Но я его любила.
– Он интересовался рецептом «De reliquis»?
– По-моему, он только им и интересовался. Не считая меня. Он вбил себе в голову, что должен приготовить волшебную бурду. Это был просто старый психопат со своими заморочками. Необычный такой священник. Для начала у него была половая косточка.
– У священника? – в ужасе спросил Эсталер.
– Он изъял ее из кота викария, – сказала Ариана, еле сдерживая смех. – А потом ему понадобились оленьи кости.
– Какие?
– Кость из сердца.
– Ты же говоришь, что не знала о ее существовании.
– Я – нет, а он знал.
– И он их достал? Приготовил снадобье вместе с тобой?
– Нет. Второй олень растерзал беднягу. Ударил его в живот отростком рога, и он умер.
– И ты решила начать все заново?
– Что начать?
– Готовить смесь.
– Какую смесь? «Гренадер»?
Круг замкнулся, подумал Адамберг, рисуя на листочке восьмерки, как тогда, горящим прутиком. В кабинете воцарилось молчание.
– Только идиоты могли вообразить, что Реймон был моим отцом, – неожиданно заговорила Ариана. – Ты во Флоренции бываешь?
– Нет, я езжу в горы.
– Ну, если вдруг ты там окажешься, то увидишь двух красных существ, покрытых чешуей, гнойниками, тестикулами и свисающими сосками.
– Допустим.
– Не допустим, Жан-Батист. Ты увидишь их, вот и все.
– И что тогда?
– Ничего. Их написал Фра Анджелико. Против искусства не попрешь, а?
– Нет, согласен.
– Это мои родители.
Ариана адресовала стене робкую улыбку.
– Поэтому, будь добр, не говори со мной о них.
– А я и не говорю.
– Оставь их там, где они есть.
Адамберг взглянул на Данглара, который знаками дал ему понять, что Фра Анджелико действительно существовал и исходящих гноем чудищ писал, но ничто не говорило о том, что художник имел в виду родителей Арианы, поскольку жил он в XV веке.
– А про Оппортюн помнишь? – не отступал Адамберг. – Ты их там всех знаешь как облупленных. Тебе ничего не стоило пройтись по кладбищу на глазах впечатлительного Грасьена, который каждую пятницу в полночь торчит на этой дорожке. Тебе просто было догадаться, что Грасьен все расскажет матери, а она – Освальду. Помыкать Эрманс – вообще пара пустяков. Ты вертела мной как хотела, усеивая мою дорогу трупами, которые я так удачно отправлял тебе на компетентное вскрытие. Но ты не могла предугадать, что новый священник сообщит нам о существовании «De reliquis», а Данглар заинтересуется книгой. С другой стороны, какое это имело значение? Твоя трагедия, Ариана, в том, что Вейренк запомнил рецепт наизусть. Необычный, несуразный, чистый гений. А Паскалина отнесла изуродованного кота в церковь, чтобы кюре помолился за него. Поступок необычный, несуразный, но чистый. А Ретанкур не умерла от новаксона. Необычная, несуразная стойкость. А смерть оленей встревожила людей. И Робер, охваченный столь же несуразным горем, привел меня к телу Большого Рыжака. И сердце зверя намертво засело у меня в голове, и я унес его рога. Вот это необычное поведение людей, внутренний свет каждого и невычислимые последствия их несуразных поступков никогда тебя не волновали, ты просто не брала их в расчет. Ближнего своего ты любила только в мертвом состоянии. Да и кто они такие, эти ближние? Пустяки, мелочи, мириады бессмысленных существ, не заслуживающая интереса серая людская масса. Потеряв к ним интерес, ты погубила себя.
Адамберг потянулся, закрыл глаза, понимая, что осторожность и молчание Арианы воздвигали на его пути непреодолимые преграды. Их слова катились как два параллельно идущих поезда, без всякой надежды на встречу.
– Расскажи мне о муже, – попросил он, снова облокачиваясь на стол. – Как он поживает?
– Шарль? – спросила Ариана, удивленно подняв брови. – Я уже много лет его не видела. И чем меньше я его вижу, тем лучше себя чувствую.
– Ты уверена?
– На все сто. Шарль – неудачник, который спит и видит, как бы трахнуть санитарку. Ты сам знаешь.
– Но после того, как он тебя бросил, ты больше не вышла замуж. У тебя не было спутников жизни?
– Тебе-то какое дело?
Наконец ее линия обороны дала трещину. В голосе послышались низкие нотки, манера выражаться стала менее корректной. Омега шла по гребню стены.
– Говорят, Шарль все еще тебя любит.
– Вон оно что. Ничего другого я от этого придурка и не ожидала.
– Говорят, он начинает понимать, что санитарки тебе в подметки не годятся.
– Еще бы – где я, где эти свиноматки, Жан-Батист.
Эсталер наклонился к Данглару.
– А в пятачке свиноматки тоже есть кость? – прошептал он.
– Думаю, да, – ответил Данглар, знаком показав, что этим они займутся позже.
– Говорят, Шарль хочет к тебе вернуться. В Лилле ходят такие слухи.
– Вот оно что.
– Не боишься, что будешь слишком старой, когда он вернется?
Ариана издала почти светский смешок.
– Старение, Жан-Батист, – это извращенный замысел, вышедший прямиком из порочного воображения Господа. Сколько лет ты мне дашь? Шестьдесят?
– Ну что вы, конечно нет, – вырвалось у Эсталера.
– Заткнись, – оборвал его Данглар.
– Вот видишь. Даже молодому человеку это известно.
– Что – это?
Ариана взяла сигарету, вновь создавая дымовую завесу между собой и Омегой.
– Ты зашла ко мне незадолго до моего переезда, чтобы сориентироваться на местности и открыть дверь на чердак, едва не сведя с ума в ту ночь мудрого Лусио Веласко. Что ты надела? Маску? Чулок?
– Кто такой Лусио Веласко?
– Мой сосед-испанец. Открыв дверь чердака, ты могла попасть туда в любой момент. Ты появлялась по ночам и тихо скользила там. Потом уходила.
Ариана стряхнула пепел на пол:
– Ты слышал шаги наверху?
– Да.
– Это она, Жан-Батист. Клер Ланжевен. Она ищет тебя.
– Да, ты очень хотела, чтобы мы в это поверили. Я должен был рассказать о ночных визитах, постоянно подпитывая миф о медсестре, которая бродит вокруг меня, готовясь нанести удар. И она бы нанесла его твоей рукой, вооруженной шприцем или скальпелем. Знаешь, почему я не особенно беспокоился? Нет, этого ты не знаешь.
– А тебе следовало бы побеспокоиться. Она опасная особа, я тебя предупреждала.
– Дело в том, что один призрак у меня уже живет. Святая Кларисса. Видишь, как все несуразно.
– Ее убил дубильщик в 1771 году, – подсказал Данглар.
– Голыми руками, – добавил Адамберг. – Слушай внимательно, Ариана, ты не можешь всего знать. Ну так вот – я считал, что по чердаку бродит святая Кларисса. Или, скорее, что Лусио обходит его дозором. Он тоже излучает внутренний свет, и еще какой. Старик очень беспокоился, когда у меня ночевал Том. Но он тут ни при чем. По чердаку ходила ты.
– Это была она.
– Ты никогда о ней не расскажешь, не правда ли? Об Омеге?
– Никто не говорит об Омеге. Мне казалось, ты читал мою книгу.
– У некоторых двойняшек может образоваться трещина, ты сама написала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Он интересовался рецептом «De reliquis»?
– По-моему, он только им и интересовался. Не считая меня. Он вбил себе в голову, что должен приготовить волшебную бурду. Это был просто старый психопат со своими заморочками. Необычный такой священник. Для начала у него была половая косточка.
– У священника? – в ужасе спросил Эсталер.
– Он изъял ее из кота викария, – сказала Ариана, еле сдерживая смех. – А потом ему понадобились оленьи кости.
– Какие?
– Кость из сердца.
– Ты же говоришь, что не знала о ее существовании.
– Я – нет, а он знал.
– И он их достал? Приготовил снадобье вместе с тобой?
– Нет. Второй олень растерзал беднягу. Ударил его в живот отростком рога, и он умер.
– И ты решила начать все заново?
– Что начать?
– Готовить смесь.
– Какую смесь? «Гренадер»?
Круг замкнулся, подумал Адамберг, рисуя на листочке восьмерки, как тогда, горящим прутиком. В кабинете воцарилось молчание.
– Только идиоты могли вообразить, что Реймон был моим отцом, – неожиданно заговорила Ариана. – Ты во Флоренции бываешь?
– Нет, я езжу в горы.
– Ну, если вдруг ты там окажешься, то увидишь двух красных существ, покрытых чешуей, гнойниками, тестикулами и свисающими сосками.
– Допустим.
– Не допустим, Жан-Батист. Ты увидишь их, вот и все.
– И что тогда?
– Ничего. Их написал Фра Анджелико. Против искусства не попрешь, а?
– Нет, согласен.
– Это мои родители.
Ариана адресовала стене робкую улыбку.
– Поэтому, будь добр, не говори со мной о них.
– А я и не говорю.
– Оставь их там, где они есть.
Адамберг взглянул на Данглара, который знаками дал ему понять, что Фра Анджелико действительно существовал и исходящих гноем чудищ писал, но ничто не говорило о том, что художник имел в виду родителей Арианы, поскольку жил он в XV веке.
– А про Оппортюн помнишь? – не отступал Адамберг. – Ты их там всех знаешь как облупленных. Тебе ничего не стоило пройтись по кладбищу на глазах впечатлительного Грасьена, который каждую пятницу в полночь торчит на этой дорожке. Тебе просто было догадаться, что Грасьен все расскажет матери, а она – Освальду. Помыкать Эрманс – вообще пара пустяков. Ты вертела мной как хотела, усеивая мою дорогу трупами, которые я так удачно отправлял тебе на компетентное вскрытие. Но ты не могла предугадать, что новый священник сообщит нам о существовании «De reliquis», а Данглар заинтересуется книгой. С другой стороны, какое это имело значение? Твоя трагедия, Ариана, в том, что Вейренк запомнил рецепт наизусть. Необычный, несуразный, чистый гений. А Паскалина отнесла изуродованного кота в церковь, чтобы кюре помолился за него. Поступок необычный, несуразный, но чистый. А Ретанкур не умерла от новаксона. Необычная, несуразная стойкость. А смерть оленей встревожила людей. И Робер, охваченный столь же несуразным горем, привел меня к телу Большого Рыжака. И сердце зверя намертво засело у меня в голове, и я унес его рога. Вот это необычное поведение людей, внутренний свет каждого и невычислимые последствия их несуразных поступков никогда тебя не волновали, ты просто не брала их в расчет. Ближнего своего ты любила только в мертвом состоянии. Да и кто они такие, эти ближние? Пустяки, мелочи, мириады бессмысленных существ, не заслуживающая интереса серая людская масса. Потеряв к ним интерес, ты погубила себя.
Адамберг потянулся, закрыл глаза, понимая, что осторожность и молчание Арианы воздвигали на его пути непреодолимые преграды. Их слова катились как два параллельно идущих поезда, без всякой надежды на встречу.
– Расскажи мне о муже, – попросил он, снова облокачиваясь на стол. – Как он поживает?
– Шарль? – спросила Ариана, удивленно подняв брови. – Я уже много лет его не видела. И чем меньше я его вижу, тем лучше себя чувствую.
– Ты уверена?
– На все сто. Шарль – неудачник, который спит и видит, как бы трахнуть санитарку. Ты сам знаешь.
– Но после того, как он тебя бросил, ты больше не вышла замуж. У тебя не было спутников жизни?
– Тебе-то какое дело?
Наконец ее линия обороны дала трещину. В голосе послышались низкие нотки, манера выражаться стала менее корректной. Омега шла по гребню стены.
– Говорят, Шарль все еще тебя любит.
– Вон оно что. Ничего другого я от этого придурка и не ожидала.
– Говорят, он начинает понимать, что санитарки тебе в подметки не годятся.
– Еще бы – где я, где эти свиноматки, Жан-Батист.
Эсталер наклонился к Данглару.
– А в пятачке свиноматки тоже есть кость? – прошептал он.
– Думаю, да, – ответил Данглар, знаком показав, что этим они займутся позже.
– Говорят, Шарль хочет к тебе вернуться. В Лилле ходят такие слухи.
– Вот оно что.
– Не боишься, что будешь слишком старой, когда он вернется?
Ариана издала почти светский смешок.
– Старение, Жан-Батист, – это извращенный замысел, вышедший прямиком из порочного воображения Господа. Сколько лет ты мне дашь? Шестьдесят?
– Ну что вы, конечно нет, – вырвалось у Эсталера.
– Заткнись, – оборвал его Данглар.
– Вот видишь. Даже молодому человеку это известно.
– Что – это?
Ариана взяла сигарету, вновь создавая дымовую завесу между собой и Омегой.
– Ты зашла ко мне незадолго до моего переезда, чтобы сориентироваться на местности и открыть дверь на чердак, едва не сведя с ума в ту ночь мудрого Лусио Веласко. Что ты надела? Маску? Чулок?
– Кто такой Лусио Веласко?
– Мой сосед-испанец. Открыв дверь чердака, ты могла попасть туда в любой момент. Ты появлялась по ночам и тихо скользила там. Потом уходила.
Ариана стряхнула пепел на пол:
– Ты слышал шаги наверху?
– Да.
– Это она, Жан-Батист. Клер Ланжевен. Она ищет тебя.
– Да, ты очень хотела, чтобы мы в это поверили. Я должен был рассказать о ночных визитах, постоянно подпитывая миф о медсестре, которая бродит вокруг меня, готовясь нанести удар. И она бы нанесла его твоей рукой, вооруженной шприцем или скальпелем. Знаешь, почему я не особенно беспокоился? Нет, этого ты не знаешь.
– А тебе следовало бы побеспокоиться. Она опасная особа, я тебя предупреждала.
– Дело в том, что один призрак у меня уже живет. Святая Кларисса. Видишь, как все несуразно.
– Ее убил дубильщик в 1771 году, – подсказал Данглар.
– Голыми руками, – добавил Адамберг. – Слушай внимательно, Ариана, ты не можешь всего знать. Ну так вот – я считал, что по чердаку бродит святая Кларисса. Или, скорее, что Лусио обходит его дозором. Он тоже излучает внутренний свет, и еще какой. Старик очень беспокоился, когда у меня ночевал Том. Но он тут ни при чем. По чердаку ходила ты.
– Это была она.
– Ты никогда о ней не расскажешь, не правда ли? Об Омеге?
– Никто не говорит об Омеге. Мне казалось, ты читал мою книгу.
– У некоторых двойняшек может образоваться трещина, ты сама написала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83