть и еще два довода: первый – психологического порядка, второй – ментального. Ты меня слушаешь? – неуверенно спросила она.
Адамберг несколько раз кивнул, не прекращая раздирать кусочки мяса, нанизанные на шпажку, и размышляя, пытаться ли ему переспать сегодня с Арианой или ну его. Ее тело чудесным образом – возможно, благодаря ее любви к необычным смесям из разных напитков – забыло, что ему шестьдесят лет. Эти мысли отбрасывали его на двадцать три года назад, когда он, так же сидя напротив нее в кафе, пожирал глазами ее плечи и грудь. Но Ариану занимали только покойники. По крайней мере внешне, потому что женщины, тщательно следящие за собой, так умело скрывают свои желания, что часто забывают о существовании оных и изумляются, внезапно обнаружив их. Камилла же, напротив, будучи неудержимо естественной, на такое притворство неспособна, и ее просто заставить задрожать и вспыхнуть. Ариана такого прокола себе не позволит, Адамберг даже не надеялся.
– Психологическое и ментальное – это не одно и то же?
– Под «ментальным» я понимаю компрессию «психологического», накопившегося в течение длительного времени, последствия чего столь подспудны, что их иногда по ошибке принимают за врожденные черты личности.
– Понял, – сказал Адамберг, отодвигая тарелку.
– Ты меня слушаешь?
– Конечно.
– Очевидно, что мужчина ростом 1,62 метра, а таких немного, никогда бы не решился напасть на громил вроде Диалы и Пайки. Тогда как женщины им бояться нет резона. Уверяю тебя, когда их убивали, они стояли себе и в ус не дули. Второй аргумент, ментального характера, даже интереснее: в обоих случаях первой раны с лихвой хватило бы, чтобы свалить жертву на землю и прикончить. Такую рану я называю первичным надрезом. Вот тут, – Ариана поставила точку на скатерти. – Оружие – острый скальпель, рана была смертельной.
– Скальпель? Ты уверена?
Адамберг, нахмурившись, наполнил бокалы, пытаясь отделаться от неуместных эротических грез.
– Уверена. А когда убийца вместо ножа или бритвы выбирает скальпель, это значит, что он умеет им пользоваться и ему известен результат. И тем не менее она нанесла еще два удара Диале и три – Пайке. Эти надрезы – я назову их вторичными – были нанесены, когда жертва уже лежала на земле, поэтому они не горизонтальны.
– Я внимательно тебя слушаю, – сказал Адамберг, не дожидаясь, пока Ариана его об этом спросит.
Она подняла руку, прося передышки, глотнула воды, потом вина, потом опять воды и снова взялась за ручку.
– Вторичные надрезы свидетельствуют о том, что убийца позволил себе роскошь перестраховки, то есть налицо стремление к образцово-показательному результату и по возможности безупречному исполнению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Жан-Батист, тут ничего нет, кроме головы мертвой женщины трех-четырехмесячной давности. Не было никакого посмертного надругательства, ее не изуродовали. Все на месте, в целости и сохранности. Ничего не взяли, ничего не подложили. Я даже не предлагаю тебе перевезти ее в морг, труп как труп – ничего интересного.
– Я должен понять, Ариана. Осквернители могилы слишком дорого заплатили за содеянное. Их убили, чтобы заткнуть им рот. Почему?
– Не гоняйся за призраками. Мотивы психов для нас не очевидны. Я сравню с этой землей грязь, найденную под ногтями Диалы и Пайки. Ты взял образцы?
– С каждых тридцати сантиметров.
– Прекрасно. Пойди поешь и поспи, пожалуйста. Я тебя подвезу.
– Что-то ведь преступнику понадобилось от этого тела.
– Преступнице . Это женщина, черт побери.
– Допустим.
– Я в этом уверена.
– Рост еще не доказательство.
– У меня есть и другие улики.
– Ладно. Преступнице понадобилось что-то взять на этом теле.
– И она взяла. На этом след обрывается.
– Если покойница носила серьги, ты бы это поняла? По проколотым мочкам?
– Там уже нет никаких мочек, Жан-Батист.
Внезапно в ночном мраке, выплюнув струйку дыма, лопнул один из прожекторов, словно сообщая почтенной публике, что погребальный спектакль окончен.
– Ну что, поехали? – спросил Вуазне.
XIX
Ариана вела слишком резко, на вкус Адамберга, он любил сидеть в машине, привалившись головой к стеклу, и чувствовать, как его качает, словно в колыбели. Проезжая по темным улицам, Ариана смотрела по сторонам в поисках ресторана.
– У тебя хорошие отношения с этой толстухой в погонах?
– Это не толстуха в погонах, а божество о шестнадцати руках и двенадцати головах.
– Вот оно что. А я и не заметила.
– И тем не менее. Она ими пользуется, когда ей вздумается. Скорость, масса тела, неприметность, сериальный анализ, переноска тяжестей, физическая мутация – в зависимости от обстоятельств.
– И еще дурное настроение.
– Если ее это устраивает в данный момент. Я часто ее раздражаю.
– Она в связке с пестроволосым парнем?
– Это Новичок. Она занимается его обучением.
– Не только. Он ей очень нравится. Он хорош собой.
– Очень ничего себе.
Ариана резко затормозила на светофоре.
– Но поскольку жизнь устроена неправильно, – продолжила она, – твоей лейтенантшей интересуется тот развинченный франт.
– Данглар? Интересуется Ретанкур?
– Если Данглар – это долговязый элегантный мужик, державшийся подальше от нас, то да. С манерами брезгливого академика, который явно не прочь пропустить стаканчик, чтобы взбодриться.
– Он самый, – подтвердил Адамберг.
– Так вот, он влюблен в толстую блондинку. Но бегая от нее, он не станет ей ближе.
– Любовь, Ариана, – единственное сражение, которое можно выиграть, отступая.
– Что за идиот это сказал? Ты?
– Бонапарт, а у него со стратегией было все в порядке.
– А ты что делаешь?
– Отступаю. У меня нет выбора.
– У тебя неприятности?
– Да.
– Тем лучше. Обожаю чужие истории, а главное, чужие неприятности.
– Давай паркуйся, – сказал Адамберг, указывая на свободное место. – Поужинаем здесь. Какого рода неприятности?
– Когда-то муж ушел от меня к мускулистой санитарке на тридцать лет моложе его, – продолжала Ариана, паркуясь. – Вечно они поперек дороги становятся. Санитарки.
Она уверенно потянула на себя ручной тормоз, издавший сухой скрежет, и этот звук послужил единственным заключением ее истории.
Ариана была не из тех врачей, что терпеливо дожидаются конца ужина, чтобы перейти к делу, стремясь из вежливости отделить мерзости морга от радостей застолья. Не переставая жевать, она нарисовала на бумажной скатерти раны Диалы и Пайки в увеличенном размере, чтобы комиссар вник в проблему. Уголки и стрелки отмечали характер нанесенных ударов.
– Помнишь, какого она роста?
– Метр шестьдесят два.
– То есть это женщина, на 90 процентов. Есть и еще два довода: первый – психологического порядка, второй – ментального. Ты меня слушаешь? – неуверенно спросила она.
Адамберг несколько раз кивнул, не прекращая раздирать кусочки мяса, нанизанные на шпажку, и размышляя, пытаться ли ему переспать сегодня с Арианой или ну его. Ее тело чудесным образом – возможно, благодаря ее любви к необычным смесям из разных напитков – забыло, что ему шестьдесят лет. Эти мысли отбрасывали его на двадцать три года назад, когда он, так же сидя напротив нее в кафе, пожирал глазами ее плечи и грудь. Но Ариану занимали только покойники. По крайней мере внешне, потому что женщины, тщательно следящие за собой, так умело скрывают свои желания, что часто забывают о существовании оных и изумляются, внезапно обнаружив их. Камилла же, напротив, будучи неудержимо естественной, на такое притворство неспособна, и ее просто заставить задрожать и вспыхнуть. Ариана такого прокола себе не позволит, Адамберг даже не надеялся.
– Психологическое и ментальное – это не одно и то же?
– Под «ментальным» я понимаю компрессию «психологического», накопившегося в течение длительного времени, последствия чего столь подспудны, что их иногда по ошибке принимают за врожденные черты личности.
– Понял, – сказал Адамберг, отодвигая тарелку.
– Ты меня слушаешь?
– Конечно.
– Очевидно, что мужчина ростом 1,62 метра, а таких немного, никогда бы не решился напасть на громил вроде Диалы и Пайки. Тогда как женщины им бояться нет резона. Уверяю тебя, когда их убивали, они стояли себе и в ус не дули. Второй аргумент, ментального характера, даже интереснее: в обоих случаях первой раны с лихвой хватило бы, чтобы свалить жертву на землю и прикончить. Такую рану я называю первичным надрезом. Вот тут, – Ариана поставила точку на скатерти. – Оружие – острый скальпель, рана была смертельной.
– Скальпель? Ты уверена?
Адамберг, нахмурившись, наполнил бокалы, пытаясь отделаться от неуместных эротических грез.
– Уверена. А когда убийца вместо ножа или бритвы выбирает скальпель, это значит, что он умеет им пользоваться и ему известен результат. И тем не менее она нанесла еще два удара Диале и три – Пайке. Эти надрезы – я назову их вторичными – были нанесены, когда жертва уже лежала на земле, поэтому они не горизонтальны.
– Я внимательно тебя слушаю, – сказал Адамберг, не дожидаясь, пока Ариана его об этом спросит.
Она подняла руку, прося передышки, глотнула воды, потом вина, потом опять воды и снова взялась за ручку.
– Вторичные надрезы свидетельствуют о том, что убийца позволил себе роскошь перестраховки, то есть налицо стремление к образцово-показательному результату и по возможности безупречному исполнению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83