– Двадцать три года назад я уже была состоявшимся медиком, а вы, верно, простым лейтенантом.
– Меня как раз назначили бригадиром.
– А вообще вряд ли. Я с трудом перехожу с коллегами на «ты».
– Мы неплохо ладили. Но все закончилось диким скандалом в Гавре – стены бара ходили ходуном. Я даже пиво не допил. Хлопнул дверью, и мы расстались навсегда.
Ариана раздавила ногой окурок и устроилась поудобнее.
– Я случайно не сбросила на пол вашу кружку с пивом? – спросила она с неуверенной улыбкой.
– Так точно.
– Жан-Батист, – сказала она по слогам. – Юный кретин Жан-Батист Адамберг, истина в последней инстанции.
– Что ты мне и заявила, прежде чем кокнуть кружку.
– Жан-Батист, – повторила Ариана еще медленнее, потом встала и положила руку ему на плечо. Она, казалось, готова была его поцеловать, но тут же снова засунула руку в карман халата.
– Ты был мне симпатичен. Ты, сам того не сознавая, разбирал мир на составные части. И судя по тому, что мне рассказывали о комиссаре Адамберге, у тебя это не прошло. Теперь я понимаю: он – это ты, а ты – это он.
– Можно и так.
Ариана облокотилась о прозекторский стол, отпихнув для удобства тело белого парня. Как и все патологоанатомы, она не выказывала покойникам ни малейшего уважения. Зато, воздавая должное, на свой лад, бесконечной и непостижимой сложности каждого человека, она неутомимо копалась в тайнах их тел, и равных ее таланту не было. Трупы простых смертных прославились благодаря трудам доктора Лагард. Пройдя через ее руки, они прямиком попадали в Историю. Увы, посмертно.
– Потрясающий был труп, – вспомнила она. – Самоубийца оказался муниципальным советником – его скомпрометировали, разорили, и он вспорол себе живот на японский манер, оставив утонченное прощальное письмо. Тело обнаружили в спальне.
– Надрался джину для храбрости.
– Как сейчас его вижу, – мечтательно продолжала Ариана. С такой интонацией обычно припоминают забавный случай из жизни. – Самоубийство по учебнику, отягченное застарелой компульсивной депрессией. Муниципальный совет с облегчением узнал, что дело никуда передано не будет, помнишь? Я сдала отчет, не придерешься. Ты снимал ксерокопии, подшивал дела, выполнял поручения, но не больно-то меня слушался. По вечерам мы выпивали на набережной. Я шла на повышение, ты увяз в мечтах. В то время я в пиво добавляла гренадин, пены было…
– Ты и потом изобретала всякие смеси?
– Еще как, – сказала Ариана с ноткой сожаления в голосе, – но на этом поприще я успеха пока не добилась. Помнишь «Фиалку»? Взбитое яйцо, мята и малага.
– Меня никогда не тянуло это попробовать.
– С «Фиалкой» я завязала. Больно энергетический напиток получался. Но для нервов – самое оно. Чего мы только не смешивали в Гавре!
– Кое на что мы так и не решились.
– Вот оно что.
– На смешение тел.
– Я была еще замужем и, как больная собака, хранила верность. Зато для составления полицейских отчетов мы были парочка что надо.
– До тех пор, пока…
– Пока один кретин, мелкая сошка по имени Жан-Батист Адамберг, не вбил себе в голову, что гаврский муниципальный советник был убит. А почему? Потому что ты подобрал на портовом складе десяток дохлых крыс.
– Дюжину, Ариана. Дюжину крыс, заколотых ударом клинка в живот.
– Ну, дюжину, ради бога. Из чего ты заключил, что убийца тренировался на крысах, прежде чем пойти на дело. И еще. Рана показалась тебе слишком горизонтальной. Ты говорил, что советник должен был бы держать клинок наклонно и бить снизу вверх, а он был пьян в стельку.
– И тогда ты бросила мою кружку на пол.
– Черт, как я называла свой коктейль из пива с гренадином…
– «Гренадер». Ты сделала все, чтобы меня выперли из Гавра, и сдала отчет без меня, подтвердив версию самоубийства.
– Да что ты соображал тогда? Ничего, ровным счетом.
– Ничего, – согласился Адамберг.
– Пошли, выпьем кофе. Расскажешь, чем тебе так приглянулись эти трупы.
IV
Лейтенанту Вейренку поручили охранять молодую женщину, и вот уже три недели он торчал в чулане метр на метр на ее лестничной площадке. Вейренк видел ее раз десять на дню. Она смущала его покой, и он сам на себя злился за излишнюю впечатлительность. Лейтенант поерзал на стуле, пытаясь усесться поудобнее.
Собственно, беспокоиться было не о чем, подумаешь, мелкие помехи – заноза в ступне, соринка в глазу, птица, попавшая в мотор. А расхожее утверждение, что самая маленькая птичка, несмотря на все свое очарование, может взорвать турбину самолета, – миф, чепуха, чего только люди ни выдумают, чтобы самих себя напугать. Делать им нечего. Вейренк мысленно отмахнулся от назойливой пташки, открутил колпачок ручки и принялся усердно чистить перо. Вот ему точно больше нечем было заняться. В доме царила тишина.
Он закрутил колпачок, сунул ручку во внутренний карман пиджака и закрыл глаза. Ровно пятнадцать лет прошло с того дня, как он забылся в коварной тени орехового дерева. Пятнадцать лет упорного труда, этого у него не отнять. Придя в себя, он излечился от аллергии на древесный сок, со временем научился справляться со страхами и скрутил себя в бараний рог, чтобы перестать дергаться. За эти пятнадцать лет паренек с впалой грудью, стыдящийся своей шевелюры, превратился в здорового телом и духом мужика. Он уже не тот закомплексованный идиот, которого носило по миру баб, лишившему его в итоге всяких эмоций и измотавшему своей сложностью. Очнувшись в тот день под ореховым деревом, он объявил забастовку, словно выбившийся из сил работяга, который до срока выходит на пенсию. Избегать опасных вершин, разбавлять водой вино чувств, растворять, дозировать, сводить на нет навязчивые желания. Он считал, что преуспел в этом, вдали от неприятностей и хаоса, добившись почти идеальной безмятежности. Безобидные, мимолетные связи, уверенный заплыв к цели, труд, чтение, стихотворчество, ну не прелесть ли?
Цели он достиг, его перевели в парижский уголовный розыск под начало комиссара Адамберга. Ему там нравилось, но он не переставал удивляться. Тут царил совершенно особый микроклимат. Под ненавязчивым руководством шефа полицейские занимались чем бог на душу положит, позволяли себе капризничать и дуться. При этом они добивались неплохих результатов, но скепсиса у Вейренка не убавлялось. Еще неизвестно, были ли эти успехи следствием особой стратегии или даром провидения. Последнее явно закрывало глаза на тот факт, например, что Меркаде, разложив на втором этаже подушки, спит там по несколько часов в день, ненормальный кот гадит на стопки чистой бумаги, а майор Данглар прячет заначку в подвальном шкафу. На столах валялись документы, не имеющие никакого отношения к текущему расследованию, вроде объявлений о недвижимости, списков покупок, статей по ихтиологии, личных упреков, геополитических обзоров, спектра радуги – чего только ему не попалось за первый месяц работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Меня как раз назначили бригадиром.
– А вообще вряд ли. Я с трудом перехожу с коллегами на «ты».
– Мы неплохо ладили. Но все закончилось диким скандалом в Гавре – стены бара ходили ходуном. Я даже пиво не допил. Хлопнул дверью, и мы расстались навсегда.
Ариана раздавила ногой окурок и устроилась поудобнее.
– Я случайно не сбросила на пол вашу кружку с пивом? – спросила она с неуверенной улыбкой.
– Так точно.
– Жан-Батист, – сказала она по слогам. – Юный кретин Жан-Батист Адамберг, истина в последней инстанции.
– Что ты мне и заявила, прежде чем кокнуть кружку.
– Жан-Батист, – повторила Ариана еще медленнее, потом встала и положила руку ему на плечо. Она, казалось, готова была его поцеловать, но тут же снова засунула руку в карман халата.
– Ты был мне симпатичен. Ты, сам того не сознавая, разбирал мир на составные части. И судя по тому, что мне рассказывали о комиссаре Адамберге, у тебя это не прошло. Теперь я понимаю: он – это ты, а ты – это он.
– Можно и так.
Ариана облокотилась о прозекторский стол, отпихнув для удобства тело белого парня. Как и все патологоанатомы, она не выказывала покойникам ни малейшего уважения. Зато, воздавая должное, на свой лад, бесконечной и непостижимой сложности каждого человека, она неутомимо копалась в тайнах их тел, и равных ее таланту не было. Трупы простых смертных прославились благодаря трудам доктора Лагард. Пройдя через ее руки, они прямиком попадали в Историю. Увы, посмертно.
– Потрясающий был труп, – вспомнила она. – Самоубийца оказался муниципальным советником – его скомпрометировали, разорили, и он вспорол себе живот на японский манер, оставив утонченное прощальное письмо. Тело обнаружили в спальне.
– Надрался джину для храбрости.
– Как сейчас его вижу, – мечтательно продолжала Ариана. С такой интонацией обычно припоминают забавный случай из жизни. – Самоубийство по учебнику, отягченное застарелой компульсивной депрессией. Муниципальный совет с облегчением узнал, что дело никуда передано не будет, помнишь? Я сдала отчет, не придерешься. Ты снимал ксерокопии, подшивал дела, выполнял поручения, но не больно-то меня слушался. По вечерам мы выпивали на набережной. Я шла на повышение, ты увяз в мечтах. В то время я в пиво добавляла гренадин, пены было…
– Ты и потом изобретала всякие смеси?
– Еще как, – сказала Ариана с ноткой сожаления в голосе, – но на этом поприще я успеха пока не добилась. Помнишь «Фиалку»? Взбитое яйцо, мята и малага.
– Меня никогда не тянуло это попробовать.
– С «Фиалкой» я завязала. Больно энергетический напиток получался. Но для нервов – самое оно. Чего мы только не смешивали в Гавре!
– Кое на что мы так и не решились.
– Вот оно что.
– На смешение тел.
– Я была еще замужем и, как больная собака, хранила верность. Зато для составления полицейских отчетов мы были парочка что надо.
– До тех пор, пока…
– Пока один кретин, мелкая сошка по имени Жан-Батист Адамберг, не вбил себе в голову, что гаврский муниципальный советник был убит. А почему? Потому что ты подобрал на портовом складе десяток дохлых крыс.
– Дюжину, Ариана. Дюжину крыс, заколотых ударом клинка в живот.
– Ну, дюжину, ради бога. Из чего ты заключил, что убийца тренировался на крысах, прежде чем пойти на дело. И еще. Рана показалась тебе слишком горизонтальной. Ты говорил, что советник должен был бы держать клинок наклонно и бить снизу вверх, а он был пьян в стельку.
– И тогда ты бросила мою кружку на пол.
– Черт, как я называла свой коктейль из пива с гренадином…
– «Гренадер». Ты сделала все, чтобы меня выперли из Гавра, и сдала отчет без меня, подтвердив версию самоубийства.
– Да что ты соображал тогда? Ничего, ровным счетом.
– Ничего, – согласился Адамберг.
– Пошли, выпьем кофе. Расскажешь, чем тебе так приглянулись эти трупы.
IV
Лейтенанту Вейренку поручили охранять молодую женщину, и вот уже три недели он торчал в чулане метр на метр на ее лестничной площадке. Вейренк видел ее раз десять на дню. Она смущала его покой, и он сам на себя злился за излишнюю впечатлительность. Лейтенант поерзал на стуле, пытаясь усесться поудобнее.
Собственно, беспокоиться было не о чем, подумаешь, мелкие помехи – заноза в ступне, соринка в глазу, птица, попавшая в мотор. А расхожее утверждение, что самая маленькая птичка, несмотря на все свое очарование, может взорвать турбину самолета, – миф, чепуха, чего только люди ни выдумают, чтобы самих себя напугать. Делать им нечего. Вейренк мысленно отмахнулся от назойливой пташки, открутил колпачок ручки и принялся усердно чистить перо. Вот ему точно больше нечем было заняться. В доме царила тишина.
Он закрутил колпачок, сунул ручку во внутренний карман пиджака и закрыл глаза. Ровно пятнадцать лет прошло с того дня, как он забылся в коварной тени орехового дерева. Пятнадцать лет упорного труда, этого у него не отнять. Придя в себя, он излечился от аллергии на древесный сок, со временем научился справляться со страхами и скрутил себя в бараний рог, чтобы перестать дергаться. За эти пятнадцать лет паренек с впалой грудью, стыдящийся своей шевелюры, превратился в здорового телом и духом мужика. Он уже не тот закомплексованный идиот, которого носило по миру баб, лишившему его в итоге всяких эмоций и измотавшему своей сложностью. Очнувшись в тот день под ореховым деревом, он объявил забастовку, словно выбившийся из сил работяга, который до срока выходит на пенсию. Избегать опасных вершин, разбавлять водой вино чувств, растворять, дозировать, сводить на нет навязчивые желания. Он считал, что преуспел в этом, вдали от неприятностей и хаоса, добившись почти идеальной безмятежности. Безобидные, мимолетные связи, уверенный заплыв к цели, труд, чтение, стихотворчество, ну не прелесть ли?
Цели он достиг, его перевели в парижский уголовный розыск под начало комиссара Адамберга. Ему там нравилось, но он не переставал удивляться. Тут царил совершенно особый микроклимат. Под ненавязчивым руководством шефа полицейские занимались чем бог на душу положит, позволяли себе капризничать и дуться. При этом они добивались неплохих результатов, но скепсиса у Вейренка не убавлялось. Еще неизвестно, были ли эти успехи следствием особой стратегии или даром провидения. Последнее явно закрывало глаза на тот факт, например, что Меркаде, разложив на втором этаже подушки, спит там по несколько часов в день, ненормальный кот гадит на стопки чистой бумаги, а майор Данглар прячет заначку в подвальном шкафу. На столах валялись документы, не имеющие никакого отношения к текущему расследованию, вроде объявлений о недвижимости, списков покупок, статей по ихтиологии, личных упреков, геополитических обзоров, спектра радуги – чего только ему не попалось за первый месяц работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83