– Как вы уже знаете, Билл, – начала она, – вчера была установлена прямая телефонная связь кабинета губернатора Норринга с тюрьмой. Пока никаких новостей, и это говорит о многом. Судя по опыту прошлых лет, губернатор не вмешивается в тех случаях, когда не намерен менять ход событий.
– А как обстановка в целом? Все относительно спокойно?
– Пока да, Билл. Здесь собрались, на мой взгляд, несколько сотен людей, они пикетируют здание. А в самой тюрьме, разумеется, почти никого. Всего несколько десятков заключенных, а остальные уже переведены в новую исправительную колонию в Гринсвилле.
Я выключила телевизор и через некоторое время уже ехала на машине в восточном направлении с включенным радио. Усталость постепенно одолевала меня, точно анестезия. Тоска сжимала горло. Я боялась смертных приговоров. Мне было страшно ждать чьей-то смерти, а потом скальпелем проводить по телу, еще такому же теплому, как мое. Я была врачом с юридическим образованием. И знала, что давало жизнь и что могло ее забрать, как должно быть и как не должно. Моим наставником стал опыт, безжалостно перевернувший самые стойкие и радужные представления об аналитическом подходе. Когда мыслящий человек вынужден признавать, что на самом деле истина банальна, это действует на него угнетающе. Нет на земле справедливости. И ни за что не изменить того, что сделал Ронни Джо Уоддел.
Он провел в ожидании смертной казни девять лет. Я непосредственно не занималась делом его жертвы, поскольку убийство было совершено до того, как меня назначили главным судебно-медицинским экспертом Вирджинии и я переехала в Ричмонд. Но, ознакомившись с этим делом, я узнала жуткие подробности.
Утром четвертого сентября десять лет назад Робин Нейсмит, диктор восьмого телеканала, позвонила к себе в студию и сообщила, что заболела. Она вышла за лекарствами от простуды и вернулась домой. На следующий день ее обнаженное и изувеченное тело было найдено у нее дома в гостиной возле телевизора. Потом установили, что кровавый отпечаток большого пальца, обнаруженный на полочке с медикаментами, принадлежал Ронни Джо Уодделу.
Когда я подъехала к моргу, там уже стояло несколько машин. Одна из них – моего заместителя Филдинга. Мой администратор Бен Стивенс и прозектор морга Сьюзан Стори тоже были здесь. За открытыми воротами виднелась тускло освещенная фонарями асфальтированная стоянка, офицер полиции курил, сидя в своей служебной машине. Когда я остановилась, он вылез и направился ко мне.
– Ничего, что ворота открыты? – спросила я. Полицейский был высокий и худой, с густыми седыми волосами. Мне уже не раз приходилось с ним разговаривать, но я никак не могла запомнить его имени.
– Да пока вроде ничего страшного, доктор Скарпетта, – ответил он, застегивая молнию своей массивной нейлоновой куртки. – Все тихо. Но как только приедут из тюрьмы, я их закрою и позабочусь о том, чтобы никто не открывал.
– Отлично. По крайней мере, пока вы здесь.
– Да, можете не беспокоиться, мэм. Кроме того, сюда должна подойти еще пара полицейских, на всякий случай. Демонстрантов довольно много. Вы, наверно, читали в газетах о том, сколько людей подписали это прошение, направленное губернатору. А сегодня я еще слышал, что некоторые сострадальцы аж в Калифорнии объявили в знак солидарности голодовку.
Я окинула взглядом пустынную стоянку и Мэйн-стрит. Шелестя покрышками по мокрой мостовой, мимо пронеслась машина. Из-за тумана уличные фонари казались расплывчатыми кляксами.
– Однако мне, черт возьми, этого не понять. Ради Уоддела я бы не пожертвовал и чашечкой кофе. – Прикрыв от ветра пламя зажигалки, офицер задымил сигаретой. – Особенно после того, что он сделал с этой девчонкой Нейсмит. Знаете, я помню, как она вела телепередачи. Вообще-то мне нравятся белые женщины, они такие же аппетитные, как мой кофе с молоком. Но тут должен признаться, она была самой хорошенькой из всех известных мне черных девочек.
Прошло почти два месяца с тех пор, как я бросила курить, но мне все еще было невыносимо тяжело, когда кто-то курил в моем присутствии.
– Господи, это же случилось чуть ли не десять лет назад, – продолжал полицейский. – Но я не могу забыть, какой тогда поднялся шум. Нелегко нам пришлось. Словно медведь-гризли вселился в...
Я прервала его.
– Держите нас в курсе событий, хорошо?
– Да, мэм. Мне сообщат по рации, и я скажу вам. – Он направился назад к своей машине.
Коридоры морга были освещены бледным флуоресцентным светом, в воздухе стоял запах дезодоранта. Я прошла через маленький офис, где происходила процедура оформления поступающих тел, через рентген-кабинет и далее через холодильник, представляющий собой довольно большое охлаждаемое помещение с двухъярусными каталками и двумя массивными стальным дверями. В секционном зале ярко горел свет, отражаясь в начищенной поверхности столов из нержавеющей стали. Сьюзан точила длинный хирургический нож, а Филдинг приклеивал к пробиркам этикетки. Их лица не выражали никакого энтузиазма, оба выглядели не менее усталыми, чем я.
– Бен в библиотеке наверху смотрит телевизор, – сообщил мне Филдинг. – Он даст нам знать о развитии событий.
– А если у этого парня был СПИД? – Сьюзан говорила об Уодделе так, словно он уже мертв.
– Не знаю, – откликнулась я. – Наденем двое перчаток, примем обычные меры предосторожности.
– Я все-таки надеюсь, что нам об этом сообщат, – не унималась она. – Знаете, я не верю тем, кто занимается обследованием уголовников. Им все равно, какой у них анализ на СПИД, это их не касается.
Не они делают вскрытие, а наши проблемы их не волнуют.
Сьюзан просто помешалась на грозящих ей профессиональных опасностях вроде угрозы облучения, отравления химикатами и инфекций. Но я могла ее понять. Она была уже несколько месяцев беременна, хоть с виду это казалось почти незаметно.
Накинув на себя пластиковый фартук, я прошла в раздевалку, облачилась в зеленую робу, сунула ноги в бахилы и достала два комплекта перчаток. Я осмотрела каталку, стоявшую возле стола номер три. На ней значились имя Уоддела, дата его рождения и его номер. Если в последнюю минуту вмешается губернатор Норринг, надписанные пробирки выбросят. Ронни Уоддел будет вычеркнут из регистрационного журнала морга, и его номер достанется тому, кто поступит в морг следующим.
В одиннадцать вечера Бен Стивенс спустился вниз и покачал головой. Подняв глаза, мы все посмотрели на часы. Никто не сказал ни слова. Шли минуты.
Держа в руке рацию, вошел полицейский. Я неожиданно вспомнила, что его фамилия Рэнкин.
– Приговор приведен в исполнение в одиннадцать ноль пять, – сказал он. – Тело будет здесь минут через пятнадцать.
* * *
Фургон предупредительно сигналил, въезжая в ворота задним ходом, и, когда его дверцы распахнулись, из него выскочили охранники в количестве, достаточном для того, чтобы справиться с мелкими беспорядками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88